Полночь. Луна повисла над глухим перекрестком, будто соглядатай, освещая две пересекающиеся пыльные тропы, поросшие чертополохом. Вдали видны огни ночного города, а напротив него смутно вырисовывается небольшой поселок, – но там давно все спят. Деревенские ложатся рано и встают рано, потому как и корову нужно подоить в пять утра, и скот отогнать в половину шестого на пастбище к пастухам, ну а дальше уж дорога прямиком на базар – продавать собственноручно созданный товар – сметану, ряженку, кефир или же свою домашнюю птицу. Ольвия тишине рада. Нечистая сила не любит лишних свидетелей. Она становится посередине перекрестка и бросает в пыль угощение для слуг преисподней – конфеты и печенье. При этом приговаривает: «Вот тебе, черт плата за беседу – передо мной ты появись и со мною объяснись!».

Девушка оглядывается вокруг себя, но никого не видит, лишь просторы полей, усеянных пшеницей и кусты благоухающей мальвы у лесопосадки. Шелест полевых трав, в которых бродит легкий ветер, переплетается с уханьем филина. Она ждет минуту-другую, а потом начинает медленно уходить в сторону города. Ветер с нежностью играет с ее распущенными волосами, потом путается в подоле длинного платья и отступает к чертополоху.

– Куда же ты, сестрица? – слышит она вдруг за спиной.

Ольвия оборачивается и видит прямо перед собой черта. Он едва достает ей до плеч, небольшие рога почти не видны на голове. Покрытый с ног до головы короткой и черной, как смоль шерстью, он напоминает большую собаку, вставшую на задние лапы. Но внешний вид обманчив. Ольвия то знает, что это страшное мелкое по сравнению с человеком существо может без особых усилий переломать ей хребет. Однако даже в аду есть свои законы и правила, которые редко нарушаются. Бюрократический порядок, как и иерархия, присутствуют не только среди людей и ангелов, но и в вечно пылающей стране греха и распада.

– Я тебе не сестрица! – огрызается ночная странница, тяжело дыша. Она ненавидит такие встречи, но иногда они необходимы для сбора информации и прояснения конкретной ситуации.

Черт смотрит на нее исподлобья, даже в ночи его кровью налитые глаза светятся, будто два факела. Он молча собирает конфеты и печенье с перекрестка, потом возвращается к Ольвии и с возмущением произносит:

– Полагаешь, если ангелы за твоей спиной, то ты можешь повышать на меня голос и беспричинно хамить?.. Думаешь, что непременно попадешь в рай, коль помогаешь этим жалким людишкам?

– А что, вы уготовили мне местечко в своем проклятом доме? – насмешливо спросила Ольвия.

– А как же!.. – нахохлился черт. – Нам не терпится прожарить твои косточки! Слишком много от тебя проблем, заступница всех грешников и отступников от веры! Их души – наши, и нечего посягать на то, что по закону принадлежит нам!

Ольвия сжала кулаки, нахмурила брови и крикнула:

– Мать, потерявшая в пожаре двух сыновей, разочаровавшаяся в боге, разве заслуживает попасть в ад?

– А-ха-ха! – черт рассмеялся так, что от этого страшного смеха запищали и разбежались от перекрестка полевые мыши. Прищурив жуткие мутно-красные глаза, черт ответил сердито: – Не тебе решать, и, тем более, судить о том, кому и куда положено уходить после смерти. А насчет этой женщины… Да, мой хозяин уже выделил ей укромный уголок на самом дне преисподней. Именно там самое место слабовольным самоубийцам!

Ольвия шумно вздохнула. Быстро соображая, она вдруг произнесла:

– Что хочешь за услугу?

– Желаешь откупить ее душу от ада? – тут же догадался черт. Он заинтересованно взглянул в глаза Ольвии и тут же сметливо предложил: – Поменяй ее душу на… свою … Ты же любишь выручать всяких идиотов из беды? Вот и сделай милость… – хитрым взором окинув Ольвию, он стал с нетерпением ждать ответа.

– Ох и торгаш! – разозлилась девушка.

– Не зря же я приставлен сюда, дела вести умею! – похвастался он и приосанился.

– Знай меру и не заламывай чересчур высокую цену!

– Да шучу я. Понимаю, что от тебя этого не дождешься!.. Хотя… может время такое наступит, припечет сильно… и ты поменяешь свое мнение… – стукнув задним копытом по дороге, произнес он слащавым голосом, потом добавил: – Есть у меня кое-какие желания…

– Высказывай… – Ольвия напрягла слух, внимательно глядя в глаза служке сатаны.

