– Я.

Все оглянулись на Арно.

Его в зале знали всего несколько человек, несколько бойцов и два офицера, так как бойцов призвали из разных частей.

Генерал спросил:

– Имя?

– Арно.

– Ты немец? Швед?

– Русский немец; мои предки мигрировали сначала в Россию, а потом в Хартс, у меня также русские корни.

– Угу…

Генерал стал думать, молчал, за ним молчали все. Наконец, он заговорил:

– Что ж… Ты знал этого человека, расскажи нам о нём. Может быть, ты знаешь, что он оказался нездоровым психически…

Арно вздохнул и начал:

– Адриан не был больным, сколько я его помню. Мы общались с ним как-то; он был на моей свадьбе, потом пришел к нам в гости, увидел моего новорождённого сына. Я помню его неплохим человеком, но он был… словно не в себе. Я имею в виду, что он был часто каким-то серьёзным, он углублялся в себя. Он мало с кем общался, он жил с «умной супругой», а с человеческой супругой разошёлся; у него умерли родители, и он, видимо, страдал одиночеством или словно был постоянно недоволен собой, жизнью. У него, наверное, были противоречия какие-то, он не был похож на счастливого человека…

– Всё, всё, я понял, достаточно. – перебил Арно генерал.

Офицеры переглянулись друг с другом, генерал продолжил говорить:

– Господа, этот человек был неудачником, как мы сейчас услышали со слов его знакомого, если не друга. Его жизнь не удалась, и он в полной мере выплеснул всё недовольство, всю злобу – совершил преступление и теперь его ждёт трибунал. Он сделал себе ещё хуже своим поступком.

А теперь я хочу обратиться к вам, господа…– подошёл генерал к сути встречи.

– …Такой случай вскрыл проблемы либо самого Адриана, либо наши общие проблемы: проблемы армии, гвардии или, более того, нашего небольшого государства, самого нашего общества. Чтобы не быть многословным, я спрашиваю вас прямо:

– У кого из вас есть претензии к нам, к командованию?

– У кого из вас есть претензии друг к другу?

– У кого из вас есть претензии к государству, к партии, к президенту, к обществу?

– У кого из вас есть претензии к жизни?

Я слушаю.

После генеральской тирады, когда он сказал: «Я вас слушаю», воцарилось молчание.

Многим, если не всем бойцам было что сказать, ведь жизнь не идеальна и повод роптать найдется всегда. Бойцы думали, говорить или нет про свои замечания, предложения, просьбы. Одни не решались сказать и ждали, когда найдется один смельчак, который скажет первым, и уже после него будут «ни первые, ни последние». Другим было просто интересно узнать, что скажут другие бойцы. Третьих, в принципе, всё устраивало, но они не слишком доверяли командирам.

И те, и другие, и третьи не решились жаловаться на службу, не верили в то, что от этого есть смысл. Они предположили, что к тем, кто рискнёт указывать недостатки и высказывать замечания, будет особое внимание на службе. Они предположили, что их заклеймят «стукачами» и перестанут уважать. Бойцы не слишком доверяли командирам и поэтому они ответили так:

– Военная служба предполагает трудности, испытания. Если солдат будет жаловаться на службу, на товарищей, на командиров, то он выбрал не ту профессию и в армии ему не место. Поэтому у меня нет жалоб. -произнёс один боец.

– Наверное, это так, я с ним согласен. – поддержал его другой.

Несколько солдат сказали своё, остальные молчали, а офицеры молчаливо слушали.

Один полковник сказал:

– Если вы хотите, можете в своих частях попросить книги отзывов и написать свои жалобы и предложения.

– Хорошо, мы вас поняли. – ответил один боец.

После следующих слов о военном трибунале, суде, вариантах наказания и реакции общественности на случай в армии командиры предупредили о будущих регулярных смотрах, проверках и разговорах. Бойцы также молчаливо слушали и ждали, когда они уже закончат и отпустят их. Когда наконец отпустили, Антон, который вырубил Адриана, подошёл к Арно:

– Друг, когда получится, я хочу с тобой поговорить.

