Стараясь не упустить ничего, я пересказал ему все разговоры с княгиней, Феликсом и Пуришкевичем, попутно изложив тезисы грядущей истории. Едва я замолчал, Васильев молча разлил, и мы так же молча, не чокаясь, выпили.

- Что меня в этой истории особенно удивляет, - задумчиво произнес жандарм, - так это то, что вы до сих пор живы. По логике, вас должны были скинуть в Мойку вечером первого же дня. Удобнейший же момент… Значит, я чего-то не знаю или не понимаю. Но это не беда: узнаю и пойму. Вот что, Григорий Павлович, друг вы мой бесценный. Христом-богом молю, вспомните! Выпейте, покурите и вспомните: что на самом деле погубило Государя? Я не институтка с соплями в сиропе, я вижу всё, что вокруг происходит, и, в отличие от многих иных персон, не желаю России страшной погибели. Вспомните!

Я выпил. Выкурил папиросу. Вспомнил страшное кино про гибель царской семьи. И понял.

- Государь. Примерный. Семьянин. Это. Его. И сгубило, - вот так, медленно, по одному слову. – Если кто угодно будет иметь хотя бы тень власти над его семьёй, он будет иметь власть над Императором.

Агностик Балашов перекрестился и, налив лишь себе, долбанул сто граммов без закуски. Полковник выдохнул, вдохнул и разразился отборной матерщиной.

- Опасно вам там будет, - покачал головой Алексей Алексеевич. – Если Юсуповы сообразят, какой шанс они упустили… У вас есть револьвер?

- Я музыкант. Я не умею стрелять.

- Плохо. Хотя, если вас всерьез примутся убивать, одним револьвером не отобьетесь, тут и пулемета может не хватить.

- Господа офицеры, проблем чрезмерно много, в голове разом не помещаются. Давайте есть слона кусочками. Начнем с немца. Он вам нужен непременно живым?

- Вообще-то, конечно, желательно: гауптман много знает. Но если не получится, я плакать не буду, - ответил Балашов.

- Хорошо. Не имею представления, каким образом буду его нейтрализовывать, положусь на импровизацию. И мне будет нужна связь. Желательно, с вами обоими. Это можно устроить?

- Да, вполне, - кивнул Васильев. – Запоминайте, записывать не надо… - и мне продиктовали приметы людей, которые передадут весть моим нынешним собеседникам.

Полчаса спустя, когда все детали были согласованы, офицеры принялись прощаться.

- Валериан Павлович, не откажите в просьбе, - попросил я, доставая бумажник. – Вот деньги, около двух тысяч. Заработал сегодня музыкой. Прошу, найдите способ передать их моим… моим детям.

- Непременно исполню, поклонился полковник.

- Не забудьте: мотор в восемь утра, - напомнил Балашов.

В восемь утра и впрямь у парадного меня ждало авто зеленого цвета. Герб фирмы-производителя смахивал на православный крест, а шильдик гласил: Lorraine-Dietrich.

- Что ж, ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству[2], - усмехнулся я вполголоса.

В машине, кроме шофёра, находился знакомый мне по Поцелуеву мосту штабс-капитан. На сей раз он был в кофейного цвета костюме, котелке и с подкрученными усами. А на заднем сидении сидел сам Балашов.

- Доброе утро, - приветствовал меня подполковник. – Что-то неспокойно мне, решил проводить. До Царского. Садитесь, Григорий Павлович.

Я примостился рядом с ним, кофр с гитарой – на колени. Тронуться не успели: из арки, пританцовывая, вышел то ли поддатый, то ли накокаиненный молодчик весьма лихого вида.

- Ух ты! – восхитился он. – Господа хорошие! На ахтымобиле! Да с утра пораньше! А позолотите ручку, господа, а? – он подходил все ближе. В паре шагов от Балашова с разбойника слетела вся игривость, а в руке блеснул нож.

- Лопатники гоните. Сюда. Быстро!

- Д-да-а-а.. Сей-й-чаас… - заикаясь, заблеял Балашов и полез во внутренний карман.

Револьвер он выхватил моментально. Грохнул выстрел, налетчик повалился с дырой во лбу.

- Дворник! Дворник! – зычно крикнул подполковник.

