– Так вот почему умерла Кларисса, – сказал отец, и моё сердце будто остановилось. – От матери Лайле достались не крохи, а мощный дар.

– Это предубеждение, господин, это всё неправда. Вовсе не все матери, рождающие сильных магов, расстаются с жизнью при родах.

– А ваша, Фабиан? – зло возразил отец. – Она жива?

– Нет, но это случ-чайность. И я самолично видел почтенную мать Андриана – известного мага северных земель. Он объяснил мне…

– Замолчите немедленно. И идёмте отсюда, разбудите ребёнка своим криком.

Они ушли, всё стихло. Теперь только кровь шумела в ушах, толчками распространяя по телу чёрную гниль, как оказалось, таившуюся во мне с самого рождения.

Запахло палёным, постель задымилась, стало почти невозможно дышать. Сначала я лежала, терпела, потом как-то встала, выбралась из тлеющей ловушки.

До покоев Эви требовалось преодолеть всего шагов двадцать-тридцать, не больше, но шла я бесконечно долго, шатаясь от усталости. Каждый шаг вперёд стоил мне двух, а то и трёх назад.

Наконец я добралась до двери, прижалась к ней горящим лицом, попыталась вдохнуть всей грудью. Огонь потрескивал вокруг и внутри меня, чёрная вода бултыхалась на уровне горла. Я отчаянно боялась и ненавидела себя.

Резкий толчок, и распахнувшейся дверью меня притиснуло к стене. Целительница и служанка, громко переговариваясь, поспешили по коридору, а я проскользнула в покои Эви.

Слова отца и незнакомца оказались страшной правдой. На кровати неподвижно лежала сестра, её глаза закрывала белая повязка.

Я думала, что умру. Я хотела этого так сильно, что всё моё тело трясло. Безмолвно я упала на колени и поползла к ней. Всё во мне скручивалось от страха и боли. Всё, всё на свете, всё счастье и горе, всю любовь, всю нежность, отпущенную мне, я отдала бы за выздоровление сестры. С радостью и облегчением отдала бы за Эви и жизнь без остатка.

Прошлое не вернуть назад, оно незыблемо. Любые сожаления, любая боль не повернёт время вспять, не позволит поступить иначе. Понимание этого пришло, когда я, скрежетая и стуча зубами, переставляла колени по каменному полу на полпути к кровати сестры.

Не существовало никакой магии, чтобы всё отменить, молитв, чтобы вымолить у богов здоровье и благополучие для Эви. Всё уже случилось, и это не изменить. И когда я это поняла, то завыла.

Отец, сидящий у изголовья больной, вскочил, в его руке мелькнул обнажённый клинок короткого меча. Я испугалась и обрадовалась одновременно – сейчас, ещё какой-то миг, и всё закончится. Снежно-белый восторг стиснул моё сердце огромной ручищей. Стало хорошо – ясно, понятно, легко.

Я провыла «простите» и распрощалась с жизнью. Упала на пол ничком. Ждала удара. Так сильно хотела его, что чуть не умерла, когда его не получила.

Отец поднял меня на руки и куда-то понёс. Он шёл по мрачному полутёмному коридору и говорил, что я не виновата, что он меня любит, что всё будет хорошо.

Мне так хотелось верить ему. Но он нагло врал. Его насквозь лживые слова доносились до меня, будто он кричал через опоясывающую наш замок крепостную стену. Я едва слышала его. Внутри меня кружилось что-то тёмное, горькое, будто пепел. Вокруг качался мир, пока окончательно не ускользнул из-под ног.

Отец уложил меня в постель, где я растеклась бесформенной кучей костей и плоти. Он долго сидел рядом со мной. Слёзы текли по его лицу. И каждая, терявшаяся в его короткой аккуратно подстриженной бороде, словно выжигала во мне что-то, расплавляла, лишала веры и сил.

Проснувшись утром, я не смогла встать. Ноги не двигались, не подчинялись мне.

Наказание не испугало меня. Оно показалось мне справедливым, и я восславила богов за их милость. Не знала тогда, что судьба, лишив меня стержня, позволяющего стоять на двух ногах, наказала не только меня, а всех нас.

Бессмыслица думать об этом сейчас.

То время ушло, и по минуте, по часу, по дню тает сейчас. Мне скоро исполнится двадцать один, и илльяры терпеливо ждут этого дня – воцарения настоящего мага из рода Райнаров.

