— Профессор Гумбольдт! — окликнули его чуть громче, чуть настойчивее.

Нельсон обернулся и увидел, что юноша в черной накидке машет ему с пятачка между ступенями Торнфильдской библиотеки и жерлом подземного книгохранилища. Или это был не юноша? Нельсон уже выбрался из самой толчеи на сравнительно свободное место, по которому катили студенты на велосипедах, скейтах и роликах. Отсюда, издалека, фигурка в плаще казалась скорее девичьей: с грудью, бедрами и волосами до плеч.

Небо над головой стремительно чернело, тучи наползали одна на другую, на лицо Нельсону упали холодные капли дождя. Девушка в черном отвернулась. Нельсон едва успел различить алую ухмыляющуюся рогатую маску и вдруг вспомнил, что, согласно студенческому поверью, в башне живет призрак — самоубийцы, если память ему не изменяет.

Десять. Нельсон поднял руку и помахал юноше? девушке? в накидке.

— Профессор кто? — крикнул он с необычной для него иронией и, попятившись, споткнулся о девушку в костюме ведьмы, которая как раз наклонилась поднять карандаш. Нельсон упал картинно, выпучив глаза, выбросив длинную руку, его портфель медленно перевернулся в воздухе над головами. Падал он долго, настолько долго, что успел насчитать еще один удар колокола — одиннадцатый, и приземление вышибло из него дух. В этот миг указательный палец его правой руки угодил в колесо проезжающего горного велосипеда и, аккуратно отрезанный, отлетел прочь. Заскрипели тормоза. Девушка, которую Нельсон сбил с ног, поднялась, прижимая ладони к алым губам, ее остроконечная шапка чудом осталась на голове, подведенные глаза расширились от ужаса. Нельсон сидел в кольце глазеющих студентов и ошарашенно смотрел, как его палец катится по мостовой.

Ух ты, думал он. Боли не было, но, подняв руку, он увидел, что из обрубка толчками пузырится кровь.

«Почему я не удивляюсь?… — Он медленно, как в воде, откинулся на спину и коснулся затылком холодной склизкой мостовой. Он знал, что сейчас потеряет сознание. Часовая башня нависла прямо над ним, черная на фоне облаков. Двенадцать, пробил колокол, стрелки замерли, устремленные вверх, как клинки. — Почему это случилось со мной? Разве мало, что меня уволили? Как я буду кормить семью? Кто мне поможет?»

Кто-то кричал. На периферии зрения что-то двигалось. И тут, прежде чем отключиться, Нельсон вроде бы увидел в обрамлении белого циферблата на темной башне склонившуюся фигуру в черной накидке. Маска исчезла, и Нельсон разглядел, или подумал, что разглядел, безликое лицо под черным капюшоном, серебристый овал без глаз, носа, рта.

Нельсон заморгал, и тут колокол пробил последний, невозможный удар. Тринадцать.

— Чем могу служить, профессор Гумбольдт? — спросило пустое лицо, и все почернело.

Когда Нельсон ненадолго очнулся, он лежал на спине, а сверху горели полосы люминесцентного света. Сощурясь, он различил впереди и по бокам медиков в зеленых халатах. Негр-фельдшер в белых резиновых перчатках держал его за запястье правой руки, а блондинка с пучком на затылке приподнимала полиэтиленовый пакет с его пальцем, словно мешочек с кухонным мусором. Пакет провис и был весь в крови. Негр-фельдшер увидел, что Нельсон открыл глаза.

— Вы хотите, чтобы я позвонил вашей сестре? — спросил он.

— Сестре? — удивился Нельсон. Во рту ощущалась странная сухость. Сестры у него не было.

— Ну уж не знаю, — сказал фельдшер. — Вы что-то говорили про вашу вещую сестру[7].

— Где я? — спросил Нельсон и снова провалился в беспамятство.

Через несколько часов Нельсон очнулся от наркотического сна. Он лежал на больничной койке, в халате, укрытый до подбородка одеялом. Правая рука, в лубке, замотанная до локтя, покоилась сверху. Взгляд его уперся в мертвый серый глаз телевизора; Нельсон заморгал и повернулся к окну. Там, на фоне мирных ночных холмов и потока фар, дремала в кресле его жена Бриджит. Бывшая танцовщица, она была почти одного роста с Нельсоном, но гораздо стройнее и грациознее. Сейчас она свернулась в больничном кресле, подобрав под себя длинные ноги и подперши голову рукой. Она была бледнее обычного, на шее и вокруг глаз появились складки, которых Нельсон прежде не замечал. Он хотел заговорить, однако губы не разлипались.

