– Ради Бога, что он несёт? – сказал начальник охраны.

– Господин капитан, не нужно. – внезапно сказал судья, который услышал его.

Тот оступился и отвернулся.

Судья сказал:

– Я вас хорошо понимаю, о чем вы, господин подсудимый. Все мы здесь взрослые люди и понимаем, что мир и общество в целом несправедливы, но мы, в отличие от вас, из-за этого не кидаемся на других.

Все мы любим говорить о проблемах, только часто вместо конкретного решения мы получаем общие абстрактные фразы типа «мир несправедлив», «много зла» и тому подобное, без конкретных примеров и предложений.

Наше время позволяет неформальное ведение суда и даже трибунала, что раньше было недопустимо, и вы это учитывайте. Мы позволяем вам лирические отступления, чтобы вы продохнули от цитирования статей и правил, в которых вы не разбираетесь – учитывайте данные поблажки в вашу пользу.

Я бы хотел спросить вас так. – продолжил судья. -

Если у вас будет сила или даже власть что-то поменять, представим себе такое, то что вы сделаете? Сделаете мир лучше? Если да, то каким образом? Устроите революцию? Захватите мир? …

В зале послышались негромкие смешки.

– Нет. – ответил Адриан, сам усмехаясь.

– Тогда что?

Адриан опустил голову, промолчал, но потом резко крикнул:

– Я его очищу от скверны!

И плюнул на стекло перед собой.

В зале стал гул, волнение, выпад Адриана всколыхнул весь зал.

Начал говорить прокурор:

– Ваша честь, тут все ясно: подсудимый сам себя дискредитировал своими речами и выпадом. Мне кажется, ему надо подумать о своём состоянии и меняться в лучшую сторону; возможно, даже лечиться…

– Я бы тоже так сказал про вас! – мощно крикнул Адриан на весь зал, и зал затих.

Прокурор, поражённый гневным выпадом, замолчал.

– В моей практике такого ещё не было… – сказал про себя судья.

Он думал о том, что сказать на такой выпад, и наконец продолжил, говоря спокойно и без гнева на буйного подсудимого:

– Итак … Господин обвиняемый, судя по вашему выпаду, у вас помимо деловых жалоб ещё есть ропот на жизненные обстоятельства или что-то в этом роде. Если вы успокоитесь и будете уравновешены, то поможете самому себе, не стоит делать себе хуже…

Судья продолжил:

– Я бы хотел уточнить. -

– Вы говорили, что были знакомы с убитым вами майором Марком Плевином, так?

– Был.

– У вас не было профессиональных разладов? Он ведь служил в вашей части.

– Мы были немного знакомы, ваша честь, но на поверхностном уровне, примерно как школьники из разных классов, если сравнение уместно…

– На личной почве разладов не было?

– Кроме того, что случилось, не было.

– Хорошо…

– А можно мне высказать? – вмешалась супруга покойного майора.

–Только в судебном порядке, мы вернёмся к вам, сейчас моя очередь.

– Я правильно вижу, глядя на вас, что вы собираетесь оправдать убийцу? -недовольным тоном спросила женщина.

– Нет, вы неправильно поняли. Откуда вы это взяли?

– По вашему тону. – смело ответила она.

– Не знаю, что вам послышалось, но нет, и, к тому же, вердикт ещё не вынесен.

– Хотите меня сажать?! Давайте, сажайте! – крикнул Адриан.

– Так, тихо! – вмешался охранник.

Адриан замолчал, после чего судья продолжил:

– Про вас говорили, господин Гринёв, что у вас были проблемы в личной жизни, это правда?

Адриан думал, что ответить.

– Подсудимый?

– Я де-факто разошёлся с супругой, о чём уже было сказано; де-юре мы ещё вместе, и она, видимо, не захотела прийти…

– Мы не смогли связаться с госпожой Хартман.

– Личная жизнь? Что же, в эпоху разделённости неудивительно, что мы не вместе… – сказал Адриан более тихим голосом.

– Вы признаёте себя виновным?

