— Вот что, Антони, — сказала Канадская Писательница, перебирая папки. — Давайте я сперва прочту письмо следующей соискательницы, a потом скажу, откуда она.

— Откуда она? — спросил Акулло, сразу настораживаясь.

Канадская Писательница вынула письмо из следую щей папки и подняла палец, прося молчания.

— «Дорогие коллеги, — начала она, — сегодня я имею честь обратиться к вам по поводу…»

— Откуда она? — рявкнул Акулло.

— «Ее эрудиция, ее стремление к совершенству, — читала Писательница, — ее умение радоваться…»

Антони Акулло щелкнул пальцами.

Писательница замолчала. Акулло выставил подбородок.

— Откуда? Она?

Канадская Писательница сглотнула.

— Северо-западный Мичиганский университет.

Акулло сделал круглые глаза.

— Северо-западный чего? Где такая дыра?

— Траверс-сити, если не ошибаюсь.

— Траверс-сити. — Антони брезгливо повел плечом. — Все, профессор. Убирайте ваши бумажки. Хватит с меня поэтов.

— Антони. — Писательница вложила в это слово каждую унцию своей материнской властности, но было поздно. Антони уже посмотрел на Лайонела, и тот пробирался вдоль стола, сжимая перед грудью конверт, как талисман.

— Где тебя черти носили? — Акулло поднял глаза на Канадскую Писательницу, словно говоря: «Смотри, что мне пришлось из-за тебя вытерпеть». Он взял конверт и, не утруждая себя возней с бечевкой, просто надорвал его сверху. Лайонел втиснулся между деканом и стеной, искоса наблюдая за Нельсоном.

Тем временем Канадская Писательница демонстративно собрала досье и с олимпийским спокойствием отодвинула стул. Она встала, очень прямая, словно сознавала, что на нее смотрят из-за стекла. По обе стороны окна кисели шторы, но их не задернули: очевидно, Антони Акулло хотел, чтобы его видели на совещании с capos[124], но не слышали.

— Вы знаете, как я вас уважаю, — рассеянно сказал он, вынимая из конверта листки. — Предоставьте нам треножиться о житейских делах. — Он ослепительно улыбнулся. — Ваша задача — завоевать факультету Нобелевскую премию.

Писательница взяла со стула пальто.

— Разве это что-то изменит? — сказала она.

Акулло погрузился в бумаги.

Канадская Писательница протиснулась мимо Нельсона и бесшумно закрыла за собой дверь. В следующий миг она уже сребровласой Афиной плыла через студенческую толпу.

Лайонел из-за спины Акулло взглянул на пустое кресло, облизнул губы и метнул взгляд в Нельсона. Тот кое-как протиснулся вдоль стола и схватил спинку стула. Лайонел втянул голову в плечи, как от удара.

— Садись, — пробормотал Акулло, не отрывая взгляда от блокнотных листков, потом поднял глаза и удивился, увидев Нельсона возле пустого стула. Нельсон замялся. Акулло проследил его взгляд, обернулся и обнаружил жмущегося у стены Лайонела. Акулло улыбнулся.

Кто-то громко постучал в окно. Коллективный взор сидящих за столом устремился на Мортона Вейссмана, который в пальто и твидовой шляпе улыбался из-за стекла.

— Я опоздал? — громко сказал он.

Через мгновение Вейссман уже входил в дверь, покачивая на двух пальцах стул из соседнего зала, который и водрузил между Нельсоном и Лотарингией Эльзас.

— Прошу прощения, — промолвил он, наполняя всю комнату своим благодушием. — У меня на столе вечно ничего не найти. Наверное, я куда-то сунул записку о переносе собрания.

Он положил шляпу на стол и пригвоздил Лайонела взглядом.

— Наверняка я сам виноват. Надо быть настоящим Шлиманом, чтобы что-нибудь найти у меня на столе.

— Чего вам заказать, Морт? — спросил Акулло. — Перекусить? Рюмку кофе?

— Нужды мои просты, — сказал Вейссман, поправляя манжеты и складывая руки на груди. — Я хочу лиши как можно быстрее войти в курс дела. Может, кто-нибудн расскажет мне, как далеко мы продвинулись? Нельсон?

Нельсон крепче сжал спинку стула.

— Я слышал, вы проделали титанический труд. — Beйссман крупной, в пигментных пятнах, рукой стиснул его запястье.

