Он мог бы написать и мне, хотя бы сообщить, что жив, но он этого не сделал. Единственное объяснение этому ужасному молчанию, из-за которого я тысячу раз успела с ним попрощаться, уверенная, что он погиб на горном перевале или позже, заключалось в его нежелании сообщать отцу, где он находится.
Он вращался к кругу журналистов, художников и интеллектуалов, разделявших его идеи. Среди них была хрупкая, бледная, черноглазая и черноволосая Фаня Гальперин, дочь евреев, переживших Холокост, с лицом мадонны эпохи Возрождения. Глядя на эту девушку, игравшую на скрипке в симфоническом оркестре, никто бы не догадался, какой страстной революционеркой она была. Ее брат принадлежал к монтонерос, партизанской организации, которую жаждали уничтожить военные. Для Хуана Мартина эта девушка значила очень много. Он преследовал ее с упорством первой романтической любви, но она ухитрялась отвергать его ухаживания, в то же время сохраняя его любовь.
Утонченный и великолепный Буэнос-Айрес называли латиноамериканским Парижем, культурная жизнь била здесь ключом: лучший театр, лучшая музыка и прославившиеся на весь мир писатели. Ночи Хуан Мартин просиживал в какой-нибудь мансарде в компании таких же юнцов, как и он сам, обсуждая философию и политику за бутылкой дешевого вина, задыхаясь от сигаретного дыма и революционных страстей. В отличие от своих богемных приятелей, бороду он больше не носил, чтобы не потерять сходства с фотографией, вклеенной в поддельный паспорт. Он будто заново переживал времена университетской эйфории, мог рассказать другим об опыте правления левых, о пробуждении общества, об иллюзии власти, сосредоточенной в руках народа. Я называю это иллюзией, Камило, потому что на самом деле ничего подобного у нас в стране никогда не происходило — ни раньше, ни теперь. Экономическая и военная мощь, которая правит миром, всегда была сосредоточена в одних и тех же руках, здесь не случилось ни русской, ни кубинской революции, было лишь прогрессивное правительство наподобие европейского. Мы ошиблись полушарием и временем, поэтому расплачивались по полной.
Хуан Мартин уже начал пускать корни в этом чудесном городе, когда и там разразился военный переворот. Главнокомандующий объявил, что для восстановления в стране безопасности погибнет столько людей, сколько потребуется; это означало абсолютную безнаказанность эскадронов смерти. Как это уже не раз происходило в нашей и других странах, тысячи людей были похищены и пропали без вести — их пытали и убивали, а тела так и не были найдены. Теперь мы знаем, Камило, о печально известной операции «Кондор», организованной спецслужбами Соединенных Штатов для установления правых диктатур на нашем континенте и жестокого уничтожения инакомыслящих.
Репрессии в Аргентине сложились не в один день, войну, как у нас, никто не объявлял, это была лицемерная Грязная война[24], которая просочилась во все слои общества. То бомба взорвется в авангардном театре, то расстреляют из пулемета депутата на улице, то обнаружат изуродованный труп профсоюзного лидера. Все знали, где находятся пыточные центры, там исчезали художники, журналисты, учителя, политические лидеры и прочие лица, считавшиеся неблагонадежными. Женщины тщетно искали своих мужчин; однажды матери вышли на марш с фотографиями пропавших сыновей и дочерей на груди, вскоре к ним присоединились бабушки, потому что детей молодых женщин, убитых в тюрьмах сразу после родов, уносили мутные реки незаконного усыновления.
Знал ли об этом Хулиан Браво? Какое участие он в этом принимал? Я знаю, что он прошел обучение в Школе Америк[25] в Панаме, подобно офицерам, ответственным за репрессии в латиноамериканских странах. Он пользовался доверием генералов как выдающийся пилот, полагаю, отвага, опыт и беспринципность подружили его с властями. Однажды, прихлебывая виски прямо из бутылки, он разговорился и признался, что иногда его самолет перевозил политических заключенных в наручниках, с кляпами во рту, накачанных наркотиками. При этом поклялся, что ему ни разу не доводилось выбрасывать кого-либо из этих несчастных в море — этим занимались военные пилоты на вертолетах.
