Вернувшись домой, он быстренько рассчитался, погрузил вещи на машину и отправился в многодневный путь к новому месту жительства. Прощаясь с племянниками, Саша стыдливо отводил глаза. Рома хлюпал носом, а Стас попрощался довольно холодно.

— Ты что это? — спросила его Вика, когда машина выехала со двора, и они развернулись к подъезду.

— Мы ему надоели, — сердито ответил подросток.

— Да нет, скорее, он с самого начала взял ношу не по себе.

— Ну и пусть уезжает, обойдёмся! Вика, а денег нам хватит?

— Не волнуйся, у меня приличная зарплата. И отец о вас позаботился.

Был Саша, конечно, слабаком, но только когда уехал, Вика ощутила, как много значило его участие в жизни детей. Раньше он мог подстраховать её, если ей нужно было уйти, он занимался с ними, мог что-то приготовить, помочь с уроками и поделками, отругать, провести воспитательную беседу. Вырос Стас, и некоторые вопросы, связанные с физиологией, мог донести до него только мужик. А ещё Роме предстояло идти в первый класс. Да, ему только шесть, но по развитию он опережал сверстников, и все твердили, что не стоит оставлять его в саду ещё на год. Долго искала няньку на неполный день, чтобы забирала из школы, кормила, гуляла и следила до возвращения Вики с работы. Пара воспитательниц не прошли испытания, и когда она уже отчаялась, свои услуги предложила соседка из квартиры напротив, та самая элегантная дама Розалия Карловна, что когда-то потрясла Вику своим лексиконом. Одинокая, слегка за шестьдесят, замкнутая, ни с кем из соседей не общающаяся, она вдруг сама подошла к ней и сказала, что может забирать мальчика из школы и следить за ним до возвращения матери.

Через несколько дней Вику вызвали в школу. Её Рома назвал так нелюбимую им Марину Лапину профурсеткой! А Лапина-мама подняла этот инцидент на принципиальную высоту и потребовала, чтобы стороны конфликта собрались у директора. Рома, угнувшись, бурчал, что Марина очень противная девчонка, и извиняться он не будет. Директор молчал, очевидно, боясь открыть рот, губы его дёргались. Вика предположила, что бедняга просто боится заржать. Людмила Павловна растерянно моргала, не зная, как загасить конфликт. Постучали в дверь, зашёл Стас и заявил, что слово это брат услышал от него, он как-то назвал так одну легкомысленную соседку. Вика, боясь опоздать на работу с обеденного перерыва, который использовала для школьных разборок, попросила:

— Рома, скажи, что Марина не легкомысленная!

— А легкомысленная это какая? — оживился он.

Директор закрыл лицо руками и даже всхлипнул.

— Ну, знаете, — возмутилась Лапина-мама.

— Так, — хлопнул по столу руками директор, явив гостям покрасневшее лицо. — Рома, скажи, девочек обижать нехорошо?

— А мальчиков хорошо? — возмутился Рома. — Она говорит, что моя мама не родная!

— Марина, почему ты так сказала?

— А моя мама сказала, что его мама и не мама, а опекунша!

— Х-ха, — засунув руки в карманы брюк, Рома умудрился поглядеть свысока на девочку, которая его на полголовы выше. — Мою маму суд назначил мамой, потому что она крутая. Она начальница на работе, ещё её в кино показывали, и она всех бандитов победила. А твою маму суд не назначил, потому что она не крутая!

— Марина, Рома про свою маму правильно сказал, — выйдя из-за стола, директор положил Роме руку на плечо, останавливая его пламенную речь. — Мы гордимся, что у наших учеников такие замечательные родители. И ты должна извиниться перед Ромой, что назвала его маму неродной. Ну?

— Рома, извини пожалуйста, я больше так не буду, — отбарабанила девочка привычную, наверное, ещё по садику фразу.

— Рома?

— Марина, если ты не будешь обзываться, я тоже не буду обзываться, — сердито ответил ей Рома.

— Стас, при маленьком брате язык придерживай. Ступайте за дверь, дети, подождите там родителей…

Изысканно вежливо извинился перед Викой от себя и учительницы, спросил, не желает ли извиниться мать Марины. Услышав агрессивное «А я чё…», сказал, что Вику больше не задерживает, а с родительницей Лапиной ещё пообщается.

