Крышевский аж поперхнулся, Михаил покачал головой. Благов был уверен, что губернатор Москавы в курсе всех методов Тайного Департамента.

– Его ждёт суд. Хотя я бы предпочёл убить его на месте, – Юра занёс руку в притворном ударе, и врач зажмурился.

– Мы не можем так халатно относиться к нашему законодательству. «Убить на месте» – неприятно это слышать от человека облечённого властью. Мы отправим его подальше от города и столицы. Из вольных или дворян никто же не погиб? Нам будет жаль потерять такого ценного чародея. Вы же помните, что врачи-чародеи у нас редкость, друзья? Если мы начнём убивать лекарей с даром, то кто останется? Мы его забираем и благодарны вам, господа. Им займутся теперь мои люди. Так как это была моя личная просьба, всё произошедшее останется между нами. Уведите его.

Сергей и один из дружинников взяли Авсеньева под руки и вывели. Степан Алексеевич даже не сопротивлялся. Как только задержанного врача увели, Михаил не смог сдержаться и решил высказать всё губернатору в лицо:

– Вы знали, вы всё знали! Сколько на вас этих девушек?

– Поосторожнее со словами. Если бы я вмешивался во всё, что хотел, то не был бы губернатором этого замечательного города. А мой любимый брат не был бы императором. К тому же, я дал вам Сергея, и он вам пригодился. Степана Алексеевича так любят в народе, я не мог придавать этому делу большую огласку. У меня были подозрения, и я среагировал. А вы смогли предъявить ему необходимые обвинения. И теперь я могу отправить его подальше от моего города.

– Но он же может там начать убивать.

– Он достаточно разумен, чтобы сейчас успокоиться и не делать глупостей. И, господа, кто считает крепостных? Просто Степан Алексеевич перешёл рамки. Пока погибало по девице в год, мы могли спокойно жить.

– Это не рамки, это чья-то жизнь! Вы допустили, вы виновны в этом!

– Вы доложите на брата императора? Или, быть может, на спасителя жизней, Авсеньева, любимца народа, врача с даром? Хотел бы я на это посмотреть, молодой человек.

От гнева Михаилу не хватало дыхания. Если бы он мог убивать взглядом, то эта Громовская рожа была бы уже мертва.

– Вы не можете!

– Я могу всё, что захочу и пожелаю. А вашему отцу стоило больше заниматься вашим воспитанием. В своём отчёте вы укажете, какая именно нечисть завелась на проклятом этаже, а затем в красках и лицах опишете, как доблестно уничтожили тварь. У вас же хорошие знания по бестиарию, господин Благов? Если не вы, то ваш напарник, наверняка, встречался с чем-то подобным.

– Вы просите нас врать! – Михаил сжал кулаки.

– Как грубо. Я прошу говорить правду. Нападений в ЖК больше не будет, и вы в этом можете быть уверены. И когда, выждав пару недель, наш прекрасный Авсеньев убедится, что оставляет жителей в безопасности, он совершит рабочую поездку. Куда-нибудь подальше для оказания там помощи страждущим. Потом вернётся. И все будут довольны. Прощайте, господа.

Губернатор коротко кивнул и вышел из комнаты.

Когда в дом Велеславских пришли для оглашения завещания, Георгий удалился вместе с юристом и Громовым в кабинет. А Людмила и Лиза остались в гостиной вдвоём.

Наконец-то они могли спокойно поговорить, не опасаясь лишних ушей. Княжна Чернышёва считала нужным извиниться перед подругой ещё раз, а та, в свою очередь, обещала объяснить слова женщины в парке. Но Лиза избегала этого разговора, как могла: весь день у неё находились «не требующие отлагательств» дела и заботы. Теперь же, когда они остались вдвоём, Людмила была настроена расспросить подругу обо всех подробностях и не дать ей сбежать, но не успела она начать свой маленький допрос, как раздался звонок телефона.

На экране высветился портрет отца: его чёрные густые волосы и бороду тронула седина, медовые глаза щурились от яркого осеннего солнца. За ним в разноцветных разводах угадывался лес, а на самом краешке фото выглядывал хвост Алмаза. Князю Чернышёву невероятно шла осень, охота и собаки. Эту фотографию сделала сама Людмила, когда отец взял её с собой на выезд пару лет назад. В тот день он впервые начал учить её стрелять. Нечасто им удавалось скрыться от пристального внимания Софьи Фёдоровны и удрать, вот так просто, в лес. Но каждую такую поездку Людмила вспоминала с теплотой.

