Когда Кристина заглянула в комнату, Милана опешила. Тетя выкрасила голову в розовый и сбрила виски. Образ, конечно, смелый, но не в сорок шесть. Тем более, работая в офисе курьерской доставки. С таким видом тебя назовут креативной коллеги в салоне красоты или своей постояльцы сумасшедшего дома.

Милана вежливо отказалась от ужина и опять легла спать голодной. Этой ночью ей ничего не снилось. Или услужливый мозг стер всю информацию.

Не смотря на то что Милана проснулась в семь утра, организм казался отдохнувшим и полным сил. Она навестила маму. Накормила ее нормальным завтраком и поела сама. Благо Кристина любила дрыхнуть до обеда. Милана не умела готовить, но ее глазунья нравилась маме. А может она так искусно врала. Кто его знает. Мама выглядела немного лучше, а возможно Милана это придумала для собственного успокоения. Властный голос родительницы приказал снова покинуть зараженную тюрьму.

Сегодня суббота и планы на этот день уже были построены. Как и все предыдущие субботы текущего года Милана навещала еще одного своего друга. Тайного друга, о котором не знал никто. Даже Александра ни о чем не догадывалась.

Милана отсчитала нужную сумму из своих карманных денег и, пока не проснулась Кристина, слиняла из дома.

Сияет солнце, будто смеется над свалившимися на Милану проблемами. Пока твой отец за решеткой, а мать прикована к постели, оно улыбается во все свои тридцать два. Милана решила, что сегодня погода полный отстой.

Прикупив несколько продуктов, она отправилась на соседнюю улицу. Нужный дом выделялся на фоне остальных и выглядел не живым. Окна скрывались под массивными досками, крыша почти полностью сложилась внутрь, но стены еще держались из последних сил. Милана продралась сквозь густое море бурьяна, выругалась, расцарапала все руки и ноги, и вошла внутрь. Начинка ничем не отличалась от обертки. Милану встретил едкий запах сырости и гари. В печке потрескивали дрова, а дым, не найдя иного выхода, струился в помещение. Стены пестрили бумажными листами с напечатанным текстом. Количество их завораживало. На покосившемся деревянном столе беспорядочно валялись почерневшие бананы, зачерствевшая булка хлеба и фантики от шоколадных батончиков. На старом диване, выплюнувшем все пружины, сидел человек. Его худую фигуру окутывал клетчатый халат. В зубах он держал дымящуюся сигарету и стучал пальцами по клавишам пишущей машинки, расположенной на коленях.

– Опять н-ничего не ел? – спросила Милана.

– Аппетита нет.

– А тебе не ж-жалко п-продуктов, на которые я трачу свои деньги?

– Ни чуть. Я тебя об этом не просил.

– С-старый зануда.

– Я все слышу.

Милана положила пакет на стол и выложила все продукты. Испорченные она брезгливо закинула в него же, и поставила в угол к остальным, не менее зловонным пакетам.

Человека с машинкой звали Константин Николаевич Вагнер. По его рассказам он когда-то там написал один хороший роман. Книга стала бестселлером и принесла ему хорошую прибыль. И как бы он ни старался, своего успеха не смог повторить. Деньги быстро закончились, а кроме писательства его ничего не интересовало. Позже ушла жена. Он запил и постепенно скатился до бомжа, скитающегося по свету. Этот заброшенный дом стал его пристанищем на последний год. Его имущество составляла пишущая машинка “Москва”, и на этом список заканчивался. Вагнер неизлечимо заболел идеей во что бы то не стало написать популярный роман. Все, чем он занимался – это строчил целыми днями тексты, скомкивал листы, снова писал, скомкивал, и бросал себе под ноги. Милана как-то прогуливалась неподалеку и забрела в этот дом. Она и подумать не могла, что он окажется жилым. Они разговорились, и его история тронула Милану. С тех пор она приносит ему продукты и сигареты.

– Как идет п-процесс нап-писания? – спросила Милана.

– Дерьмово. Бошка совсем не варит. Чертовски неприятное состояние.

– А мне п-покажешь, что написал?

– Ты что шутишь? Черт возьми, конечно нет.

Улыбка Миланы широко расползлась.

