— Да всё нормально будет, не промочим, — махнул в её сторону главный. — Давайте шустрей, свет уходит!

Подъехал на такси Алексей со своей блондинкой. Его сразу взяли в оборот две тётки и утащили в один из вагончиков. На Вику натянули длинную свободную юбку и балахонистый плащ, из-под которого юбка торчала сантиметров на двадцать. И усадили на грим. Что делали при этом с детьми, она не видела, но слышала, как Рома кому-то рассказывал, что есть у него знакомые артисты, заяц Белоух и баба Ксеня, только он, Рома, будет в театре медведем, потому что не боится даже в тёмный подвал прыгать. Стас при этом хихикал, так что дети были в порядке.

Взглянув в зеркало на своё грубо размалёванное лицо, Вика, пробормотав «Жуть какая!», вышла из вагончика. Гримёрша вслед ей сказала:

— Не волнуйтесь, на экране это будет выглядеть красиво.

— Да мне по барабану!

Судя по макияжу, Вика изображала стерву. Это её нисколько не огорчило, больше заставило нервничать задание помощницы режиссёра: им следовало выйти из-за угла, пройти два квартала и войти в подъезд, причём не глядеть в камеры, одна из которых ехала перед ними по тротуару, а другая по проезжей части. Проход нужно сделать два раза, один раз в ясную погоду, второй — под дождём. «Максимально естественно!», — на эти слова Вика скривилась:

— Если сказать, чтобы Рома не смотрел в камеру, то он только на неё и будет пялиться. А Стасик — мальчик послушный, в камеру глядеть не будет, но будет скованный, как будто в кандалах. Я и сама такая, естественность под камерой — это не про меня.

Пройти по этому маршруту им пришлось не два раза, а больше десятка. В конце концов Вика предложила Виоле дойти до переулка, по которому они вышли к этому скверу, и набрать там во дворе каштанов, чтобы кто-нибудь исподтишка кидал их периодически рядом с ними то на газон, то в кроны деревьев, тогда дети будут отвлекаться и забывать про съёмку. А ещё она при этом рассказывала про метеориты, так что Рома каждый раз ждал, что это метеорит, и рвался подобрать, а Вика с трудом удерживала его за руку, утверждая:

— Это мышка бежала, хвостиком махнула.

В результате удалось нарезать проход из отдельных фрагментов. Зато проход под дождём удался с первого дубля. Они просто пробежали, поливаемые водой, и совсем не думали об естественности, а думали о том, как бы скорее добежать, поэтому выглядело это вполне естественно.

Вика рвалась в вагончик, чтобы скорее снять чужую одежду и умыть лицо, но Виола попросила её притормозить. Несколько человек столпились, просматривая что-то на компьютере, вероятно, отснятое, и обсуждали это. До неё доносились только отдельные слова, но смысл обсуждаемого она уловила. Намаявшись в ожидании, она двинулась к ним и сказала:

— Позвольте мне как зрительнице высказаться. Как я понимаю, я изображаю законную жену любовника главной героини. Это ведь она рыдает за деревом, наблюдая за семьёй, которую желает развалить? А вы считаете, что это зрелище её слёз не заслуживает? Я предлагаю приделать мне малюсенький живот, такой, знаете, ненавязчивый, который виден только в короткий момент, когда порыв ветра плащ к телу прижимает. Ну? Что обычно женатый мужик говорит, когда юную девицу охмуряет: «Мы с женой давно чужие люди, живём как…» И варианты: как соседи, как брат с сестрой, как пауки в банке. Дальше: «Всё это только ради детей. Мы с тобой будем счастливы вместе, как только…» И опять же варианты: вылечим младшего ребёнка, старший поступит в институт, выведу деньги со счетов, с меня эта корыстная особа не будет иметь права требовать алименты. А тут любовница видит, что, как говорили во времена моей бабушки, «между ними не было ничего, даже ночной сорочки». Но, что важнее, между ними не было даже латексной защиты. И, значит, семья защищена. А счастье отодвигается ещё на восемнадцать лет.

Пока Вика говорила, Виола дёргала её сзади за казённый плащ. Но сидящий в кресле толстяк вдруг тяжело поднялся, хватаясь рукой за поясницу, и сказал:

— А что, вариант. Вилка, пулей, солнце садится!

В вагончике те же тётки в четыре руки соорудили Вике маленький животик под плащ. Одна утверждала при этом, что не будет он виден, другая говорила, что под ветродуем очень даже будет смотреться. Вика вышла в сквер, где на скамейке сидели уставшие дети, подошла к ним и сказала, что придётся ещё раз пройти, на этот раз не под дождём.