Телефон вибрировал и противно пищал. Княжна Чернышёва не решалась ответить на звонок, хотя знала, что после похорон ей стоило позвонить и первой рассказать о Мирине. Но отчего-то Людмила никак не могла подобрать слов для этого разговора, а сейчас наверняка уже нашлись «доброжелатели» и докладчики. Теперь ей не оставалась ничего иного, как держать ответ перед отцом.

– Может быть, возьмёшь трубку? – Лиза воспользовалась случаем, чтобы отложить неудобный для неё разговор, – бери же. Будут волноваться.

Людмила вдохнула поглубже, приготовившись выстраивать ворох оправданий, и провела по экрану пальцем, ответив на вызов.

Все её опасения оказались напрасны. Отец всего лишь поинтересовался их состоянием и предложил свою посильную помощь в случае необходимости. Людмиле было приятно слышать его низкий и уверенный голос, который действовал на княжну лучше любых успокоительных отваров.

– Пока не приеду, папа. Нужно побыть с Лизой. Нет, я им не в тягость. Я тебя тоже люблю. Берегите себя и слушайте поменьше новостей.

Княжна Чернышёва дождалась, пока отец положит трубку, отключила телефон и вернулась к Лизе. Подруга сидела в кресле с журналом и демонстрировала полное погружение в тему светской хроники. Но такими приёмами Людмилу было не обмануть.

– Уверена в том, что ты не беременна?

– Да. Эта женщина – сумасшедшая. Ты же видела её, Люда. Смотри, какая красивая актриса, – подруга развернула журнал обложкой к Людмиле, – будем в столице, обязательно стоит посетить спектакль с её участием.

Женщина, захватившая всё внимание Лизы, была светловолосой, с глазами цвета грозового неба, аккуратной мушкой над верхней губой и тонкими пальцами. Несмотря на свою хрупкость, актриса обладала какой-то встроенной сексуальностью, и Людмила сама бы невольно залюбовалась такой красотой, но сейчас подруге нельзя было позволить сменить тему.

– Девушка, как девушка. Мы можем быть полностью уверены, что ты не в положении?

Лиза явно что-то не договаривала. Подруга всегда старалась перевести тему разговора, когда он становился для неё неприятным. В такие моменты княжна Велеславская могла переговорить и заболтать любого, но Людмила слишком давно и хорошо её знала.

– С каких пор сказки чудаковатых жителей нашего города стали реальностью?

Догадки Людмилы обретали почву: если неприятную тему сменить не удавалось, то подруга всегда переходила в нападение. Значит, нужно действовать жёстко и откровенно. Только ответный напор и излишняя прямота способны сломить княжну Велеславскую.

– Ты с Алексеем спала?

– Тише… – Лиза отложила журнал, встала с кресла и подошла к подруге почти вплотную, – нас услышат.

– Прости, – Людмила перешла на шёпот.

– Наши отношения с Лёшей – только наше дело. И в них никто не должен лезть, даже ты, – подруга голос не повышала, но каждое слово отзывалось в княжне прикосновением холодного железа к горячему телу.

Людмила поёжилась.

– Пообещай, что ты узнаешь всё и сходишь к врачу?

– Опозориться на весь город? Хорошие ты требуешь с меня обещания.

– Но если…

– Это невозможно. Мы предохранялись. Но если тебе будет спокойнее, я решу это затруднение, только помоги мне убрать брата из города.

Стоило подруге упомянуть Георгия, как тут, словно по волшебству, без стука, но с чудовищным грохотом распахнулась большая двухстворчатая дверь, и в гостиную ворвался Велеславский: щёки горели красным, начавшие отрастать волосы прилипли ко лбу. Друг выглядел так, словно выскочил из затяжного боя, а не мирно, за рюмкой чая, решал деловые вопросы и вступал в права наследования. За ним неспешно вошёл Константин Андреевич и притворил за собой дверь. Видимо, решил не смущать слуг дома поведением их хозяина. Двери надёжно укрывали от глаз, однако слуха не лишали.