С возвращением демократии женские группы, которым помогал мой фонд, избавились от мачистского давления военного менталитета, расцвели и существуют по сей день. Благодаря им в наше время возможен развод, приняли закон об абортах. Мы движемся вперед, но крабьим шагом: два шага вперед — один назад. Фонд наконец-то нащупал свою первоочередную задачу. Раньше я раздавала деньги направо и налево, пока не сосредоточилась на главном вопросе, которым, надеюсь, фонд будет заниматься и после моей смерти: это борьба с семейным насилием. Идею подала мне девушка по имени Су сана, младшая сестра Этель-вины. Ты знаешь, кого я имею в виду, Камило.

В юности Нарсиса, дочь Факунды, прижила от разных мужчин нескольких детей, которых оставляла на мать, пускаясь в похождения с очередным возлюбленным. Нарсиса как раз была с одним из этих мужчин, но тут случился военный переворот, и она исчезла на два или три месяца. Затем вернулась, одинокая и беременная, как это случалось и раньше, и в положенный срок родила дочку Сусану. Я много раз видела девочку на ферме, она росла под присмотром бабушки вместе со старшими братьями и сестрами. Ей едва исполнилось шестнадцать, когда какой-то полицейский увез ее в деревню километрах в тридцати от Науэля; новости о ней я узнавала только от Фа-кунды. Она рассказала, что внучка влачит жалкое существование, тип, который ее увез, пьет как сапожник, к тому же ее колотит. Ей было восемнадцать, а у нее уже недоставало выбитых им зубов.

Однажды в Санта-Кларе появилась незнакомая женщина, она привезла младенца и маленькую девочку в подгузнике, которая едва ходила, и оставила обоих на попечение Факунды и Нарсисы. Это были дети Сусаны, которая лежала в больнице со сломанной рукой и ребрами. Полицейский набросился на нее в припадке ярости и принялся избивать ногами. Сусана оказалась в больнице не впервые. Я как раз гостила на ферме, когда женщина рассказала нам о случившемся. Услышав крики, она позвала других соседок, которые явились Сусане на выручку целой гурьбой, вооружившись сковородками и швабрами.

— Мы должны защищать друг друга, мы всегда готовы вступиться, но иногда не слышим криков или не поспеваем вовремя, — добавила она.

Я отправилась с Факундой навестить Сусану; бедняжка лежала в общей палате, одна рука была в гипсе, подушки не было, потому что удары пришлись и на голову. Врач сказала, что самые тяжелые случаи в ее работе — жертвы семейного насилия, которые снова и снова попадают в отделение неотложной помощи.

— Однажды эти женщины исчезают навсегда. Их убивает муж, любовник, а то и отец.

— А как же полиция?

— Никак. Умывает руки.

— Бедняжку Сусану избил как раз полицейский.

— Ничего с ним не сделаешь, даже если он забьет ее до смерти. Скажет, что это была самооборона, — вздохнула доктор.

К тому времени я уже несколько лет работала в женских группах и, выискивая способы помочь, приобрела некоторую осмотрительность, а не бросалась сразу менять реальность, как поначалу. У женщин из группы имелся опыт, они могли предложить верное решение, моя роль сводилась к материальной поддержке, но от случая с Су-саной, внучкой Факунды и сестрой Этельвины, кровь вскипела у меня в жилах. Я отправилась в Сакраменто переговорить с судьей, коллегой моего брата Хосе Антонио на несколько лет моложе его.

— Полиция не имеет права врываться в дом без ордера, Виолета, — ответил он, когда я рассказала о случившемся.

— Даже если кого-то избивают?

— Не преувеличивайте, друг мой.

— В нашей стране самый высокий уровень семейного насилия в мире, вы разве не в курсе?

— В большинстве случаев это частное дело, которое не входит в компетенцию правоохранительных органов.

— Начинается с избиений, а кончается убийством!

— В этом случае вмешивается закон.

— Да, конечно. Нужно дождаться, пока этот дегенерат убьет Сусану, чтобы вы подписали запретительный ордер. И вы так запросто об этом рассуждаете?

— Успокойтесь, дорогая. Я лично позабочусь о том, чтобы обидчик получил строгий выговор, это может означать даже увольнение из полиции.

