- Нашу мать убили. Убили, понимаешь? – прошипел Дмитрий. – Наш дом сожгли. Мы никто и ничто теперь! Я, грешный, думал, что осиротел лишь наполовину, ан нет, шалишь! Что?! Ну, что, что нам теперь делать?!

- Жить, Митя. Просто жить, делая, что должно, и случится, чему суждено.

- Отец так говорил, - еле слышно сказала Варя. Она плакала.

- Ребята, мне нечего вам предложить, кроме как принять ситуацию, как есть, и жить дальше. Вместе прорвёмся. Вместе – оно всегда легче.

- Папа, я с тобой, - обняла меня Матрёна.

- Матрёна! Как ты не видишь! Это же чужой! Совсем чужой! Это не наш отец!

- Это ты не видишь. А я – знаю.

- Тётя Аня, простите меня, пожалуйста. Но я не могу с ним оставаться в одной комнате. Завтра с утра уеду в город, а там в Покровское, мне нужно дом наново строить, - Дмитрий, старательно не смотря на меня, порывисто вышел. Варвара, тоже пряча глаза – следом.

- Соня, - позвал я. Горничная Вырубовой материализовалась мгновенно. – Будьте так любезны, принесите мне стакан воды, пожалуйста.

- Вам плохо? – спросила Вырубова.

Я кивнул, с благодарностью принял воду, отпил, и без аккомпанемента:

Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,

А за Вами, словами звеня,

Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами

Потихоньку ругали меня.

Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький.

Вот кто за нос умеет водить».

И тогда Вы сказали: «Послушайте, маленький,

Можно мне Вас тихонько любить?»[3]

- Матрёшка, можно мне тебя тихонько любить?

Девочка ещё сильнее прижалась ко мне.

- Я тебя не брошу, папа. Никогда.

- Анна Александровна, тогда пойдём мы, пожалуй. Матрёнины вещи… их мы заберем завтра.

- Но куда же вы?.. Дождь, холод… Впрочем, понимаю.

- Нам недалеко. И спасибо вам большое.

На сей раз никто нас не провожал, но дорогу я запомнил.

- Тебя убили в Париже или Лондоне? – спросила Матрёна.

- Нет, в Москве, на Ордынке, - в голове все прокручивалась недавняя сцена.

- Папа, а как там, в будущем?

Оп-па. Оч-чень своевременный вопрос! Где спалился-то?

- А с чего ты взяла, что я оттуда?

- Очень просто. Тебя убили, когда ты шёл в метро. А метро – это такая подземная железная дорога, нам царевны рассказывали. Она есть в Париже и в Лондоне такая тоже есть. А в Москве нет, и даже в Петрограде ничего подобного. Значит, ты попал из той Москвы, где метро уже есть, да ещё ноябрь – а сейчас едва середина сентября.

- Да, ты права… Как там, говоришь? Ну, мне там было неплохо, но за те сто лет, что отделяют то время от этого, произошло столько бед, что страшно даже подумать.

- Расскажешь?

- Да, но, прошу тебя, давай не сегодня?

- Понимаю… Не держи зла на Митьку. Мы все очень любили маму…

- Какое зло, что ты. Я его очень хорошо понимаю. А можешь сказать, почему ты назвала меня отцом? Ведь я же действительно совсем другой человек….

- Это неважно, я просто увидела… не знаю, как сказать. Сердцем, наверное, - и Матрена покрепче сжала мою руку.

И тогда я прочел:

Один француз чудил когда-то знатно:

Носился над песками, над волнами,

И в шутку произнес он, вероятно:

«Ты главное увидишь не глазами».

Нам эту чушь талдычили с пеленок

На русском, на французском и на идиш,

Да так, что твердо знал любой ребенок:

«Ты главного глазами не увидишь!»

Смысл этой фразы ускользал мгновенно,

Едва в окно кричат: «Серёга, выйдешь?».

И на уроках, и на переменах

Мы знали: чем посмотришь - тем увидишь.

Росли мы. Лицемерие, кокетство

Осваивали – вместе с алкоголем,

И поспешили позабыть мы детство

В чулане темном, среди пыли, моли…

Несли нас поезда и самолеты,

И ждали нас везде – куда ни выйдешь…

Но мы о том забыли, идиоты,

Что главного глазами не увидишь.

