Оператор молча принялся за дело. Как только камера уперлась зрачком во вход в СИЗО, ворота открылись. К машине подкатил вертлявый мужичок в гражданском.

– Шледуйте за мной, – прошамкал он.

От напряжения Олеся фыркнула и рассмеялась. Затряслись от смеха и оператор с водителем.

– Только ты, – ткнул шепелявый в Олесю. – Оштальным нельзя.

Как крыса за Нильсом*, Олеся шла за шепелявым. Сначала ко входу, потом по двору к массивной железной двери. Вот дверь распахивается, и она входит внутрь. Вот с яростным лязгом запахивается, оставляя женщину в полутемном помещении одну… Или не одну…

– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – над невысокой Олесей навис высокий мужчина в форме.

– Вы начальник СИЗО?

В ответ ноль реакции.

И снова они идут. Теперь уже другим составом. Дверь, еще дверь, коридор, еще коридор. Все, кроме спины в форме, размыто. Еще дверь, и они оказываются в холле, по бокам которого расположены камеры с крохотными окошками в ржавых дверях.

– Эй, я бабу привел…

В ответ из-за дверей несутся крики, улюлюканье и недвусмысленные предложения. Неведомые голодные твари скребут по металлу когтями.

Досчитав в уме до десяти, начальник резко развернулся на пятках и уперся немигающим взглядом Олесе в лоб.

– Еще раз появишься, познакомлю тебя с ними поближе. Сама выберешь, за какой дверью «знакомиться».

Начальник ржет. Ржут и заключенные.

– Прекратить! – ложится поверх шума жесткий командный голос. – А на тебя, Колчин, я напишу рапорт.

Голос звучит из-за двери напротив Олеси.

Женщина медленно… очень осторожно поворачивается и смотрит в окошечко, изо всех сил пытаясь разглядеть того, кому он принадлежит. Но ничего не видит и тихо… одними губами произносит:

– Спасибо.

Сжала кулаки, собирая силы. «Раз… два… три…», – пульсирует жилка на виске.

Олеся вернулась взглядом к начальнику. Громко, четко и едко сплюнула:

– Не с той связался, мужик.

– Чтооо? А ну, пошла отсюда, – за локоть начальник тащит Олесю к выходу. – Я тебе покажу, с кем я связался!

– Смешно! – кричит Олеся в ответ. – Это я тебе покажу, с кем!

Дверь. Коридор. Дверь. Коридор. Дверь. На улице темно. Водитель с оператором переминаются с ноги на ногу у входа.

– Ты что так долго?

– Потом расскажу.

– Звони редактору, а то он уже обрыдался, не чая тебя вновь услышать.

Олеся набрала номер.

– На скрытку сняла? – выслушав ее, спросил редактор.

– Обижаешь, – ответила Олеся.

– Отлично! Сейчас едете домой к цыганке, поговорите с родственниками, узнаете их версию случившегося.

– Сейчас почти ночь.

– Ты девочку хочешь спасти или нет? Ты же сама только что видела, в чьих она руках!

Аргумент убедительный. Получив координаты в What’s App, Олеся заставила брыкающегося водителя ехать в соседнее село.

– Расскажи-ка мне подробно, что с тобой там произошло, – попросил севший рядом с Олесей на заднее сиденье оператор.

Олеся детально все изложила. После чего они вместе посмотрели материал, отснятый скрытой камерой. Картинка тряслась, голову начальника не везде было видно, но, если правильно подать, зритель все поймет.

– Приехали, – сказал водитель.

Машина остановилась у ворот ветхого забора, ведущего на проселочную дорогу через луг, в конце которой едва виднелось строение. Окна строения горели. Оператор вышел и решительно вскинул камеру на плечо.

– Агонь, – отметила Олеся. – Наконец ты пришел в себя.

– Личные обстоятельства вспомнил. Пойдем. Поработаем. Заставим гадов заплатить.

– Гады – это…?? – фраза на полсекунды повисла в воздухе.

– Это те, кто, пользуясь властью, пугают и мучают баб. У меня жена после родов такая слабенькая была. Я от половины заказов отказался, чтоб о ней заботиться.

– Пришли. Стучи, – прервала рассказ Олеся.

На стук выбежали дети. Мал-мала меньше. За ними вышли цыганские женщины. За женщинами – мужчины. Оказалось, съемочная группа попала в табор. Камеру у оператора тут же отобрали. Самого его обыскали. Обыскали и Олесю, обнаружив и отобрав скрытку. После чего в прихожую, прихрамывая, вышел пожилой коренастый мужик.

– Это барон, – пояснила стоящая рядом женщина. – И отец Маши.

Маша – так звали попавшую в переплет цыганку. В руке барон нес ее фотографию.

– Если вы помочь, смотрите. Ей всего-то сейчас девятнадцать. Сломали жизнь моей малышке. Кое-кто из нас, конечно, приторговывает. Но травкой. А ее с героином повязали. Запрещен героин в таборе. Подкинули ей.

– Нам бы разговор с вами записать. Зритель на слово корреспонденту не поверит. Материал нужен. Сюжет о вашей жизни небольшой. И интервью.

– Будет вам интервью.

В этот момент Олеся услышала звуки потасовки. Обернувшись назад, увидела, как оператору заломили руки, вырвав из них телефон.

– Снимал, поганец, без разрешения.

Олеся укоризненно посмотрела на коллегу.

– А что? Я не для себя старался, – потупил взор оператор.

– Прошу за стол, – произнес барон.

В меню был травяной чай и карамельки. Когда старшая в доме цыганка разлила напиток по чашкам, все уставились на Олесю.

«Выпью – кто знает, что это?? Проснусь где-нибудь на обочине без памяти. А не выпью – останусь без материала», – пронеслось в голове у Олеси. Она прикрыла глаза, поднесла чашку к губам и глотнула.

– Это мята, – сказал барон. – Заряжайте свою камеру, съемку будем делать.

Им разрешили снять семейные фото, стоящие в шкафу на книжных полках рядом с Гоголем, Горьким и Гиляровским, детские игры, постиранное белье на веревках в огромной ванной. Они сняли, как цыганские женщины вяжут, смотря сериал на огромной плазме, а мужчины обсуждают дела, стоя полукругом в сенях.

– Мы обычная семья, только очень большая, – рассказывал барон.

– Сколько вас здесь живет?

– Двадцать два человека, включая маленьких человечков, – он лукаво посмотрел на детей.