Он начал думать и решил в этот день не тренироваться, а пойти к публицисту. Он думал над тем, зачем к нему идти, и придумал себе повод, а точнее тему и вопросы для обсуждения с ним, чтобы посещение выглядело «по делу». Просто прийти в гости он не решился бы.

Написав Александеру сообщение, он получил ответ с согласием и стал ждать, когда надо будет выйти, чтобы прийти к назначенному времени.

Последний визит к публицисту длился больше обычного.

Адриан не решался рассказать ему о своём сне, бывшем ещё в прошлом году и который он всё еще помнил. Он хотел общаться с Александером на серьёзные темы, несмотря на совет Александера не думать ни о чём серьёзном. Ему было интересно послушать специалиста, хотя Александер ни разу не был специалистом, у него нет исторического или философского образования, он просто является любознательным эрудитом с широким кругозором.

– Вы говорили, что служили в молодости два года.

– Да.

– Почему только два? Вы просто хотели заработать?

– Именно. Я также хотел испытать себя. Испытал и понял, что в данном месте мне нечего делать, pardon.

– Pardon?

– Потому-что я сейчас общаюсь с человеком из данной структуры. – говорил Александер, перебирая свои документы.

– Можно поинтересоваться, что вам не понравилось?

Александер обернулся и странным взглядом посмотрел на Адриана, сказав:

– Вы знаете, я сейчас в несколько неудобном положении, я вынужден делиться своей личной жизнью и, кроме того, я достаточно смутно помню тот период, который был около тридцати лет назад. Я могу поделиться воспоминаниями, но вы, думаю, ничего нового для себя не услышите. Вы знаете это получше меня…

– Если вы не хотите, я не настаиваю…

– Вот и славно…

Александер начал нажимать на сенсор, надетый на левую руку, и присел. Между ними возникло неловкое молчание, которое прервал Александер:

– Знаете, друг мой, эти темы довольно щекотливые, особенно для нас с вами, но я готов откровенничать и поделюсь своим мнением… – говорил Александер, переводя взгляд.

– …Если б оно того стоило, я бы, может, и дольше служил. Сейчас я домосед, у которого от своего затворничества стало хуже зрение, но в молодости я был сравнительно активным и мне не сиделось на месте, поэтому я был в армии.

Всё бы ничего, скучно там не было, но я понимал всей этой муштры, дурацких построений, ведь, согласитесь, в реальной перестрелке строевой шаг целой толпы полезен, э-э, разве что вражеской артиллерии, которая может одним ударом положить всю марширующую компанию. Я не понимал всей этой военной лирики, война ведь дело довольно нелицеприятное, и романтизировать её могут разве что люди, которые не имели с этой «тварью» дело…

– У нас говорят, что, если бы не армия, нас бы уже давно сожрали… – перебил его Адриан.

– Если бы Хартс возбудил чей – то «аппетит», то, думаю, нас бы в любом случае раздавили. Вам, должно быть, вернее знать, но сейчас война ведётся не столько оружием и муштрой, сколько коварством и хитростью. Без вооруженных сил не обойдётся ни одно нормальное государство, но в наше время эффективнее вести так называемую «тихую войну» с использованием слабых мест оппонента типа ресурсов, экономики, вообще, всё что угодно, не говоря уже о спецслужбах…

– А какого вы мнения о нашей службе безопасности?

Александер подумал и ответил:

– Я не знаю эту «кухню», но предполагаю, что от любых спецслужб она отличается только названием.

– В одной вашей публикации вы писали, что «церковь оскудела, а инквизиция осталась». Я, может, не к месту это сказал, но, просто из интереса, о чём это вы?

Александер, подумав про себя «как журналюга», ответил:

– О том, что всё, что у нас ассоциируется с этим древним словом «инквизиция», осталось и сейчас. Религию, в общем то, несправедливо обвиняют в этом набившем оскомину старом слове, потому-что современность от Средневековья недалеко упало. Несправедливо обвинять религию в невежестве или жестокости людей, которые жили «до Всемирного потопа», образно выражаясь. Всё это было и есть после Средневековья.

