— Мне пора, — сказал он, отводя взгляд. — Слушай, не готовь на обед ничего сложного, ладно?

Глаза ее потеплели.

— Не буду, милый! — проворковала она, и Нельсон сбежал.

На работе он весь день пытался связаться с Витой: слал е-мейлы, позвонил на автоответчик и наговорил сообщение, прилепил на ее ежедневник самый ярко-оранжевый самоклеющийся листок с запиской. Даже сходил в телефон-автомат и оставил сообщение на автоответчике в их кабинете, а потом на каждой перемене забегал посмотреть. Однако Вита то ли не пришла, то ли от него пряталась.

Как с ней быть? Вчерашнее предложение Викторинис засело в голове и болью отдавалось в затылок, о чем бы он ни пытался думать. Правда, помнил он и миг неуверенности в ее глазах; это воспоминание отчасти затмевало боль. Что, если заняться самой Викторией? Она так явно этого боится, что у него наверняка есть шанс преуспеть. Однако даже тогда они с Витой останутся на прежних местах. Вдруг Викторинис права, и единственный шанс заполучить бессрочный контракт — это убрать Биту?

Вернувшись в кабинет после занятий, он помедлил в дверях, держа в одной руке ключ, а в другой — студенческие работы. В комнате пахло Витиным мылом. Самой ее уже не было, но записка с ежедневника исчезла. Нельсон бросил бумаги на стол, открыл буклет с расписанием и повел раскаленным пальцем по списку семинаров. Он нашел Витин — по Оскару Уайльду и тендеру — с номером аудитории. Семинар заканчивался через несколько минут, почти точно с заходом солнца.

Переход между Харбор-холлом и прилегающим лекционным корпусом был пуст, горели лампы дневного света, под ногами хлюпал нанесенный с улицы снег. Нельсон мысленно готовился к разговору. Что он скажет, когда наконец увидит Виту и коснется пальцем ее запястья? Можно разом покончить с ее карьерой, убрать ее, как Кугана. Разом избавить факультет от хлопот по ее увольнению, а Виту — от неловкости, расчистить себе дорогу.

Он поднялся по лестнице на третий этаж лекционного корпуса. Лампы мигали, то выхватывая из тьмы облицованный желтой плиткой коридор, то снова погружая его во мрак. Нельсон шел, сопровождаемый только эхом своих шагов. Может быть, ему следует коснуться Виты и сказать, чтобы она смирилась со своей… чем? Фемининностью? Маскулинностью? (Даже сейчас не удавалось думать о ней «он».) Взять ее за руку и сказать, чтобы она успокоилась, приняла себя такой, какая есть.

Однако больше всего его мучило любопытство. Кто такая Вита? Что она такое? И что она сама о себе думает?

Нельсон заглянул в полуоткрытую дверь аудитории. Студенты уже ушли. За опущенными шторами в комнате было темнее, чем в коридоре; столы стояли шестиугольником, рядом теснились разномастные стулья. На столе лежали Витина сумка, блокнот и затрепанный экземпляр «De Profundis»[160]. Затаив дыхание, Нельсон услышал скрип губки по доске.

Нельсон часто гадал, какой из Виты преподаватель. На семинарах он у нее не бывал, но слышал про Витину суровость. Вечно недовольная начальством, она со студентами вела себя как строгий доктринер. Нельсон однажды видел программу, которая она раздавала на первом занятии, со списком слов — истина, красота, универсальный, книга, рассказ, автор, литературный, — которые запрещалось произносить под страхом немедленного вылета.

Интересно, пробовал ли кто? — подумал тогда Нельсон. Сегодня он рассудил, что никогда не узнает, и, войдя в аудиторию, прикрыл за собой дверь. В правом углу Вита методично вытирала доску маленькой губкой. Она чуть напряглась под его взглядом, хотя продолжала стирать мел, делая вид, будто не замечает Нельсона. Она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до верху, и Нельсон машинально скользнул взглядом по линии ее груди, талии, бедра и лодыжки. На Вите были обычные мешковатые брюки и бесформенный свитер; Нельсон не заметил никаких признаков пола, того или другого.

Он запер дверь. При звуке щелчка Вита неубедительно вздрогнула.

— Нельсон! — ахнула она и сжала губку двумя руками.

— Вита. — Нельсон оперся на дверь, сцепив пальцы на ручке у себя за спиной.

