Девушка решила, что он и не воспользуется огнивом. Но мужчина её удивил. Несколько раз ударил кремнем по самому кончику кресала. Сначала медленно, затем всё энергичнее.

Если у него не получится – взяли и разошлись. Этот обычай выполняли неукоснительно. Огонь не зажёгся – свадьбу не играли. Но такого, насколько Людмила знала, давно уже не бывало. Если жених не справлялся, то ему в помощь приходило хитроумное изобретение. К сложенному костру подавался газ, и пламя всё равно вспыхивало, вне зависимости от стараний жениха.

После очередного удара искры ударили в щепу. Занялась стружка, затем сухие еловые ветки заискрили, и повалил густой дым. Наконец, огонь вспыхнул в полную силу.

– Союз сей одобрён богами, – жрец воздел руки к небу, – Да будет так.

Молодые вошли в храм. В самом центре у огромного идола Велеса ярко горел жертвенный огонь. Других чуров не было и в помине. У идола стоял другой жрец: в почтенных летах, огромного роста, крупный, округлый, с большой бородой, что спускалась ниже пояса. Неказистый жрец подошёл к нему. Они обменялись несколькими фразами, и тот, что проводил их через испытания, скрылся. Видимо, должен был приготовить что-то к церемонии.

Георгий и Лиза стояли у огня, держали в руках венки. Константин и Людмила подошли к ним. У невесты мёрзли ноги. А Громов по-прежнему был в сапогах. И это страшно обижало девушку своей несправедливостью. Оба ступили на рушник, расстеленный перед верховным жрецом.

– Здравия молодым! – старец воздел руки к идолу.

Велеславский и Лиза молча встали за их спинами, воздев венки над головами венчающихся. Вернулся и неказистый жрец с огромной чашей в руках.

– Как не могут рода русские жить без хлеба, без соли, без холодной водицы, без солнца ясного, без ветра буйного, без неба-батюшки, без земли-матушки. Так чтобы Константин из рода Громовых не мог обходиться без Людмилы из рода Чернышёвых.

Упала чаша, разлетелись глиняные осколки. Невысокий и неказистый жрец оправдал первое впечатление Людмилы. Что теперь будет? Да ничего. Блеск чёрных глаз верховного, один жест, и тот, что моложе, уже собирал осколки. Только мёд – обещание сладкой жизни – медленно растекался по земляному полу.

Что вы хотите мне сказать Боги? Зачем одобряете союз, а затем ограждаете? Да и честно ли разжёгся огонь?

Людмила сделала вид, что оступилась. Конечно, Громов подхватил невесту. На то и был расчёт. Она осторожно коснулась его. Прикрыла глаза, чтобы было легче сосредоточиться. И прочитала в его мыслях то, что ей совсем не понравилось: «Надо бы объясниться с любовницей».

Прочесть мысли Константина дальше помешал верховный жрец.

– Чтобы каждый из вас друг для друга был краше красного солнышка, светлее ясного месяца, светлее звёздочек, чтобы думали друг о друге, заботились, любили, верными были. Лада и согласия молодым. Да будет так!

– Да будет так! – прозвучало в унисон за спиной. Друзья водрузили на головы молодых венки.

Можно закончить всё прямо сейчас. Да не надо было и начинать.

– Готов ли ты, Константин из рода Громовых, стать защитником и продолжателем своего светлого рода?

– Готов, – кивок головы, медные пряди коснулись эполет.

– Готова ли ты, Людмила из рода Чернышёвых, стать хранительницей семейного очага и продолжить род Константина из рода Громовых?

Стихийное бедствие никогда не приходит одно. Даже когда разрушительная сила – это твоя лучшая и, пожалуй, единственная подруга по имени Лиза.

Елизавета Борисовна Велеславская отличалась влюбчивостью и предприимчивостью, что в сочетании с её семнадцатилетним возрастом, кукольным личиком и золотыми локонами, превращало юную княжну в оружие массового поражения, опасное даже для себя самой. И как бы любящий дед не оберегал её, – защитить от всего просто невозможно, особенно, когда объект этой защиты так и стремился вырваться на свободу.

