Эви поражает своим видом. Но не платьем, нет. Она одета скорее скромно в тёмно-зелёную шерсть и шёлк цвета мяты. На голой шее нет украшений, драгоценности вплетёны в косу. Её красота не в наряде, а в глазах, улыбке, в энергии, которая бьёт ключом и затапливает весь зал искрящимся и бурным потоком.

Невольно я улыбаюсь.

– Пойдём скорей! – Эви подбегает ко мне, не обращая ни малейшего внимания на Николаса. – Кэсси, поторапливайся! Вези хозяйку, поехали встречать гостей.

Мои возражения не принимаются. Кэсси стучит глиняными пятками по каменному полу, одно из колёс кресла едва слышно скрипит. В коридоре сестра заботливо завязывает на моей шее пушистый шарф, поправляет закрывающую тело меховую накидку и принимает шубку из рук служанки. И вот уже мы при всём параде оказываемся в центральной части галереи замка.

Гости на подходе. Внутренний двор пока пуст, но я слышу шум копыт, бряцание оружия, переговоры стражников. В стылом воздухе пронзительно звучит рожок сигнальщика.

– Ты не замёрзла? – спрашивает Эви. – Руки все белые, лицо тоже.

Она касается моего лба горячей ладонью, хмурится. Иногда сестра забывает, что я младше всего на три года, а не двадцать, и начинает играть в заботливую мать. Чтобы избавиться от чрезмерной опёки, я честно признаюсь:

– От волнения я, кажется, сейчас дотла сгорю. И кресло наконец-то тоже.

Её звонкий смех эхом отражается от стен каменного колодца, когда из арки, расположенной как раз напротив нас, появляется конный отряд. В нём человек двадцать, не меньше, и сначала я теряюсь, не зная, на кого смотреть. Ведь это же не может быть…

О боги!

Вороной жеребец вырывается вперёд, гарцует, демонстрируя себя и выбивая копытами искры из камней. Всадник смеётся, широко разводя руки, как если бы конь сам, без спроса, решил покрасоваться. Мужчина огромен, как медведь, и, несомненно, силён. Светлые волосы вьются по плечам. В чёрной коже, лёгкой металлической броне и белых мехах он выглядит сошедшим на землю небесным воином.

– Ты видишь? – шепчет сестра, сжимая мою руку, и наклоняется через парапет, чтобы во весь голос поприветствовать гостей. Традиционные пожелания срываются с её губ, перемежаемые смешками и улыбками.

Светловолосый гигант отвечает ей со всей любезностью и так же заразительно смеётся. Спешивающиеся с коней воины вторят ему. Собаки лают, кони ржут. Из укрытий во двор выходят стражи и прислуга. Шум нарастает.

– Перестань дурачиться, Ронни. Вести себя всем тихо.

Окрик негромок, но даже лошади как будто начинают храпеть вдвое тише. Я поворачиваю голову на властный голос и встречаю направленный прямо на себя тяжёлый взгляд. И если бы я давным-давно не потеряла право стоять на двух ногах, то лишилась бы его сейчас.

Настолько же полный совершенства, как брат, но этот мужчина как будто бы совсем другой, абсолютно, отличающийся от весельчака Ронни, как небо от земли, как масло от воды, как день от ночи, как король от простолюдина. Я смотрю на этого сурового мужчину, и словно дымка заволакивает других людей, скрывая их лица и одежду от моего взгляда. Чётко вижу лишь его одного – смотрящего прямо на меня. И это длится, длится, и от недостатка воздуха у меня начинает кружиться голова.

– Да, Хорн, – говорит избранник Эви, соскакивая с коня и отдавая поводья подбежавшему конюшему. И только тогда я вспоминаю как дышать.

«Его зовут Хорн», – бьётся в голове. И этот Хорн, несомненно, обладает всей полнотой власти и над собственным братом, и над своими людьми, и даже замковые стражи – я же вижу – подчиняются его приказу вести себя потише.

В Ронни больше не видно и тени того шута, которого он так талантливо изображал всего-то миг назад. Шутки и разговоры стихают, и даже собаки лают тише.

Хорн остаётся в седле, рассматривая нас с Эви, нет, именно меня пристальным и властным взглядом.