— Вы меня напугали. — Вита попятилась, прижимая губку к свитеру.

— Н-да? — спросил Нельсон.

Он не шевелился, но Вита продолжала пятиться.

— Я получила вашу записку. Зачем вы хотели меня видеть?

Она взглянула на губку и быстро положила ее на полочку под доской. На свитере, точно посередине, остался белый прямоугольник. Там, где должна быть ложбинка между грудями, подумал Нельсон.

— Кто вы, Вита?

В полутемной аудитории Вита выглядела серой. Различались ее круглое лицо, прямая челка, глаза, сверлящие его из-за очков.

— Антони назначил мне выступление. В следующую пятницу. — Она отступила за составленные прямоугольником столы. — Как по-вашему, почему на пятницу? Чтобы я мучилась всю неделю?

— Вы не ответили на мой вопрос. — Нельсон медленно наступал на Биту.

— Почему не на понедельник? Или не на середину недели? Зачем меня терзать?

Она налетела на стул и с криком отпрыгнула.

— Кто вы, Вита? Она сузила глаза.

— Кто подсказал вам это спросить?

— Я читал ваши труды. — Нельсон двумя руками убрал с дороги стул. — Вы заставили меня задуматься над проблемой самоидентификации.

Он остановился и прижал ладонь с пылающим пальцем к холодной доске.

— Кто вы, Вита? Что вы? Фотография вашего «брата», — Нельсон изобразил кавычки, — это на самом деле вы?

Вита подошла к своему месту у стола, не сводя глаз с Нельсона, затолкала блокнот в сумку — угол остался торчать наружу, — сунула следом книгу и попыталась взять ручку. С третьей попытки зацепила ее ногтями и тут же выронила. Ручка закатилась под стол, и Вита нагнулась ее поднять.

Нельсон оттолкнулся от доски и двинулся в обход шестиугольника. Услышав скрип его ботинок, Вита испуганно выглянула из-под стола, вскочила и загородилась сумкой, как щитом.

— Вы уверены, — с дрожью в голосе сказала она, — что интеллектуально готовы воспринять всю сложность самоидентификации? Особенно моей?

— Вы — профессиональный учитель. — Палец у Нельсона вспыхнул сильнее. — Растолкуйте мне.

Они стояли на противоположных сторонах шестиугольника. Вита, двумя руками сжимая сумку, взглянула на дверь, потом на Нельсона, и рванулась к выходу. Нельсон преградил ей дорогу, задев стул. Вита метнулась в другую сторону, и Нельсон шагнул туда же. Палец горел.

— Ну же, Вита! Выкладывайте. Биту била дрожь.

— Вы… вы… вы собираетесь к Вейссману? — спросила она. — Как по-вашему, мне пойти? Если я не пойду, это может повредить мне в глазах отборочной комиссии, а если пойду…

— Отвечайте же, черт возьми! — заорал Нельсон. Палец припекал. Надо просто перепрыгнуть через стол и покончить с этим раз и навсегда.

Взгляд Виты метался по комнате, ища выход.

— Не в том ли дело, — сказала она дрожащим голосом, — что назвать меня — значит принизить, утвердить надо мной власть господствующей культуры? Не в том ли, что дать мне название — значит редуцировать меня до субъекта власти, подавить?

— Я задал вопрос, Вита. — Нельсон сжимал и разжимал кулаки. — Вы от рождения знали, что вы — женщина? Вы из тех типов… «женщина, запертая в мужском теле»?

Вита сжала сумку.

— Нельзя ли с той же легкостью сказать, что я мужчина, запертый в женском теле?

— Но у вас мужское тело! — взорвался Нельсон и грохнул кулаком по столу.

Да? Нет? Может, Викторинис солгала; может, она сказала, что Вита — мужчина, чтобы вбить между ними клин.

— Вита, — продолжал Нельсон, морщась от боли в пальце. — Разденьтесь.

Вита взвизгнула и подпрыгнула на десять сантиметров.

— Так я и знала! — завопила она. — Вы хотите меня изнасиловать!

Нельсон зашатался, как от удара в живот.

— Нет! — выдохнул он. — Да я… Да мне бы… — Он разжал кулаки и выставил ладони. — Мне просто нужно знать, есть ли у вас член, и если нет, то все в порядке.