Когда-то, в моих лет шесть или семь, мне такое отец говорил. А теперь я другого человека учу. Пока не сына, но с женитьбой, когда с медяка на золотой перебиваешься, спешить не стоит.

Галлу делает первый выпад. Получается не так и плохо. Действует, как я учил. Значит, с прошлого раза что-то запомнил.

Великим воином Галлу не стать, но хорошим – уж я постараюсь. Задатки у него есть, сила в мышцах, скорость в ногах. Взгляд смышлёный, азарт. Пусть Галлу и пока ничего не умеет, но он внимательный, схватывает на лету. И всё равно учиться ему ещё годы.

Сегодня меч из рук не роняет, и ладно. Уже хорошо.

Противник допускает очередную ошибку, и я замахиваюсь. В последний миг поворачиваю запястье, и Галлу получает не чёрный синяк через всю спину, а плашмя прилетевшим деревянным мечом пониже спины. Звук удара хлёсткий и звонкий, как гонг.

– Ой! – вопит он, хватаясь ладонью за мягкое место.

Меч остаётся у него в одной руке, и разоружить его ничего не стоит. Пара ударов уже не мечом, и Галлу оказывается на земле. Быстро хлопает ладонью, признавая поражение – уже учёный.

– Подумай, где ты ошибся, – говорю я и поднимаюсь на ноги.

Брат стоит у края поляны и зовёт меня по имени. У него в руках письмо, очевидно, то самое, которое он не так давно получил. Он им размахивает, будто флагом. Улыбается так, будто в стылом воздухе не осенняя морось висит, а солнце на голубом небе сияет.

– Что такое? – говорю я, подходя к нему. Поворачиваюсь к людям: – А вы занимайтесь!

– Хорн, братишка, думаю, тебе нужно сесть. Новости такие, прям закачаешься.

Я хмыкаю, а он вдруг отвешивает мне церемонный поклон чуть ли не в пол.

– Ты это чего? – спрашиваю я и ёжусь. Тело на холоде быстро остывает, и хочется поскорее надеть рубаху.

– Это тебе как нашему будущему королю.

В ответ на молчание он расплывается в совершенно дурацкой улыбке.

– Я не вру и ничего не выдумываю. Посмотри, – он сует мне в руки письмо, – наша будущая королева Лайла желает видеть тебя своим супругом, а значит, нашим королём.

Я бросаю взгляд вниз: письмо написано на дорогой хрустящей бумаге, такой белой, какой я никогда и не видел. На обломке красной мастики виден отпечаток короны, и всего этого вместе слишком много для обыкновенного розыгрыша.

Но поверить в немыслимое я не могу.

– А чему ты так радуешься? Корона была бы к лицу и тебе.

Прекрасно помню все наши стычки и выяснения, кто главней. Ронни родился спустя недолгое время после меня, но в распределении сил не это, конечно, имеет значение.

Он пожимает плечами.

– А ты прочитай. К моему будущему титулу прилагается ещё и приятная моему сердцу прелестница.

Я хмурюсь, а он мечтательно улыбается.

– Принцесса Эвелина так хороша, что герцогский титул кажется прекраснее королевского. К тому же корона слишком тяжела и налагает на носящего её кучу обязанностей. Тебе она в самый раз, ты ведь любишь хорошо потрудиться.

Он весело смеётся, а я наконец начинаю читать.

~*~*~*~Лайла~*~*~*~

Спорить с насмерть стоящей на своём Эви – чудовищно трудная задача. Она уже всё решила и будто живёт не в настоящем, а в будущем, где грандиозные планы претворены в жизнь и всё, по её словам, прекрасно.

Мой главный аргумент она отметает сходу:

– Нет, нет и нет! Я не ты, моя милая сестричка. Я не стану делать то, что не хочу, или тихо-молча страдать в сторонке. Устроить твою судьбу с приличным человеком, самой обрести мужа, стать матерью будущего короля – и это плохой выбор? Да любая девица в королевстве отдала бы годы жизни, если не саму её, за счастье хоть на короткое время оказаться на моём месте!

О боги, её не переспорить. Я уже чувствую вкус поражения в пересохшем рту, а картины будущего так и встают перед глазами.