— М-м, я… — проблеял Нельсон.

— Берегитесь, Антони, — сказал Вейссман, стискивая Нельсону Запястье. — «Кто своего вождя опережает, становится как бы вождем вождя»[125].

У Нельсона кровь прилила к лицу. У Акулло потемнели глаза. Он взглянул на Нельсона.

— Садитесь, — сказал он, потом, не глядя, бросил через плечо Лайонелу: — Да не стой ты над душой, Христа ради. Иди принеси себе стул.

Лайонел медленно двинулся в обход стола, бросая в Нельсона убийственные взгляды. Нельсон со скрипом отодвинул стул и сел, сминая под собой парку. Лайонел хлопнул дверью, выходя.

— «Антоний и Клеопатра», — пробормотал Акулло, перебирая свои записки. Он взглянул на Вейссмана. Тот выдавил улыбку.

— Вы думали, я не знаю, — с довольным видом произнес Акулло. Он ладонью прижал листки к столу и развернул их к Нельсону. — Вы-то мне и нужны. Прочтите.

Нельсон полупривстал, хрустя паркой, и придвинул листки к себе. Руки его дрожали, пришлось упереться ладонями в стол. На какой-то ужасный миг он увидел одни каракули и испугался, что не разберет ничего. Однако под взглядами собравшихся он перевернул листки правильной стороной вверх и понял, что легко может читать агрессивный деканский почерк.

Листка было три, по одному на каждого кандидата. На первом стояло имя дженнифер менли, которая расширила мандат гей/лесбийской теории далеко за пределы однополой любви. Как догадывался Нельсон, ее предложила Викторинис. Заметки Акулло состояли из списка ее известных любовниц. «Внушает?» — подписал он на полях и пометил, что она к тому же афро-американка. Эту строчку декан подчеркнул три раза.

«Черная лесби, — подписал он внизу страницы. — Дуплет».

С каждой следующей страницей надежды Нельсона что-нибудь сделать для Виты убывали в геометрической прогрессии. Следующим шел Дэвид Бранвелл, знойный красавец и ведущий специалист в Исследовании Знаменитостей. Компромиссным кандидатом был Маллой Антилл, постколониалист, которого Миранда с Пенелопой обсуждали перед Рождеством. Да, Витина работа целиком вписывается в мейнстрим Культурных Исследований и может потягаться с трудами любого из предложенных кандидатов — особенно Маллоя Антилла, но она, увы, слишком искренна. На переднем крае науки, как в ультрамодной кухне, главное — красиво подать, и все три кандидата превратили себя в бренд, создав четкий, своеобразный, легко узнаваемый образ. Они умны и искрометны, Вита только умна. Прочная каменная кладка ее прозы не привлекает взор, как барочное узорочье дженнифер менли или Дэвида Бранвелла.

«И все же, — думал Нельсон, — Вита уже в Мидвесте, а этим троим, — он провел потеплевшим пальцем по краю каждого листа, — еще предстоит миновать меня».

— Ну, Нельсон?

От голоса Акулло он встрепенулся.

— У вас не будет проблемы подобрать кого-нибудь из этих троих? — спросил декан.

Все, кто не спал, подняли глаза на Нельсона. За стеклом Лайонел, горбясь в пиджаке с чужого плеча, начал медленно обходить переполненное кафе, ища стул.

— Ну, — начал Нельсон слишком громко, — каждый из этих троих будет находкой для факультета.

Вейссман, прикрываясь ладонью, шумно прочистил горло.

— «Вот трио очень странных животных, — продекламировал он, — которых на всех языках называют дураками». — Пауза. — «Как вам это понравится», Антони. Хотя вы, конечно, и без меня знаете.

— Там сказано «пара очень странных животных». — Акулло свирепо ухмыльнулся.

— Всякий подгоняет пьесу к контексту.

Акулло и Вейссман впились друг в друга глазами. Нельсон опустил голову. Палец его горел.

— Но мне кажется, — продолжил он, прерывая молчание, — что и у нас на факультете есть фигура не меньшего масштаба. Может, она не так известна, как эти трое, однако со временем…

Кралевич шумно вздохнул и, как скучающий школьник, принялся листать «Надзор и наказание». В дальнем конце кафе Лайонел сражался за стул с девушкой в африканских дредах.