– Притащи мне завтра ночью сюда самый дорогой коньяк, который раздобудешь в городе… А еще живую упитанную курицу, да и нож прихвати с собой, я ее разделаю прямо здесь, на перекрестке… – облизнувшись, он прибавил: – Не забудь добавить конфеты, халву и мармелад. Все запомнила? – строго спросил он.

– Конечно, – девушка кивнула головой. Она знала, что черт обожает коньяк, но сам купить его не может. Некоторые черные маги тоже знают об этом и поэтому приносят на перекресток именно это угощение взамен на исполнение своей просьбы.

– И это еще не все! – злобно гаркнул черт. – Душа – слишком большая цена за всю эту ерунду. Мне понадобиться кое-что еще…

– Что же? – насторожилась Ольвия.

– Пойдешь завтра к мэру в администрацию и пригласишь его на свидание! – сказав это, он распахнул свою зубастую пасть и загоготал от удовольствия.

Ольвия вдруг схватила его за грудки и начала трясти с ненавистью. Он уколол ее по самому больному месту – самолюбию.

– И ты еще называешь себя божьим творением? – с усилием отцепив ее руки от себя, прошипел он с досадой и прибавил: – Столько злобы в тебе, может, примкнешь к нам?.. Злоба у нас очень ценится! – с иронией произнес он.

Ольвия крепко выругалась, в правой руке у нее остался клок черной шерсти, от которой она тут же поспешила с брезгливостью избавиться.

– Знаю, знаю я, как сильно ты ненавидишь этого Альберта, – хитро ухмыльнулся черт. – Хочу наказать тебя за высокомерие таким образом. В следующий раз, как вызовешь меня, будешь обращаться ко мне «ваше величество!». И… никакого пренебрежения в голосе, понятно? – расходился он.

Ольвия хмуро покосилась сначала на него, потом на камень, лежащий у дороги. «Зарядить бы этим камнем по твоей рогатой башке» – мечтательно подумала она.

– Не смеши чертей! – тут же услышала она. – Сама ведь знаешь, – мне от этого ничего не будет! Встану, да дальше пойду, только прежде сломаю тебе шею!

– Ну ладно тебе… – пожав плечами, Ольвия решила взять себя в руки. – Так и быть, все исполню, только обещай, что не будешь претендовать на ее душу…

– Как все исполнишь, так и освобожу ее… Но ты ведь знаешь, что в раю ей места все равно не будет. В лучшем случае, в чистилище или будет тут по Земле бродить неприкаянным духом.

– Все же лучше, чем жариться в аду, где в никогда не угасающих кострах над людскими душами издеваются страшные демоны.

– Как сказать. Вы боитесь ада, а я считаю его лучшим местом в мироздании. Он придает миру равновесие.

– А ты, оказывается, философ! – горько усмехнулась Ольвия и спросила: – Скажи мне, все ли самоубийцы попадают в ад? Может, есть исключения?

– Какие могут быть тут исключения? – рассердился черт.

– Ну, например, если человек совершил самоубийство в состоянии сильнейшего потрясения или в связи с психическим расстройством, когда он не осознает свои действия?

– Какие мы любознательные! – перекривлял черт. – Я, кстати, в курсе, что ты защищала эту женщину перед людьми после ее самоубийства.

– Они осудили ее и отзывались о ней с пренебрежением, дескать, какой грех, и даже гибель сыновей – не оправдание.

– Осуждение – любимая забава невежественных и глупых людей. Открыть тебе маленький секрет?

– Открой.

– Некоторые из этих болванов потом кончают так же: я не раз это видел. Так что «не зарекайся!», как у вас любят говорить.

– Месяц назад они так же осудили молодую девушку-самоубийцу, которая покончила с собой из-за страшной болезни, не в силах терпеть адскую боль, – Ольвия снова с сочувствием вспомнила о несчастной мученице.

– Ее ты тоже защищала, помню, помню, – закивал головой черт. – Теперь эту адскую боль она будет терпеть вечно в преисподней. Законы эти писаны еще до появления первого человека, так что не тебе менять эти многовековые порядки. Ты – простая смертная, зачем задаешься такими вопросами? Твой бог не похвалит тебя за это кощунство! Я ведь понимаю, что ты осуждаешь такой порядок вещей, но не предъявляй претензий к нам, а лучше испроси ответ у своего хваленого бога. К нашему удовольствию, не сильно-то он печется об тех, кто потерял веру в него, кто сам покинул этот мир даже из-за вопиющих причин.