– Ну, да…

– Да, да. Времена Джордано Бруно или Анны Франк, в принципе, никуда не делись. Сейчас работают старые принципы. Законы, права и обязанности кончаются там, где начинается реальная власть и влияние. Это право сильного, принцип пищевых цепочек.

– Работа сделала меня реалистом, но вы меня сделаете пессимистом.

– Вы знаете, я вообще удивлён, как вы с вашей работой можете со мной так спокойно общаться, и откуда у вас находится время на такой досуг. Вы часом не агент? А то, может, вы входите ко мне в доверие и добываете информацию? – спросил с иронией Александер.

– Нет, точно нет. – улыбнулся Адриан.

– Я не знаю, врёте вы или нет, но я, поверьте, не обладаю никакой полезной информацией для вашего начальства, а за вольнодумство вы уж извините…

– Я от себя пришёл и разговариваю, меня никто не подсылал.

– Точно? – сказал Александер, смотря на него исподлобья.

– Точно.

– Ну, надеюсь…

Он встал и стал расхаживаться со своей сигаретой.

– Недоверяете вы мне… – сказал Адриан.

– Жизнь такая, что, как написано, «всяк человек ложь». Вы с вашей службой должны знать это лучше других. Мы как люди живём в условиях той же борьбы за существование, что и в дикой природе…

Александер оставил сигарету в зубах и взял руками две картины, стоявшие задней стороной к студии. Он положил их на стол и перевернул.

На первой картинке были изображены несколько пищевых цепочек, но у животных были человеческие головы. На вершинах цепочек были римский император, папа римский, неопределённый дворянин, усатый брюнет и человек с галстуком, внизу пищевых цепочек были раб, еретик, крестьянин, еврей и плешивый обыватель, а между ними промежуточные звенья, например, легионер, рыцарь или человек в фуражке.

На другой, более сложной и насыщенной картине, были изображены межчеловеческие отношения, похожие скорее на жизнь в дикой природе. Адриан смотрел на картины и понял их посыл.

– Наиболее точное описание межчеловеческих отношений, что называется – вместо тысячи слов. -сказал Александер.

– И где здесь мы? – спросил Адриан.

– Оптимальное положение -где-то посередине… – сказал Александер, показывая на первую картину. -Думаю, мы здесь.

– Я – это тот рыцарь?

– Наверное, да, и ничего плохого тут нет, лишь бы мы не принимали участие в этих пищевых цепочках…

– Под нами беднота.

– Да, но главное – не жрать и не паразитировать на таких вот.

– Согласен, но такие, как мы, во многом себе отказываем на нашей работе, например, в комфорте и спокойствии, или, когда на учениях или командировках бойцы и солдаты стараются, а начальники их постоянно воспитывают кнутом, жёсткостью, и ради вот таких вот…

Адриан показал на первую картину с обывателем в конце пищевой цепочки.

– Не хотел вас задеть этим. Мне самому неприятно, что риску подвергаются лучшие люди, а разные ничтожества сидят себе спокойно. Здесь посыл, что обыватели в этих отношениях могут быть подвержены наибольшему доминированию со стороны… – показал на то же место Александер. -

– …И что это всё похоже на Средневековье…

– Чем?

– Я бывал в одном монастыре и видел человека в какой-то странной одежде; может, это были лохмотья. Он стоял на улице, а потом оказался в храме, и при этом он был босоногий, а ещё и небритый. Я был прав, когда предположил, что это юродивый. Это был самый настоящий христианский юродивый.

Этот случай стал для меня последней каплей. Я и до этого что-то понимал, но этот блаженный человек подтвердил мои рассуждения. Трудно поверить, но у современности много общего со средневековьем.

– Чего? – спросил Адриан, рассматривая картины.

– Есть короли и королевства, разумею нашего и не только нашего президента. Есть разные князьки, бароны и прочие, правящие определёнными территориями крепкой хваткой – крупные предприниматели, мафия или ещё кто-нибудь. Есть рыцари, то есть армия, полиция, силовики…