Вика только на ходу спросила у Стаса, что это он лексикон Розалии себе приписал. Переглянулись, рассмеялись и разбежались: Вика на работу, дети домой. Неприятная, конечно, ситуация, но Вика и не надеялась, что Роме не будут напоминать о его сиротской доле; со злыми ли, с добрыми намерениями, но будут. И он уже достаточно большой, чтобы помнить о прежней жизни с отцом.

А что касается Розалии, ещё в первые дни, когда Вика срывалась с работы пораньше, чтобы проконтролировать няньку, она как-то наблюдала, что эта пожилая женщина, прохаживаясь по двору, издали наблюдая за играющим с ребятишками Рому, без предварительной разминки легко сделала вертикальный шпагат. И тем же вечером поинтересовалась, откуда у дамы в годах такая прекрасная физическая форма. А та ответила, что была балериной, но из-за травмы, которая лишила её возможности совершать прыжки, рано покинула сцену, работала в разных концертных организациях, до недавнего времени была хореографом в танцевальном коллективе филармонии. Растяжка у неё от природы, и она продолжает держать себя в тонусе. Позднее, когда они столкнулись в квартире Черкасовых с Ксенией Владимировой, царственные дамы обменялись такими кинжальными взглядами, что удивительно, как дом не вспыхнул. Ещё раз удивившись, как в большом городе легко столкнуться со знакомыми, спросила у Горностаевой, откуда она знает её соседку и откуда у них такая «любовь». Та возмущённо попеняла ей, как можно доверить старой проститутке детей! Да, эта старуха с низкой социальной ответственностью танцевала в местном театре оперы и балета, но недолго. После травмы крутилась где могла, долгое время подвизалась в стриптизе.

Вика как-то под рюмочку у балерины об этом спросила.

— Было дело, — кивнула она. — Три года в «Серале» обнажалась. Но! Только на сцене, никаких приватов. Как только на жильё накопила, ушла не раздумывая. Хотя в этом гадюшнике я была звездой и главной заманухой.

— И как вас отпустили? Я, конечно, этого стрип-клуба не застала, но слыхала, что держали его бандиты и посещали его преимущественно бандиты.

— Недели две пряталась, думала, что придётся в другом городе квартиру покупать, но тут, к счастью, этот шалман сгорел. И всё затихло. Не волнуйся, теперь за давностью лет никто этот факт моей биографии документально не подтвердит.

Прояснила она и причину их с Ксенией взаимной ненависти. Коля Горностаев, папа Никника, первый муж Ксении Владимировны и первая любовь Розалии Карловны. Этот кобель то сходился с юной балериной, то возвращался к жене и сыну, пока не прибился к вдове колбасного короля Тане Малютиной. «Та, конечно, обеих нас обошла и лицом, и фигурой. Красивая сучка была, царствие ей небесное! В том клубе она через год после Коли смерть мученическую приняла». Странно, к победившей в этой бабской войне у Розалии ненависти не было.

На работе всё было по-прежнему, только в юридическом отделе кадровые подвижки. На месте Сергея сидит теперь мужик в возрасте за сорок, похоже, не в меру пьющий, но компетентный. На вопрос, где звезда юриспруденции, обе дамы отдела радостно объявляют, что звезда осчастливила столичный небосклон, переведясь на очную аспирантуру. Вика тоже рада, теперь перед глазами не будет мельтешить история её глупости.

Поздняя осень ударила по семье сезонным гриппом. А после гриппа — шумом в сердце Стаса. Врачи говорили, что ничего страшного, а Вика металась по разным клиникам и совсем была выбита из колеи. Саша призывал её успокоиться и ехать в Москву, зачем-то прислал деньги. В столичном институте её немного успокоили, и у неё окончательно сдали нервы. Она так рыдала, что пожилой врач занялся её здоровьем, велев медсестре сделать не в меру впечатлительной мамаше укол. Велел выбросить таблетки, назначенные Стасу местными врачами, сказав, что шумы не опасные, и связаны вовсе не с болезнью, а с быстрым ростом. Даже не запретил бокс, только предложил несколько снизить нагрузки. После этой поездки Стас, до этого уже сбивавшийся в обращении с «Вики» на «маму», окончательно перешёл на обращение «мама». А Рома демонстрировал обиду, что его не взяли в Москву.