Её предложение расчётливо и разумно, я не могу этого не признать. Спорю, но заранее знаю, что проиграю. Ведь Эви предлагает выход из сложного положения, помощь, которая так необходима.

Посылать людей на смертный бой и после встречать повозки, груженные мёртвыми телами, судить по справедливости, не глядя на чувства семей и униженные просьбы даровать жизнь преступившим закон, принимать решения, в которых всегда будет обделённая сторона – всё это вызывает у меня ужас.

Я никогда не хотела быть королевой. Мечтала о том, чтобы кто-нибудь снял с меня это бремя или хотя бы разделил ношу, которая мне не по силам. Но боги не услышали горячих молитв, и всё ближе время, когда вся тяжесть королевской власти опустится на плечи недостойной, бессильной даже на собственных ногах стоять.

Если же забыть о том, какой из меня получится королева, то найденное Эви решение – идеально. За исключением одного. Как и всегда, расставив на доске фигуры и собираясь их отправить в победоносный бой, сестра забыла о чувствах – чужих и своих.

– А как же любовь? – напоминаю я.

Эви закрывает глаза и долго-долго выдыхает.

В чертах её лица легко угадывается ехидная насмешка, но при этом ещё и нежность. Сестра обходит меня и становится за спинкой кресла, так что я больше её не вижу.

– Иногда я забываю, – тепло шепчет она мне в макушку, – какая ты наивная.

Мне двадцать, и слыть наивной нет никакого желания. Достаточно того, что сестра права, и в вопросах любви и страсти я ничего не понимаю.

Но и Эви о любви ничего не может толком знать.

– А ты что же? В свои двадцать три ты так же опытна, как циничная старуха-гадалка на городском рынке?

– Ты правда думаешь, что горбатая Сэра – самое порочное существо на свете? Да, Лайла, моя милая простушка?

Эви заразительно смеётся, а я вспоминаю, как менее полугода назад она заставила меня отправиться на прогулку – вместе с ней смотреть на заглянувших в столицу бродячих скоморохов и шутов.

Сестра настаивала, а мне не хватило решимости всерьёз сопротивляться. Да и, не скрою, сидеть безвылазно в покоях временами бывает страшно скучно. Так что в итоге я поддалась уговорам и соблазну высунуть нос наружу.

Жаль, что, как я и предполагала, ничего хорошего из этого не вышло.

Крестьяне при виде меня бежали врассыпную, один дурак чуть не удушил козу: упавшая и запутавшаяся в верёвке, та так и ехала за ним на спине, подскакивая на кочках и камнях и жалобно блея. Зато целый лоток рассыпавшихся яблок порадовал чумазых детей. И то лишь когда мы прошли дальше, а они отважились выбраться из-под прилавков и ближайших подворотен.

Эви, заметив моё огорчение, сказала тогда, что страх челяди не менее хорош, чем их любовь и уважение: «Они наслышаны о твоей неведомой силе и боятся её. Всё незнакомое пугает. И это хорошо, послушней будут».

Иногда я думаю, что судьба ослепла, наделяя мою сестру женским телом. Но Эви нравится не только быть воином в юбке, но и привлекать мужские взгляды своей красотой. Даже тогда, на рынке, я замечала, как наглецы из бродячей шайки шутов смотрели на неё. И вовсе не из великого почтения сверкали их глаза, а на лицах расплывались широкие улыбки.

Ясноглазая горбатая старуха рассыпала перед Эви кости и изрезанную непонятными значками гальку. А потом долго шептала ей на ухо. Наверняка бесстыжее, ведь сестра стала красней собственного в маков цвет платья.

Мне гадать не хотелось, но кресло зацепилось за ткань шатра, и пока колесо выпутывали, Сэра раскинула для меня камни и кости. Наговорила мне сущей ерунды. Не хочется и вспоминать. Я подарила гадалке золотой вовсе не за счастливые сказки, которые она для меня сочинила – стало жаль её седины и необходимость ложью зарабатывать на жизнь.

– Ты тогда обиделась на старуху, а зря. Она права – любовь дело наживное. Особенно когда твой муж во всех местах не обделён ни шириною, ни длиною, лицом больше, чем симпатичен, а по-настоящему красив

– И это, по-твоему, любовь?

Эви прижимается к моей щеке своей щекою.

– Ну не сочинения же баллад. Хотя послушать их приятно, но заняться делом…