– Я признаю себя совершившим преступление…

– Значит вы признаёте, что вы виновны?

Адриан молчал.

– Вы меня слышите? – переспросил судья.

– Да, я слышу. – недовольно сказал подсудимый.

Судья продолжил:

– То, что вы признались, что совершили преступление – это хорошо, а теперь продолжим…

Адриан оказался одним из тех персонажей, которые по классике жанра встали напротив общества с его устоями и которым только недостаёт трибуны, когда они критикуют, обличают и осуждают. Так и в этом случае – «бунтарю» не хватило «трибуны», когда он «бросил вызов», как «оратор» обличал пороки общества и прочее подобное.

Александер в своей последней статье именно об этом и писал – что такие обличения, начиная ещё с Христа, когда Он обличал иудеев, которые так и не приняли Его, вплоть до самого Адриана, они не изменили людей. Многовековые слова о зле, несправедливости и пороках так и не искоренили это самое зло, эту самую несправедливость и эти самые пороки, к сожалению. Александер оказался прав в своих выводах, Адриан это подтвердил своим примером, но публицист думал не об этом.

После речи подсудимого, вынесения приговора и окончания процесса Александер Неверсон погрузился в себя. Он, в принципе, и так способен к самоанализу, он и так самокритичный, но он продолжал чувствовать испанский стыд за своего знакомого. Александер не был виновен в чужом преступлении, ни прямо, ни косвенно, но у него было чувство вины за Адриана.

Он слушал его бунтарскую тираду на суде и ему казалось, что это всё была его «школа», хотя, на самом деле, он не был так виноват перед Адрианом, как ему казалось. Однако Александер, тем не менее, невольно внушил себе, что это и была его «школа».

Александер, когда познакомился с Адрианом и стал его «просвещать», не мог и подумать, что такое «просвещение» обернётся для Адриана таким анархизмом и непринятием общества, его устройства, его порядка. Он не мог и подумать, что общение с этим бойцом гвардии изменит его не в лучшую сторону, что вместо того, чтобы повысить его, Адриана, кругозор, он, Александер, лишь усугубит его состояние. Он помнил, как посоветовал ему «не быть таким же, как он», но Адриан не просто стал таким же, а, более того, стал ещё и радикально настроенным.

Александер не так сильно провинился перед Адрианом, как ему казалось, Адриан и без него пребывал в периодической хандре, но публицист думал, что провинился, и что он даже косвенно повлиял на это преступление.

Когда он вернулся домой, то не стал здороваться с супругой. Он сам открыл дверь, зашёл, а когда из квартиры в студию вышла супруга, он даже не поздоровался. Он не оглянулся на неё и смотрел на пригород через зеркало.

–Ну что, как? – спросила его она.

– Плохо. -огорчённо произнёс он.

– Осудили? На что?

– На каторгу на марсианской колонии. Его сочли душевно больным, но это не смягчило его приговор. На Марсе его там будут лечить психиатры и психологи…

– На Марсе…Хуже нет. Он будет оторван от всего мира.

– Он и так оторван…

– Было что-нибудь такое, ну знаешь, эксцесс какой-нибудь? Что подсудимый говорил? Что ты сам говорил на суде? …

– Сам трибунал – это сплошной эксцесс. Было много сказано разной юридической воды, говорили про трудовую этику, про социальные отношения и прочее такое. Сам я сказал:

– Преступления – это, прежде всего, следствия, а не причины. Такие симптомы говорят о болезнях либо самого человека, либо общества. На мой взгляд, лучше бы лечить не сам кашель или высокую температуру, а само воспаление. Нужно искоренять на следствия, а причины…

– Понятно, а что сказал подсудимый?

– Подсудимый выдал тираду на суде, чего не стоило делать. Когда я с ним общался, то он мне казался «славным малым», а на трибунале я увидел революционера, бунтаря, который бросил вызов обществу с его устоями…

– Часом не ты его так воспитал? – задала она провоцирующий для него вопрос.

Александер промолчал.

– Ты слышишь? …