Попутно прапорщику невольно вспомнился старый анекдот.

— За распитием пива Мюллер решил быстро подловить нетрезвого Штирлица и спрашивает:

— Скажите, Штирлиц, а какой Ваш любимый фильм?

«Волга-Волга», — чуть было не ответил Штирлиц. Однако вовремя опомнился и сказал:

— «Фольксваген-Фольксваген»!

Семиухватенко хмыкнул в мокрые усы, невольно сдунув повисшие на них небольшие хлопья пены. Хороший анекдот, но жрать-то хочется. Так, и что тут есть на закусь? Гм, в прейскуранте были и солёный крендельки, и разнообразные сосиски с колбасками, значились даже рулька с рёбрышками…

Прапорщик аж слюну сглотнул! Вот только дорого всё, а тратиться ему сейчас никак нельзя. Недолго думая, он попросил пустую тарелку и высыпал в неё из кармана большую жменю жаренных с солью семечек подсолнуха. Вот це дило!

Ловко их щёлкая, Остап осторожными глотками отхлёбывал вкусное пиво и размышлял: стоит ли брать вторую кружку или всё же остановиться на одной? Эти думы тяготили его. Хотелось вволю напиться настоящим немецким пивом, чтобы было, что на ридне Краине вспоминать. Хотя Украина це Европа, что бы там ни говорили москали. Да и пиво у них хорошее, особенно Оболонь.

Тут он обернулся, опасаясь: вдруг невольно высказал свои мысли вслух? А то ещё на заметку возьмут! Хотя нет, сейчас уже не возьмут. Да и кого опасаться? Никого здесь нет! Помещение бара радовало интимным полумраком, да интерьером, выполненным в виде немецкого охотничьего домика.

В это время дверь в бар распахнулась, и на пороге возникла фигура пожилого немца. Влажный ветер осеннего ненастья буквально хлынул в помещение, разбавив столь уютные запахи немецкой кухни своей свежестью. Семиухватенко передёрнуло: весна, осень и зима в Восточной Германии были какими-то слякотными. Нет, грязи тут на дорогах, конечно же, не наблюдалось. Но ни морозов, ни толком тепла тоже не было. Всё какое-то никакое. Из-за влажного климата у некоторых солдат, да и у офицеров с прапорщиками вскакивали на теле фурункулы, что изрядно мучили несчастливцев.

Правда, Остап ими не страдал. А ещё он оказался изрядным профессионалом в их выдавливании. Когда его просили. А когда не просили, он приходил сам. Как-то раз зашёл Семиухватенко в казарму и заметил умывающегося солдата из Краснодара с двумя налитыми кровью и гноем фурункулами на плечах. Выдавливать их он отказался, предпочитая пользоваться мазью Вишневского и распространяя по всей казарме тошнотворный запах рыбьего жира и карболки.

Семиухватенко аж зажмурился, заново переживая тот момент, когда он тихо подкрался к нему сзади и, схватив его своими грубыми лапищами, изо всех сил сжал ему плечи. От такого давления тонкая воспалённая кожа лопнула, источники гноя вскрылись, и две буро-жёлто-зелёные струи ударили чуть ли не в потолок казармы. Солдат вскрикнул от дикой боли, что буквально током прошила его тело, и потерял сознание.

— Ну, ты это, вставай давай, — потрепал его тогда по щекам прапорщик. — Я, скажи спасибо, чирьи-то твои уже выдавил!

Солдат очнулся, поблагодарил и, шатаясь, пошёл оттирать с плеч остатки гноя и дезинфицировать кожу.

Остап причмокнул от этих приятных воспоминаний и вдохновенно хватанул пива, сделав слишком крупный глоток. Кружка показала дно.

— Товарисч, можно к вам? — неожиданно послышалось рядом.

— А? — поднял глаза Остап.

— Тут пюсто, а я не люблю сидеть один и пить. Это, товарисч, признак алкоголизма.

Семиухватенко перевёл глаза на руки посетителя и увидел в них кружки с большими пенными шапками.

— Ага. Садись, но ты угощаешь!

— Бьез проблем, — сказал на ломаном русском немец и что-то крикнул бармену по-немецки. Видимо, дополнил заказ.

— Дьержите! — протянул он принесённую официантом кружку пива и придвинул тарелку с ломтиками баварской колбасы и пахучим сыром. — Угосчайтесь!

— Угу, — прапорщик быстро допил свою кружку и ухватил новую, машинально отметив лучшее качество этого сорта пива. Видать, этот напиток был и намного дороже того, что пил он. Непроизвольно у Семиухватенко вырвалось: — Хорошо живут немцы!