Лиза прибыла в дом Чернышёвых к завтраку. С громким смехом она, подобно хлопушке, взорвалась на пороге, скинув пальто, и нитями серпантина забежала в гостиную. А затем с нечеловеческим аппетитом набросилась на свежеиспечённые булочки политые домашним вареньем.

«О боги, пусть всё это пойдёт в грудь, всё в грудь», – любила повторять Лиза. Разумеется, не за столом. И, кажется, боги шли ей навстречу. Не то чтобы Людмиле, как будущей жрице, так уж нужна была грудь, но и она не отказалась бы есть больше сладкого, если то подло и совершенно магическим образом не превратится в бока.

Лиза могла поддержать любую беседу. Сейчас она щебетала о плохих дорогах, из-за которых ей совсем не удалось поспать в машине. И о брате, что совсем забыл дом со своей службой. И о дедушке с его скучной, но «она, конечно, понимает, какой важной работой по реконструкции города». Избегала Лиза только тем, касающихся столицы и первого бала, что ожидал её в начале богодара. Она ещё в детстве хорошо усвоила урок: всё, что связано с Перунградом и императором, в этом доме под строжайшим запретом. А Лиза не любила портить настроение ни себе, ни другим.

Подруга даже сумела вытащить из матери нечто напоминающее улыбку. Людмила, правда, не знала, искренняя ли это реакция на щебет Лизы, или княгиня Чернышёва так демонстрировала неодобрение и поскорее хотела закончить завтрак. А сказать прямо о своих чувствах не позволяли гостья, воспитание и положение хозяйки дома.

Но Людмила была рада видеть пусть и вымученную, но всё же улыбку на вечной маске из скорби и печали. Того и гляди домочадцы забудут, как мать умеет улыбаться, останутся только фотографии и семейный видеоархив, где можно увидеть матушку настоящей. До того как её одежды, лицо и мысли опутал непрошибаемый, как панцирь, траур.

Людмила к сладостям так и не притронулась, выпила чай и сидела до конца беседы, нервно перебирая пальцами салфетку. За что и удостоилась грозного взгляда и выразительно поджатых губ матери.

Взять себя в руки не получалось. Ведь подруга никогда не приезжала просто так. Особенно, так рано. Особенно, когда они не договаривались. А значит, что-то непременно стряслось. Выяснить подробности можно с помощью дара, но лезть в мысли подруги Людмиле отчаянно не хотелось. «Это некрасиво, особенно, по отношению к друзьям», – так учил отец. От него ей и достался такой неэтичный дар, как хождение по снам других людей и чтение их мыслей.

После завтрака они, наконец, остались вдвоём. Людмила закрыла дверь своей комнаты и повернулась к Лизе. Подруга начала с главного:

– Нас никто не услышит?

– Нет, – Людмила прислушалась. В коридоре действительно было тихо. – Не думаю, что моим родителям интересны наши разговоры.

– Всегда говорила, что у тебя очень милые родители, – Лиза подошла к окну, чтобы удостовериться, что и на уровне второго этажа их никто не подслушивает.

– Это они держатся при тебе. Перед гостями всё должно быть идеально, – Людмила села на кровать, не отводя взгляда от подруги.

– Сейчас обижусь. Я думала, мы сёстры.

– Да. Но убедить в этом мать сложнее.

Невежливо лезть с расспросами, это также неэтично, как и дар, доставшийся Людмиле по праву рождения.

Может быть, подруга приехала просто так? Но тогда зачем ей важно, чтобы их не подслушали? Надо признать, что Лиза – это Лиза.

И подруга не разочаровала:

– Мне нужно укрытие.

– От чего?

– От посторонних взглядов. Хочу провести весь день с Лёшей. Всем уже сказала, что я сегодня у тебя. Он взял отгул у деда и будет меня ждать недалеко от вашего дома.