— Следуй инструкциям, которые передают по телевизору, Виолета. Сиди дома, не ходи в офис, пока все не уляжется. Если понадоблюсь, звони в отель и оставляй сообщение.
Первые три дня по всей стране действовал комендантский час, на улицу нельзя было носу высунуть без специального разрешения, в случае чрезвычайной ситуации приказали размахивать белым платком. Солдаты заталкивали людей в армейские грузовики и увозили в неизвестном направлении, на площади жгли костры, куда бросали книги, документы и списки избирателей, демократию отложили до новых распоряжений, еще неизвестно было, предстоит ли нам вообще голосовать Политические партии и конгресс объявили бессрочный перерыв, пресса подвергалась цензуре. Запретили собираться группами более шести человек, но в нескольких клубах и отелях, в том числе в «Баварии», люди сходились, пили шампанское и пели национальный гимн. Я имею в виду людей состоятельных, которые с нетерпением ждали военного переворота, особенно местных фермеров, жаждавших вернуть свои земли, конфискованные аграрной реформой. Защитники социалистического правительства — рабочие, крестьяне, студенты и бедняки — помалкивали в своих норах, объяснял мне Хулиан Браво. По телевизору показывали четырех генералов с национальным флагом и гербом, отдающих приказы гражданским, и крутили диснеевские мультики. Слухи набегали и откатывали с ураганной быстротой, противоречивые и неподтвержденные. Я заперлась у себя, как велел Хулиан. Я была всецело поглощена внуком, который уже ползал по всему дому, засовывал пальцы в розетки и ел землю вместе с червяками. Я надеялась, что скоро все вернется на круги своя.
Три дня спустя, когда комендантский час на некоторое время отменили, ко мне пришла мисс Тейлор, принесла для ребенка сухое молоко, которое мы не могли достать уже несколько месяцев. Внезапно на полках магазинов появилось множество товаров, которых еще недавно не хватало. Мы сидели в гостиной и пили чай «Дарджилинг», который любила моя бывшая гувернантка, и она рассказала мне истинную причину своего визита.
— В столице напали на университет, Виолета. Задержали преподавателей и студентов, особенно с факультета журналистики и социологии. Говорят, стены залиты кровью.
— Хуан Мартин! — воскликнула я, и чашка моя разбилась об пол.
— Твой сын в черном списке, дорогая. Обязан явиться в полицейский участок, его ищут. Он президент федерации студентов и возглавляет список.
— Ты что-нибудь о нем знаешь?
— Он явился к нам вчера вечером, в разгар комендантского часа. Не знаю, как ему удалось проехать через остальные провинции. К тебе он не пошел, здесь его будут искать в первую очередь. Мы его спрятали, теперь надо вывезти его из страны.
— Хулиан — единственный, кто может нам помочь.
— Нет, Виолета. Хуан Мартин говорит, что Хулиан пособник военных и работает на ЦРУ, которое стоит за переворотом.
— Он никогда не выдаст собственного сына!
— В этом мы не уверены. Хосе Антонио считает, что можно спрятать Хуана Мартина в Санта-Кларе, по крайней мере временно. Никто не станет искать его так далеко. Но как его туда отправить? Поезда не ходят, всюду проверки.
— Я что-нибудь придумаю, Джозефина.
Спасти Хуана Мартина мог только его отец, который находился в стране уже две недели. Я попросила его приехать в Сакраменто для важного разговора, но он сказал, что очень занят в эти тревожные дни.
— Сколько раз я предупреждал мальчишку, чтобы вел себя осторожно! А теперь ты просишь меня о помощи! Не слишком ли поздно?
— Этот мальчишка — твой сын, Хулиан.
— Я ничем не могу помочь. Хочешь, чтобы я рисковал карьерой? За мной следят. Если Хуан Мартин добрался до Сакраменто в комендантский час, он сумеет найти себе безопасное место.
— Я подумала, что он бы мог поехать…
— Не говори мне ни слова! Я не хочу знать, где он и чем занимается. Чем меньше я знаю, тем лучше. Я не могу быть его подельником.
— На этот раз дело не в тебе, Хулиан. Сейчас на первом месте Хуан Мартин. Разве ты не видишь, что они убивают людей?
— Еще бы! Это война с коммунизмом. Цель оправдывает средства.
Хулиан Браво был настоящим бандитом, с сыном у него были плохие отношения, но, как я и предполагала, он, хоть и с неохотой, все-таки помог вывезти Хуана Мартина из Сакраменто. Потребовалось менее двух часов, чтобы он получил для меня разрешение от коменданта провинции на поездку. Стояли другие времена, Камило. Это сейчас можно все про всех узнать за минуту, вплоть до самых интимных подробностей жизни, а в семидесятые на выяснение личности уходило много времени, и это не всегда удавалось. Второй пропуск выдали на имя Лорены Бенитес, няни.