— Неплёхо, — кивнул бюргер и зачем-то повторил: — Я угосчаю.

— Спасибо! — всё-таки поблагодарил его прапорщик, дабы не прослыть совсем уж невежливым и вновь приник жадными губами к божественному немецкому напитку, обмакнув в густую пену свои усы. Цепкая рука прапорщика суетливо метнулась к тарелке и, ухватив кусок колбасы, потянула его во влажный пивной рот.

«Чав-чав», — выдала колбаса.

«Ням-ням!», — подумал Остап.

«Болван!», — хмыкнул про себя немец.

Сделав несколько щедрых глотков, Остап решил поддержать разговор. Глядишь, и ещё на одну кружку немец расщедрится, а может, и не на одну.

— Вкусное пиво.

— Я, я! — подтвердил немец.

— А вы часто тут бываете?

— Нет, не чьясто, только когда по работе приезшаю.

— Аа-а, — протянул Остап, отпивая пиво и закидывая вслед могучему глотку очередной кусок до изумления вкусной колбасы.

— А я вот тут работаю. В воинской части. Скоро уже домой поедем, в Союз.

— Я слышал о том. Домой — это карашо.

Остап нахмурился: смеётся или вправду так думает? Не став уточнять, что там имел в виду немец, прапорщик снова хлебнул дармового пива. Горьковатая влага, скатившись по пищеводу, словно смыла все его сомнения, подарив взамен удовольствие от выпитого. Крякнув, Семиухватенко одним махом допил остатки пива и шлёпнул кружкой о пластмассовую столешницу стола.

— Есчё⁈ — тут же отреагировал вежливый немец.

— Йа, — вырвалось из Остапа вместе с громогласной отрыжкой!

Семиухватенко аж покраснел от такого конфуза, но немец лишь дружелюбно рассмеялся и по-братски похлопал его по плечу.

— А какую должность занимает герр офицер? — спросил немец, сделав дополнительный заказ.

Остап приосанился. И хоть в советской армии всегда считалось, что прапорщик не офицер, ему польстило обращение этого бюргера. Это же немцы! Для них все, кто носит звёздочки на погонах, уже офицеры. А у него, у Остапа их на погонах целых три! Гм, правда, не треугольником, а в линию… Ну и что с этого?

— Я занимаю большую должность: отвечаю за хранение разного оружия.

— О! Вы начальник целой службы⁈

— Да, — не стал скромничать прапорщик, который таковым себя и считал, но в душе.

На этот раз немец вообще не скупился, хотя пиво купил сортом попроще. Зато принесли целую тарелку пожаренных колбасок и, зная пристрастие всех советских людей к хлебу, ещё и несколько аккуратно порезанных кусочков местной булки. Дабы похрустел камрад, значится, дойче бродом.

Камрад, к слову, уже слегка захмелел. Вторая кружка презентованного ему пива была тёмным элем, а он покрепче лагера будет. Вот оно-то и дало украинцу в голову. Две кружки вроде и немного, но язык почему-то начал развязываться.

— Хорошее пивко! — чуть причмокивая губами после очередной дегустации, констатировал Остап.

— Я-я! Карошое! — немец тоже приговорил первую кружку и потянулся ко второй.

Остап схватил третью и, наконец, отдал должное сосискам, запивая их уже размеренными, неторопливыми глотками.

— Да, сейчас трудные времена настали для вас, советских.

Остап захмелел и счёл со своей точки чуть расфокусированного зрения сей факт несколько не соответствующим действительности, потому поправил:

— Я украинец, а не советский!

На что немец лишь индифферентно пожал плечами.

— А не всё ли равно? Я вот немец, и кого это волнует?

Семиухватенко не стал спорить. Прожевал кусок колбасы, хлебнул ещё пива. В голове потихоньку зашумело. Остапу вдруг нестерпимо захотелось женщину! И чтоб помясистей, помясистей.

— Ты немец, я украинец. И то, и другое хорошо, — сделал он первый шаг в Европу.

— Вы — хороший камрад. Как вас зовут?

— Остап! Меня назвали в честь украинского писателя Остапа Вишни.

— О-е, карашо! А меньа зовут Дитер, Дитер Болен. Меньа назвали в чьесть моего прадедушки.

— Болен⁈ Ха! Не болей, Дитер, — похлопал уже изрядно захмелевший Остап немца по плечу. — Болен или не болен, вот в чём Дитер! — тупо схохмил он, не обратив внимания на то, что немец откровенно поморщился от подобного хамства. Впрочем, немцу прапорщик был нужен, и он не стал реагировать на подобные выверты хмельного и, по сути, недалёкого сознания.