Едва не спившись, чуть не став скотиной,

Сойдя с ума и ни во что не веря,

Земную жизнь пройдя до половины,

Пересчитав утраты и потери,

Я начал понимать – пусть понемногу:

Мы властны над своими чудесами!

И выхожу один я на дорогу,

Чтобы тебя увидеть. Не глазами…[4]

- А что за француз такое написал?

- Еще не написал, лет через тридцать напишет. Но эту историю я тебе непременно расскажу.

***

Едва Валериан Павлович переступил порог Управления, дежурный офицер, козырнув, доложил:

- Господин полковник, вам следует немедленно прибыть на совещание к его превосходительству командиру корпуса.

- Благодарю вас, капитан, прибуду без промедлений.

Оставив шинель в кабинете, полковник направился в зал для совещаний. Там уже присутствовали большинство высших чинов корпуса, отсутствовали только сам командир – генерал-майор граф Татищев, - и ещё несколько офицеров. Но вот и задержавшиеся, вот и командир.

- Господа офицеры, здравствуйте.

- Здравия желаем, ваше превосходительство!

- Прошу садиться. Удивлюсь, если кто-то из вас гадает о причинах внеочередного совещания. Да, всё верно. Столицу накрыла волна натурального террора. Господа революционеры, не иначе, вознамерились устроить нам крупномасштабный кризис власти. Начнем по хронологии. Предыдущей ночью сгорел дворец Юсуповых. При сём достоверно погибли великий князь Дмитрий Павлович, сам князь Юсупов, княгиня Зинаида Николаевна и господин Пуришкевич. В подвале дворца отчего-то был склад динамита, взрыв коего практически уничтожил левую часть здания…

«Ну, об этом покойники сами позаботились, - подумал Васильев. – Интересно, сами-то они кого взрывать планировали?»

- …При тушении пожара и особенно при взрыве пострадали шестеро пожарных Адмиралтейской части, один погиб. К слову, единственная зацепка в этом деле – пожарные. По многочисленным свидетельствам, их было очень много, гораздо больше, чем могли предоставить все ближайшие части…

«Да, тут нам свезло, - подумал полковник. – А вы попробуйте среди ночи раздобыть полсотни комплектов пожарной робы! Счастье, что ротмистр Зворыкин третьего дня прихватил одного интенданта на шашнях с большевиками. Интенданта того до второго пришествия не найдут, а если коллеги выйдут на склад, то к их услугам натуральная – там и была – типография со свежим тиражом газеты «Правда». Приходи и радуйся…»

- …На Загородном проспекте в ходе натуральной бойни, устроенной, по показаниям очевидцев, бундовцами, погибло девятнадцать человек, входивших в небезызвестный «Русский народный союз имени Михаила Архангела». Здесь мотив предельно ясен, непонятно только одно: как столько боевиков запрещенной партии одновременно оказались в столице?

«Как-как… Единственный акт, который был без импровизации: грим и костюмы два месяца запасали».

- …Великий князь Кирилл Владимирович скончался в собственном дворце, захлебнувшись в пьяном виде рвотными массами. Нет никаких зацепок, что эта трагедия произошла с чьей-нибудь помощью, но согласитесь, господа: она укладывается в цепь чудовищных происшествий, случившихся одновременно либо подряд!

«Эх, проиграл я доктору Крассу ящик Шустовского, - подумал Васильев. – Но, ей-богу, за такой шедевр и десяти ящиков не жалко!»

- Далее. На аэродроме в Гатчине в результате взрыва на складе боеприпасов погиб великий князь Александр Михайлович и ещё три человека из интендантского управления ИВВФ. Имеющиеся улики однозначно указывают на работу немецких диверсантов, но, господа! Это все в одно и то же время!

«Алёши Балашова ребята работали. Эти шпионов да диверсантов как родную маму знают, хрен там кто чего найдет».

- …В следующем эпизоде жертвами двух оставшихся пока неизвестными стрелков стали видный прогрессист Фёдоров и его гости – небезызвестные господа Гучков и Милюков, а также один служащий банка, которым управлял покойный Фёдоров, причем последний – иудейского происхождения. На месте расправы обнаружена оброненная кем-то визитная карточка американского банка «Кун, Лееб и К», который, по нашим данным, является одним из основных источников финансирования партии большевиков. Один из визитеров Федорова, по показаниям швейцара, похож на известного большевистского боевика Красина…