Тридцать шесть часов спустя, в шесть утра, как только комендантский час кончился, я погрузила в машину тебя, необходимую одежду и немного еды и отправилась за Хуаном Мартином в один из подвалов «Сельских домов», где мой брат его прятал. В последний раз, когда мы виделись, сын выглядел как косматый пророк, на сей же раз меня встретила высокая худая сеньора в голубом фартуке и с пучком на затылке: Лорена Бенитес. Несмотря на маскировку, ты тут же узнал своего дядю и обнял его за шею. К счастью, тогда ты еще не умел говорить.
Мы не проронили ни слова, пока не выехали из Сакраменто, не миновали первый контрольно-пропускной пункт и не свернули с дороги на юг. Солдаты охраны, беспокойные и агрессивные парни, вооруженные до зубов, медленно, как это свойственно полуграмотным людям, прочитали пропуск, проверили мое удостоверение личности, заставили нас выйти из машины и полностью ее обыскали, даже сиденья приподняли, но предполагаемая няня не вызвала у них никаких подозрений. Непогрешимая система социальных классов и мачистское презрение к женщинам помогли нам миновать этот контрольный пункт и следующие, попадавшиеся по пути.
Я спросила Хуана Мартина, почему он не сдался; по телевизору сказали, что тем, кто сдается добровольно, бояться нечего.
— В каком мире ты живешь, мама? Если я сдамся, я могу исчезнуть навсегда.
— Что значит — исчезнуть? Я тебя не понимаю.
— Любой человек может быть арестован, им не нужен для этого предлог, а потом они скажут, что никого не арестовывали; никому о тебе ничего не известно, ты становишься призраком. Они убили нескольких студентов с моего факультета и увели с собой более двадцати профессоров.
Просто так никого не арестовывают, Хуан Мартин, — повторила я то, что столько раз слышала от друзей.
— Эти люди делали то же, что и я: защищали избранное народом правительство.
Поездка на поезде из Сакраменто на ферму занимала чуть более двух часов, на машине — часа три или четыре, но по дороге нас останавливали столько раз, что до Нау-эля мы добрались почти через семь часов, всю дорогу сидели как на иголках и устали до полусмерти. К счастью, почти все это время ты спал на руках у Лорены Бенитес, няни, которая ни у кого не вызвала подозрений.
Мы прибыли за пару часов до комендантского часа, который в этой глуши все равно никто не соблюдал. Торито и Факунда встретили нас без лишних расспросов, хотя наверняка удивились, увидев Хуана Мартина в женском платье. Думаю, они без объяснений поняли, что речь идет о жизни и смерти. Мой сын в двух словах рассказал им о том, что происходит в столице и в остальных районах страны. Санта-Клара была оазисом покоя.
Я должен пересечь границу, — сказал он.
Ты, Камило, голодный, полумертвый от жажды и в промокших пеленках, сразу же оказался в объятиях Этельви-ны Муньос, старшей внучки Факунды. Нарсиса, ее мать, родила Этельвину в пятнадцать лет. Девушка помогала бабушке растить братьев и сестер и вести хозяйство; у нее была широкая спина, ловкие руки и круглое лицо, кроме того, она обладала потрясающим знанием основ всего сущего. В школу она не ходила, умела кое-как читать и писать благодаря Лусинде Ривас, которая научила ее всему, чему могла, прежде чем ее одолела старость и в конечном итоге смерть.
В ту ночь тебя уложили между Факундой и Этельви-ной, а мы с сыном спали на железной кровати, когда-то принадлежавшей моей матери. Я несколько часов лежала в темноте, прислушиваясь к каждому шороху и ожидая, что за Хуаном Мартином вот-вот прикатит военный или полицейский джип, — и думала о своем материнстве, о том, как часто сын не мог на меня положиться, потому что я всецело отдавалась работе, о том, что его сестре всегда доставалось больше внимания, о его идеализме, который с детства вынуждал его спорить с отцом. Я уснула на рассвете и проспала совсем чуть-чуть, а когда проснулась, Факунда уже приготовила завтрак; Этельвина усадила тебя к себе на бедро и унесла доить корову, а Хуан Мартин помогал Торито с животными. По ночам все еще было прохладно, на листьях блестела роса, а от нагретой солнцем земли поднимался голубоватый пар. Свежий, пронзительный аромат лавра, как и прежде, живо напомнил мне о детстве в Санта-Кларе, которая для меня всегда будет священным местом. Весь день мы не выходили из дома, чтобы не привлекать к себе внимания, хотя ферма стояла на отшибе. В сундуке хранилось кое-что из одежды, оставленной Хосе Антонио много лет назад, и мы нашли брюки, ботинки и пару застиранных, но все еще годных для беглеца жилетов.