Пока он смотрел, веки ее вздрогнули. Нельсона снова кольнуло чувство вины и страха за будущее. Бриджит открыла глаза, увидела, что он не спит, встала, поцеловала его в лоб и погладила по редеющим волосам, потом налила воды и поднесла ему чашку к губам.

Он выпил и спросил:

— Где девочки?

— С Рахилью. — Бриджит имела в виду соседку, жену израильского аспиранта.

— Они расстроены?

Бриджит по-прежнему держала чашку у его губ, и Нельсон выпил еще глоток.

— Что ты, милый, они еще не знают.

— Откупись или заколдую.

У Бриджит расширились глаза, и Нельсон подумал, не бредил ли он под наркозом.

— Я обещал повести их по соседям, — объяснил он, пытаясь сесть.

— Ш-ш. — Бриджит коснулась пальцем его губ. — Рахиль поведет их вместе со своими детьми. Как ты?

Он приподнял правую руку, замотанную, как у мумии. Указательный палец был вроде на месте, хотя Нельсон его не чувствовал; вообще все тело было как в вате. Обезболивающее, подумал он.

— Давай позову доктора. — Бриджит пригладила ему волосы и двинулась к двери.

— Ой, Бриджит, это слишком дорого, — слабо сказал Нельсон, но она только улыбнулась и вышла в коридор.

Бриджит вернулась через несколько минут с очень молодым врачом-азиатом в наглаженном халате. На груди у него была приколота табличка «Доктор Дай». Врач бодро сообщил Нельсону, что палец удалось пришить и им даже можно будет немного двигать, хотя чувствительность, увы, утрачена навсегда.

— Завтра мы вас выпишем, — сказал доктор Дай. — Дней семь — десять походите в повязке, швы будем снимать позже. Некоторое время вы будете похожи на Франкенштейна. — Доктор улыбнулся. — По крайней мере от костяшки и ниже.

— Мой муж преподает в университете. — Бриджит сидела на краю койки, обхватив мужа за плечи. — Там и «Франкенштейна» учат.

— Да? — Глаза медика потускнели. Интересно, подумал Нельсон, прочел ли он после первого курса хоть одну книжку? Наверное, при словах «учат Франкенштейна» ему представилась полная аудитория исполинских мертвяков с плоскими головами и шеями на болтах, сидящих за партами перед Нельсоном, который вещает: «Вода — хорошо. Огонь — плохо».

В этот самый миг Нельсон ощутил то, чего по словам врача быть не могло, — легкую боль в пальце, как от булавочного укола. Он сморгнул, отгоняя свою фантазию. Нельсон не любил сарказма, особенно на счет студентов. Наверное, это у него после наркоза.

— Милый, тебе не плохо? — Бриджит отодвинулась, и доктор Дай посветил Нельсону в глаза фонариком, посчитал ему пульс и предложил увеличить дозу обезболивающего. Нельсон отказался и поблагодарил врача за спасенный палец, потом протянул ему здоровую левую ладонь, и они обменялись неловким рукопожатием.

Как только доктор вышел, Нельсон сказал:

— Мне надо сегодня же отсюда мотать. Нам это не по средствам.

Он сел и спустил ноги на пол. Бриджит попыталась снова уложить его на подушку. Нельсон не сопротивлялся, но ложиться все же не стал, остался сидеть и взял обе ее руки в свою здоровую.

— Бриджит, я кое-что должен тебе сказать.

— Потом.

— Нет. — Нельсон потянул жену обратно на койку. — Я больше не профессор, — сказал он.

— Ладно, внештатный лектор, — горько усмехнулась жена.

— Послушай. — Нельсон крепко стиснул ее руку и рассказал о беседе с профессором Викторинис перед самым несчастным случаем; о том, что потерял работу, а вскорости они лишатся жилья и медицинской страховки. Он ни разу не отвел взгляд, однако даже в ватном кодеиновом коконе ему было стыдно, как никогда в жизни. Во взгляде Бриджит боролись тревога за мужа и гнев на факультет, который так несправедливо с ним обошелся. Бриджит вскипала легко — как-никак она была ирландкой.