— Это называется «смертельными рейсами», — добавил он.
Первой забрали Фаню Гальперин. Дождались окончания концерта Вивальди и арестовали ее в гримерной на глазах музыкантов, прямо в театре «Колон».
— Проследуйте с нами, сеньорита. Не волнуйтесь, это просто формальность. Скрипка вам не нужна, вы получите ее позже, — сказали ей.
В машине Фаню начали избивать. Возможно, ее задержали, чтобы вытащить сведения о брате-монтонеро, но семья ничего о нем не знала в течение многих месяцев. Музыканты оркестра, ставшие свидетелями ее задержания, сообщили об этом родителям Фани, те обратились к друзьям, общими силами принялись ее спасать, началось хождение по мукам. В последний раз Фаню видели в Военно-морском училище, которое превратили в центр пыток.
После этого похитили двоих человек из кружка Хуана Мартина, и остальная группа быстро распалась. Издатель одной из газет, с которой сотрудничал Хуан Мартин, потихоньку зазвал его в кафе, где предупредил, что в редакцию приходили сотрудники службы безопасности и наводили о нем справки.
— Немедленно уезжайте как можно дальше, — посоветовал он, но Хуан Мартин не мог никуда бежать, не выяснив, что случилось с Фаней; он обязан был перевернуть небо и землю, но узнать, где ее держат, и вырвать ее у военных.
Однако в тот же вечер, возвращаясь к себе в мансарду, он безошибочно узнал зловещий силуэт черной машины. Развернулся и неспешно зашагал прочь, чтобы не привлекать к себе внимания. Он не осмелился обратиться за помощью к друзьям, боясь их подставить.
Ночевал он на кладбище Реколета, скорчившись среди могил, а на другой день, за неимением лучшей идеи, отправился в резиденцию бельгийских миссионеров. Католическая церковь участвовала в зверских репрессиях, в том числе в печально известных «смертельных рейсах», но среди священников и монахинь встречались диссиденты, которые укрывали у себя жертв, часто рискуя собственной жизнью. Бельгийцы приютили его на пару ночей. Они пообещали, что будут разыскивать Фаню Гальперин, у них имелись списки похищенных с данными и фотографиями, но ему вмешиваться в это не имело ни малейшего смысла. Его связь с Фаней будет раскрыта, это лишь вопрос времени. Единственный шанс — просить убежище в каком-нибудь посольстве; государственный терроризм контролировался на международном уровне, и если Хуан Мартин занесен в черный список в родной стране, известно об этом и в Аргентине.
У Хуана Мартина имелась влиятельная знакомая — атташе по культуре посольства Германии, они вместе обсуждали статьи, которые он отправлял в ее страну. Хотя немецкий народ принял и укрыл у себя тысячи беженцев с нашего континента, правительство, не афишируя этого, поддерживало диктатуры Южного конуса Латинской Америки по экономическим и, возможно, идеологическим соображениям — якобы они были необходимы для борьбы с коммунизмом. Посол был задушевным приятелем одного из генералов Хунты, но атташе по культуре симпатизировала Хуану Мартину. Не имея возможности предоставить ему убежище у себя, она отвезла его на своей машине в норвежское посольство.
В посольстве Норвегии сын прожил пять недель, ожидая новостей о Фане Гальперин. Спал на раскладушке в одном из кабинетов. Он то и дело представлял себе мучения, которым подвергали девушку: допросы, побои, изнасилования, собак, которых натравливали на заключенных, удары током, крыс — обо всем этом было известно. Если военные не найдут ее сбежавшего брата, они могут арестовать родителей и терзать их у Фани на глазах.
Тридцать три дня спустя в посольство прибыл один из бельгийских миссионеров с известием, что в морг поступило тело молодой женщины. Это была она, родители ее опознали. Терзаемый горем и чувством вины за то, что не пришел к ней на помощь, Хуан Мартин уехал в Европу по выданным ему в посольстве поддельным документам.