— А если бы речь шла о вашей дочери или внучке, вы бы успокоились, зная, что этот тип на свободе и может снова напасть?

Сусана все еще лежала в больнице, когда ее сожитель явился на ферму под предлогом, что он соскучился по детям и хочет их увидеть. На нем была полицейская форма, за поясом револьвер. Он объяснил, что Сусана от природы неуклюжа и свалилась с лестницы. Факунда и Нар-сиса подняли страшный крик и не позволили ему увидеть детей; Сусанин сожитель убрался, поклявшись напоследок, что скоро вернется и тогда они увидят, на что он способен. Я поняла, что судья дал мне обещание только затем, чтобы от меня отделаться.

— Сусана должна немедленно бросить этого человека. Насилие всегда идет по восходящей, — сказала я Фа-кунде.

— Она не посмеет, Виолета. Этот парень угрожает убить ее и детей тоже.

— Придется их спрятать.

— Спрятать? Где?

— У меня дома. После выписки я заберу ее из больницы. А ты подготовь детей.

Худую и испуганную Сусану и двух ее малышей я отвезла к себе домой, где их поджидала Этельвина. Гипс пока не сняли. По дороге у меня было время поразмыслить и над собственной судьбой. Я многие годы терпела побои Хулиана Браво, не называя их «домашним насилием» и стараясь найти ему какое-нибудь оправдание: это несчастный случай; так получилось, потому что он слишком много выпил; я сама спровоцировала; у него проблемы, и он отводит душу, но это не повторится, он поклялся, он просит прощения. Меня ничто не связывало с Хулианом, он не был мне нужен, я была свободна и обеспечивала себя самостоятельно, однако потребовались годы, чтобы положить конец рукоприкладству. Может быть, я его просто боялась? Да, в какой-то степени виной тому был страх, но также и неуверенность, эмоциональная зависимость, инертность и привычка помалкивать, которая мешала мне говорить о том, что со мной происходит; я пряталась от себя и других.

Этельвина считала, что Сусане повезло, в нашем доме она в безопасности, но есть миллионы других пострадавших, которым деваться некуда. Фонд Ньевес финансировал несколько приютов для женщин, ставших жертвами жестокого обращения, но их не так много, предстояло открыть гораздо больше. Побеседовав с женщиной, которая руководила одним из них и хорошо знала истории жертв, находящихся на ее попечении, поскольку сама в свое время пережила нечто подобное, мы пришли к выводу, что, сколь бы ни увеличивалось количество приютов, их никогда не будет достаточно. Она сказала, что насилие в отношении женщин — секрет полишинеля и о нем следует трубить на весь свет, чтобы все знали.

— Разоблачать, просвещать, защищать, наказывать виновных, издавать законы — вот что нам предстоит, Виолета, — сказала она.

В общем, Камило, я определила задачу своего фонда. Это вдохнуло в меня энергию и энтузиазм, несмотря на так называемый «третий возраст», хотя в моем случае он уже четвертый или пятый. Теперь фондом занимается Майлен Кусанович, та, что еще подростком жаждала справедливости. А пока эта малышка посвящала свое свободное время феминизму, ты умудрился влюбиться по уши в эту кассиршу из супермаркета. Сколько же у меня было с тобой головной боли, Камило!

Сусана и ее дети, которых я забрала к себе, чтобы спрятать на несколько дней от чертова полицейского, прожили с нами несколько лет: возвращаться в Науэль было опасно, бывший сожитель Сусаны мог их разыскать. Харальд оплатил девушке новые зубы, она перестала закрывать руками лицо и могла улыбаться сколько угодно, и мы обнаружили, что она очень похожа на свою бабушку Фа-кунду в молодости. От бабушки она унаследовала не только черты лица, но и серьезность и силу духа. Она оправилась от травмы и, едва отдав дочку в детский сад, устроилась на работу в один из приютов нашего фонда. О ее младенце Этельвина заботилась с той же любовью, с какой заботилась о тебе, когда ты был маленьким, Камило. Сейчас мальчику тридцать лет и он учитель биологии. Понятия не имею, что случилось с полицейским, — он просто канул в небытие.