– Хорошо. – ответил Арно.

Вплоть до трибунала Адриана держали под надзором в части на гауптвахте.

Несколько человек на следующий день после убийства пришли в его дом. Они знали, что он жил с «умной женой», и их это не смутило, когда они пришли и позвонили в домофон. Майя открыла незнакомцам, на что они представились, рассказали о случившемся и попросили провести в доме обыск; с Майей они говорили как с живым человеком, она их не смущала, также как они её.

В доме не нашли никакого компромата на Адриана. Когда они уходили, то спокойно и невозмутимо предложили Майе навестить Адриана и, более того, дать свои показания на будущем суде как «супруги», на что она также невозмутимо согласилась. Они оставили ей номер части и коменданта, а самого коменданта, когда вернулись в часть, уведомили о «возможном посещении арестованного его супругой – андроидом». От самой Майи эксперты узнали о дружбе Адриана с публицистом Александером Неверсоном, как он ходил к нему в гости и как они общались.

Буквально на следующий день, уже когда в новостной ленте Сети появилась публикация о случае на крейсере «Цезарь», Александер успел прочитать эту короткую статью. Имя прапорщика-преступника в статье не указывалось из соображений корректности, но Александер задумался. Когда к нему пришли эксперты и прояснили, что к чему, то он оказался прав в своих предположениях. Его это неприятно удивило, и он думал над предложением прийти на суд как ценный свидетель, то есть как знакомый подсудимого, с которым он познакомился буквально несколько месяцев назад. Колеблясь и нервничая, он всё же дал согласие и сказал, что придёт на суд.

Когда эксперты указали Александеру на его сравнительную известность в Хартсе и что его присутствие на суде и, более того, дружба с подсудимым могут дискредитировать его репутацию и сделать объектом критики и «хайпа» или даже «хейтинга», и что он может остаться анонимным, он сказал им:

– Господа, вы меня этим не напугаете. Я за свои годы работы в общественной деятельности уже получил ценный опыт. Я понял, что грош мне цена, если я буду поддаваться на критику, на комментарии разных там хейтеров и провокаторов, хотя бы потому, что я сам такой же провокатор. Моя деятельность как-бы подразумевает смелость и готовность к разным, вы знаете, коллизиям и спорам. Я бы хотел оказаться на суде и взглянуть на этого бедного человека, может быть, как-то попытаться помочь ему. Тем более, что я сам по образованию юрист, но это к слову. Думаю, что я пойду…

Когда эксперты ушли, то из квартиры вышла супруга Александера.

– Неужели это был он? …Твой этот русский сделал это…– говорила ему супруга.

– Для начала – он не мой, а я -не его. Да, я сам в шоке. Когда я с ним общался и переписывался, ты знаешь, я видел: «Действительно, жалкий человек, ему можно сочувствовать». Но я сам никогда и подумать не мог, что он до такого отчаяния дойдет.

Я не знаю, в чём причина: служба его довела или неудачная личная жизнь, но я, в принципе, не удивлюсь ни тому, ни другому. Теперь этот человек, Адриан, стал совсем отбросом общества и полностью угробил себя, и мне его по-человечески жаль. Я знаю, что будет в Сети, пока идёт следствие, а тем более в день суда и после вынесения приговора. Возможно, его сочтут больным и таким образом смягчат приговор, но не уверен, что ему станет легче. В лучшем случае в больнице запрут под надзором и наблюдением…

– Ты будешь что-то писать о нём, об этом случае? … – спросила его супруга, имея в виду новую публикацию.

– Не знаю. Я не знаком со всеми подробностями дела, а будет интересно узнать их. Но, мне кажется, что нет, не буду. Болтать о драме неудавшейся жизни неприлично, даже для меня…

– Ты хочешь пойти суд? В самом деле? …

– Да, в самом деле, мне предложили -я согласился. Я постараюсь быть там осторожным…

– Ты, кстати, мог быть юристом…

– Мог, но не стал. Не уверен, что смогу там умничать, блеснуть знаниями, я уже многое забыл, хотя и хвастался, что знаю.