– З-зачем ты так разговариваешь?

– Как я разговариваю?

– Как персонаж детектива.

– Я тебя умоляю, – закатив глаза протянул Вагнер. – Что за пресные высказывания в мой адрес? Я не хренов детектив, я писатель. Я поэт.

– А герои твоих произв-ведений разговаривают т-так же, как и ты?

– Да что такое ты несешь? Я никак не возьму в толк. Не с той ноги встала что ли?

– Все п-понятно.

Вагнер отложил машинку в сторону и нахмурил густые щетки бровей.

– Ну, что тебе понятно, малявка? – спросил он.

– Понятно, п-почему ты не м-можешь написать хороший роман.

– Это еще почему?

– Потому что ты клише-п-писатель.

– Ха-ха, очень смешно. О клише мне будет говорить девочка в черно-белых кедах.

– Ты п-путаешь клише с классикой.

– Да что ты вообще можешь понимать о писательстве и детективах?

– Я п-постоянный читатель романов. Ты даже не п-представляешь с-сколько книг я прочла.

– И сколько же?

– Тысячу.

– Брехня, чистой воды, брехня.

Перепалка продолжалась еще минут двадцать, пока они не пришли к общему мнению, что ведут себя как дети. И как подметил Вагнер – в особенности Милана. Она присела на диван рядом с ним, стараясь не поймать задницей ржавую пружину. Повисла пауза, и смех сменился жгучим отчаянием. Милана снова вернулась на землю, ощутив весь груз, свалившийся на хрупкие девичьи плечи. Для себя она знала, зачем ходит к неудачнику, не способному взять волю в кулак, вытереть сопли и попытаться жить дальше. Он поднимал ее настроение и показывал яркий пример, как делать не нужно. Насмотревшись на такую…Это даже жизнью не назовешь. Монотонное существование, которого даже врагу не пожелаешь. Хотя, пожалуй, была парочка таких врагов, кому хорошо подошло бы такое наказание. Все же Вагнер не выглядел несчастным. У него просто на просто не хватало на это времени.

Сегодняшним днем произошел программный сбой. Формула безудержного веселья больше не работала. Как сказал бы мастер по ремонту электроники: Я конечно постараюсь воскресить этого динозавра, но это будет стоить не дешево.

– Что у тебя стряслось? – спросил Вагнер. – На тебе нет лица.

Милана закрыла ладонями лицо и зарыдала. Она больше не могла держать все в себе, да и не хотела. Какой толк сдерживать в себе эмоции, если они нарастают как огромный снежный ком, что вот-вот взорвется и повлечет за собой непоправимые последствия. Вагнер по-отечески обнял ее и прижал к себе. От такого жеста тепло разлилось по всему ее телу. Отец никогда ее не жалел. Сколько она выплакала слез в холодном одиночестве, знал один лишь Бог. Еще он видел все бесполезные попытки матери утешить дочь. Отец категорически запрещал жалеть Милану в целях воспитания. И какой момент сотворил чужой для нее человек. Этот момент Милана сфотографировала. Она всегда так делала умственным фотоаппаратом моментальной съемки. Выбирала подходящий случай и запечатляла его в памяти. На цветных фотографиях она бегала с Александрой под дождем, каталась с мамой на американских горках и ела самое вкусное в мире фисташковое мороженое. На черно-белых плакала над двойкой, падала с велосипеда, и склонялась над унитазом, изрыгая выпитую за пятнадцать минут большую бутылку кока-колы. В моменты одиночества Милана доставала стопку нужных ей фотокарточек и внимательно просматривала их. Цветные вызывали прилив положительных эмоций, черно-белые напоминали о проколах, над которыми стоило поработать. А еще были такие фотографии, взглянув на которые, Милана мысленно сжигала их или измельчала острыми ножницами. К таким фотографиям относились снимки с издевками одноклассников, сжигающий стыд при появлении первой менструации, а еще взгляд отца в машине, с которого и началась вереница неудач. Уничтожение неугодных фотографий приносило немного облегчения, да и только. Милана их ненавидела еще за то, что они все равно возрождались из пепла и склеивались из мелких частиц. Эти снимки обладали секретом вечной жизни в голове Миланы.