— Я на вас освещение отрегулирую, — сказал присевший на тележку мужчина.

— Валяйте, — отмахнулась она.

Чтобы поднять мальчишкам настроение, а ещё чтобы Рома перестал спрашивать, зачем ей приделали живот, Вика стала рассказывать историю, которую слышала от Макса, когда он её под цыганку гримировал. В местном драматическом театре в «Дон Кихоте» Санчо играл очень тощий мелкий актёр. Ему делали накладки на руки, ноги и, конечно, на живот. В театре жарко топили, поэтому к концу действия он изнемогал в этих тряпичных доспехах, и поэтому в антракте первым делом всё снимал с себя и без сил валился на диван. А однажды даже уснул. Антракт кончился, актёрам по внутреннему радио объявили готовность, занавес открывается, а Санчо Панса не появляется. Кто-то из работников театра бежит за ним, будит его, помогает одеться. Впопыхах штаны ему напяливают задом наперёд, идти неудобно, но переодеваться некогда. Не совсем проснувшийся актёр решает, что сойдёт и так, выходит на сцену, начинает говорить, и тут штаны сползают. При этом лёгкий резиновый живот отстёгивается, отскакивает от пола и проваливается в суфлёрскую будку. Актёр говорит: «Ой, кажется, я что-то не то съел» и убегает, придерживая штаны. В кулисах он быстренько переодевает штаны с накладной задницей, но без накладного живота, возвращается и от стресса ляпает: «Во как похудел после отравления!» И чей-то пьяный голос из зала: «Это ж надо столько высрать!» Хохот стояли и в зале, и на сцене. Ну, детям Вика это слово заменила на «выкакать».

История Рому от её живота не отвлекла. Он встал, обнял её и спросил, погладив по животу:

— А тебе живот зачем? Ты мне сестрёнку родишь? Она там?

И прислонил ухо к животу. Вика со Стасом засмеялись. А мужик на тележке сказал: «Снято!» И зашагал к креслу, радостно заявив:

— Детей и кошек можно удачно снять только внезапно!

Вика пошла вместе с ним смотреть, что он там наснимал. Очень выразительная сцена получилась, дети сидят, Вика им что-то рассказывает, улыбаясь и сдержанно жестикулируя, мальчики смеются, потом Рома обнимает её, гладит живот, слушает. Как будто в самом деле семья обсуждает предстоящее прибавление.

— Вот теперь Наташкины слёзы оправданы, — весело говорит режиссёр. — Коля, ты гений, я тоже, хоть снимаем мы дерьмо.

В санаторий их всех пятерых отвозит киношный микроавтобус. Кажется, блондинка немного завидует Викиному кинодебюту. Во всяком случае, глядит как-то недобро. А Алексей говорит, что они участвовали не в массовке, а в эпизодах, а это стоит дороже. Деньги Вике перечислят на карточку, а детям — на карточку отца.

— Надо непременно на них купить детям что-то памятное. И документы для них сохрани, в старости хвастаться будут, — говорит Вика. — А может, вы в актёры пойдёте?

— Нет, я больше не хочу, — серьёзно ответил Рома. — Надоело!

Засмеялись все, даже водитель. Но Вика отметила себе, что Стас ни слова не сказал.

А следующий день стал последним перед отъездом, и отец изъявил желание сходить с детьми в парк «Ривьера».

— Тогда, может, без меня? — вырвалось у Вики.

— Конечно, — согласился Алексей. — Понимаю, что они таскали тебя туда не раз.

Ха, не раз! И не два, и не три! Вот погоняй за Ромой по дорожкам да откажи прокатиться на аттракционах, которые не по возрасту!

Вика решила спуститься на пляж и попрощаться с морем один на один. Она вышла из тускло освещённого туннеля на бетонную площадку, спрыгнула на галечный пляж и пошла вдоль кромки моря. Дошла до волнореза, хотела пройти по нему, но там вдали два подростка кормили нагло орущих чаек, а ближе к ней стоял мужчина, задумчиво глядя на воду. Ей тоже хотелось так постоять и тоже в одиночку. Вика решила дойти до следующего волнореза. Только развернулась, как услышала вскрик. Мужчина бежал к детям, она кинулась следом. Когда добежала, мужчина уже разделся и спрыгнул в воду. На волнорезе теперь Вика осталась одна.