Да, магия у меня есть, но что я смогу людям дать? Не в силах даже ходить, какой королевой я для них стану?

Если бы я могла повернуть время вспять, если бы могла выбирать… Проклятое время.

За окном плывёт вязкий туман – густой настолько, будто чья-то воля специально скрыла привычный мир и там, за плотной белой завесой из влажного стылого воздуха, кипит работа, после которой уже ничто не станет прежним, и даже с набившим оскомину видом на поля, маленькую деревушку, речку и лес придётся распрощаться.

Бесконечная белая пустота притягивает взгляд, мысли разбредаются, как отпущенные на свободу кони. Я фантазирую о дальних странах, увлекательных приключениях и полной свободе. О верном друге, скачущем рядом со мной. О его гордом виде и ласковом взгляде, направленном на меня.

Это всё пустое, конечно. Ничему из придуманного не бывать, но, глядя на белизну за окном, нельзя не мечтать о чистом листе, новом начале, жизни, где не будет ни сковавшей ноги проклятой болезни, ни скорой необходимости делать то, что не по силам калеке.

Древний фолиант, покрытый пятнами плесени и въевшейся пылью, совершенно забыт. Под пером, улегшимся на пергамент, расплывается тёмное пятно, а я мысленно скачу по дороге, уходящей за горизонт, ветер свистит в ушах и сердце трепещет от предчувствия грядущих необыкновенных событий.

Лёгкий шум возвращает с небес на землю.

Оглядываюсь, а это Эви пришла. Я и не заметила, а сестра уже успела расположиться на своём привычном месте – в кресле, ближе к камину – и в руках держит дымящуюся чашку. Кэсси стоит рядом с накрытым столом, и в его стеклянных глазах я читаю укор и заботу – чувства, которых в куске обожжённой глины быть не должно.

– Иногда я думаю, Лайла, что творится в твоей голове, – начинает сестра мирным тоном.

Продолжение мне не понравится. Знаю это по её внимательному острому взгляду.

– Я смотрю на тебя, склонившуюся над ненужными книгами или уставившуюся в окно, будто там можно увидеть что-то новое, и недоумеваю – как можно, зная, что тебе предстоит, заниматься такой ерундой?

Наш спор постоянен, как движение колеса на мельнице старого Брауна.

– Мне не к чему готовиться. Чтобы я ни сделала, быть готовой к тому, что тебе не по силам, попросту невозможно.

– Согласна, быть королевой непросто. Но ты, не сказать, что б уж такая лентяйка, не хочешь учиться действительно важной и нужной науке. Отец собирал сегодня малый совет. Я встретила Николаса час назад. Он сообщил, что ты вновь отказалась участвовать, хотя тебя звали. И у меня к тебе всего один вопрос: почему? Ответь на него. Уверена, многие бы хотели узнать причину твоего непробиваемого упрямства.

Я коротко выдыхаю и отворачиваюсь к окну.

Тёмное нечто ворочается в душе. Чувствую нарастающий в теле жар и искорки, колющие ладони. Так поднимают головы запретные чувства. От них до убивающего магией взгляда не так далеко. Я не имею права гневаться и даже раздражаться, или всё это закончится очередной катастрофой.

Мне следует взять себя в руки.

– Я просто не хочу этого делать.

Сестра не примет такой ответ, но другого у меня нет. Я не хочу, я отказываюсь притворяться, что из меня получится королева, достойная заменить отца.

Что за злая судьба? Что за законы такие, чтобы менять великого короля на беспомощную, бесполезную, ни на что не способную калеку?

Каждый раз, когда я об этом думаю, у меня слёзы выступают на глазах.

Эви – не самый терпеливый человек. Она с грохотом ставит чашку на столик и встаёт, чтобы преодолеть разделяющие нас пару шагов. Её горячие пальцы впиваются в мой подбородок и заставляют поднять голову.

– Чего именно ты не хочешь делать?

Я смотрю прямо в её лицо, что делаю вовсе нечасто, и чувство вины обжигает меня с головы до ног.

Её глаза темнеют. Нет, не так. Темнеет один её глаз – ярко-голубой, выразительный и чистый. Второй светел, неподвижен и мёртв, и так будет всегда – из-за меня.