Одного не могу понять, как Эви могла решить, что такими мужьями будет просто управлять, когда они сами с лёгкостью управятся с кем угодно?

Впервые за много лет я дрожу от страха. В его глазах, стати, тяжёлой и одновременно лёгкой, стремительной поступи я вижу перед собой того, кто не побоится изменить чужую жизнь – если посчитает себя вправе.

Сердце бьётся так быстро, и я опускаю глаза.

Хорн. Больше мне не забыть имя твоё.

~*~*~*~Хорн~*~*~*~

От поездки в столицу, посещения королевского дворца ничего хорошего я не жду. Но, когда дал согласие, поздно идти на попятный.

Весь дорогу Ронни сияет, как медный пятак, вытащенный из грязи и оттёртый до блеска перед отправкой в кошель. В глубине души я не сомневаюсь, что брат ошибается, слишком многого ждёт от встречи с принцессой. Сам не жду ничего. Хорошего, в первую очередь.

Брат называет меня скучным, излишне подозрительным и хохочет каждый раз, когда я прошу его быть хоть немного благоразумным.

– Моя Эви ждёт встречи с будущим мужем, так в письме и написала, – отвечает Ронни и напоминает: – А её сестричка ждёт тебя, брат.

Да, я собственными глазами видел письмо, прочитал его несколько раз от первого до последнего слова. Даже мастику на зуб попробовал – в шутку, конечно, когда Ронни, заметив моё недоверие, предложил проверить, не подделана ли печать.

Королевская печать настоящая, а вот принцесса, написавшая скандальное в своей прямоте и откровенности письмо, выглядит подделкой.

Благородные дамы ведут себя иначе. Мой опыт не так велик, но деву строгого воспитания, изысканных манер и благородных мотивов от бойкой на язык базарной торговки я отличу.

Ронни на порядок проще относится к тому, что его выбрали будто жеребца на ярмарке – по блестящим глазам, горделивой осанке и крепким ногам. Возможно, ещё чему-то. Но точно не уму, не благородному мечу, не характеру, доброте или верности.

Принцесса Эвелина не имела счастья либо несчастья узнать Ронни поближе. Они с ним танцевали и весело проводили время на свадьбе. Причём на эту самую свадьбу Ронни пришёл с другой – симпатичной вдовушкой титулом пониже.

Принцесса Эвелина изъявила желание взять Ронни в мужья. Написала об этом собственноручно в крайне недвусмысленных выражениях.

Если бы это письмо кто-то другой прочитал, если бы о нём стало известно среди знати или в народе, принцесса Эвелина оказалась бы опозоренной на все времена.

За воспылавшую страстью девушку мог попросить отец, старший родственник, друг, наконец, но не она самолично. Это немыслимо для здешних традиций. На севере женщина может предложить брак и сама, но уж точно не в надушенной и запечатанной королевской печатью писульке.

Зачем бы знатной даме самой таким заниматься? Выставлять себя доступной, недостойной обычных ухаживаний? И если б только себя, но ведь и родную сестру она предложила мне в жёны так просто, будто брак на всю жизнь – это как кобылу купить.

Интересно, а принцесса Лайла вообще знает об этом письме? Она такой способ общения с мужчинами одобряет?

Когда я думаю об этом, то всегда злюсь. А думаю много – времени в дороге хватает.

Пару догадок у меня уже есть. И ни одна из них не делает чести королевским дочерям. Надеюсь, что это всего лишь взбалмошная неосторожность избалованной принцессы, но верить в такое – как, глядя на набрякшее тучами небо, утверждать, что дождь не пойдёт, ведь мокнуть под ним так не хочется.

Первое, о чём я подумал – что невеста, предложившая себя и торопящая с ответом, вынуждена сыграть свадьбу с тем, кто согласится закрыть глаза на то, что первенец у молодой семьи появится слишком рано.

К сожалению, подумал я об этом слишком поздно. Получивший ответ королевский гонец уже ускакал.

– Мы пообещали добраться до них за самое короткое время, – сказал Ронни, оглядываясь кругом, будто мгновение назад вместо мокрого леса видел роскошь королевского замка, а теперь злым чародейством его потерял. – Снимаемся с места, нужно спешить.

– Нет, не нужно. Я хотел кое-что с тобой обсудить.