- Я здесь, ваше превосходительство, - из дворницкой вылез перепуганный татарин.

- Падаль сдай в полицию, нам некогда. Будут спрашивать, кто шумел – все вопросы в штаб жандармов, к полковнику Васильеву. Ясно тебе?

- Так точно!

- Ну, поехали тогда.

Из газеты «День» от 12 сентября 1916 года

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ МУЗЫКАНТА

В Петрограде самым загадочным способом исчез музыкант, исполнитель американских блюзов Г.П. Коровьев. Как рассказал нашему корреспонденту известный московский актёр и певец А.Н. Вертинский, в последний раз он видел друга на Фонтанке среди дня 11 сентября, после чего тот внезапно исчез. Самостоятельные поиски результата не дали, и тогда актер обратился в полицию. Но в Адмиралтейской полицейской части г-ну Вертинскому было сказано, чтобы он прекратил интересоваться судьбою своего друга во избежание пагубных последствий. Г-н Вертинский особенно сокрушался тем, что Коровьев не услышит собственных песен, которые выходят на следующей неделе на пластинках Русского акционерного общества граммофонов.

[1] Сергей «Чиж» Чиграков, «О любви». С одной корректировкой под 1916.

[2] Отсылка к роману И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой телёнок»

Часть вторая. Я люблю буги-вуги!

Глава 11. Шесть пулевых, улыбка енота и τρελά σκυλιά [1]

Уже на самом выезде из города нас перехватил жандармский офицер, оказавшийся курьером от полковника Васильева.

«Напрямую не идти ни в коем случае! Обратиться к фрейлине ЕИВ Анне Александровне Вырубовой, адрес в Царском: (…). Удачи, господа! В.В.», - гласило послание Валериана Павловича.

Балашов скорчил недовольную мину:

- Без него бы не догадались… Хотя да, не догадались бы, - со вздохом признался он через минуту. – Что-то я увлекся. – И, помявшись, спросил меняя вполголоса: - Григорий Павлович, пока едем, расскажите еще про будущее? Основные моменты внешней политики хотя бы.

- Будущего нет, – покачал я головой. – Мне понадобилось некоторое время, чтобы это понять, но теперь я точно знаю: будущего нет. И если то, что уже случилось со страной и всеми нами, случится снова, отличий все равно будет немало. Потому надо сделать так, чтобы этих отличий стало еще больше. Как можно больше.

- Что вы имеете в виду?

- Давайте будем непредсказуемы? – предложил я. - От нас – ладно, не от нас, от Васильева, к примеру, ожидают, что он всего-то очередного чижика съест, а он – рраз! И устраивает масштабное кровопролитие. Меня спрашивают страждущие: «О, святый старче Распутин, как мне, сирому и убогому, достичь благодати и вкусить манны небесной?» - а я отвечаю: «Cорок два!» - ну, и так далее, в том же роде. И самое главное, Алексей Алексеевич. Никакого уныния! Уныние – тяжкий грех, вовеки не отмолите, это я вам как Распутин говорю! – и, насладившись смятением и скепсисом на лице собеседника, я демонически заржал.

На мой ржач обернулся недоуменный Денисов, но подполковник махнул рукой, и его младший коллега успокоился. Остаток пути, впрочем, проделали молча. Только на въезде в Царское Село Балашов словно очнулся от дрёмы.

- Сейчас будут Египетские ворота. Вот возле них мы вас и высадим – едва ли кто нас заметит, а лучше избежать лишних кривотолков.

Впрочем, у тех самых ворот нас было кому заметить: толпа не толпа, но человек с тридцать там кучковалось. Тусили они там не просто так: перед собравшимися стоял и говорил… Вот это удача!

- Ну, давайте прощаться, - протянул руку контрразведчик. – На рожон не лезьте, помните: ваша основная задача – опередить и, в идеале, нейтрализовать фон Нойманна.

- А чего его опережать-то, - ответил я. – Если не ошибаюсь, вот он, ораторствует.

С площади послышался смех, и чей-то ехидный голос громко выкрикнул: «Что, Гришка, обрили тебя немцы?».

- Да ладно… - произнес Балашов с такой интонацией, что я почувствовал себя в родном XXI веке. – Впрочем, давайте посмотрим.