Это и есть то самое шило, ужалившее мое нежное место и заставившее все бросить и ломануться в Грисби с первым же «поездом».

С какого перепугу всех сжигают и разгоняют за парочку отрытых в огороде каменных идолов, а эти ходят себе преспокойно да проповедуют свободно? Если они выгодны феодалам, то почему другие нет? Рассказывать басни про божественность власти — могут и любители уродов с осьминогами. Так в чем же разница? Где она, причина столь кардинальных различий в отношении?

И тут у меня есть только один ответ. Как обычно, самый хреновый из всех.

Проводя «эксперимент» в канализации, антиквар отнюдь не действовал на авось. Более того, изначально он планировал куда больший «эксперимент», собираясь принести в жертву своему «доброму богу» половину города. А до антиквара, несчастный Грисби едва не сожгли целиком, залив улицы кровью да устлав трупами что своих, что чужих.

А еще раньше — вовсе новую войну собирались организовать, столкнув у злополучного города армии двух отбитых государств.

Паранойя не Гена, чтобы от нее можно было так легко отмахнуться. Что если все с самого начала к тому и шло? Что если осада произошла вовсе не из-за герцогини? Не феодальные разборки и попытки прикрыть свою задницу, а нечто гораздо худшее?

Демоны есть, тайные правительства, которое скрывать правду ото всех — тоже на месте. Почему бы среди этих тайнюков не может отыскаться группировки засранцев, желающих поменять плюс на минус, и воспользоваться запретными знаниями? В благих целях, ясный пень. Бред бредом, но если смотреть на картину в целом, — на периферии так и мерещится чья-то тень.

Обострение психоза ли это, игра воображения, тонкая провокация ведьмы, но мне кажется до одури странным, что несчастный мухосранск стал центром столь повышенного внимания. Однажды переступив через разломанные ворота Грисби, мне никак не удается отделаться от чувства, будто играю в казаки-разбойники на шахматном турнире. Ношусь по доске, сшибая фигуру за фигурой, и ломая тщательно выстроенную партию, пока охреневающие гроссмейстеры тщетно пытаются меня прихлопнуть.

Колонна оставила ряженных сектантов далеко позади, начав «вытекать» за заблаговременно поднятые ворота. Веселая трель горнов утихла, позволяя различить сквозь цокот бесчисленных копыт и скрип осей — угрожающее жужжание пчел. Но едва различимый аромат ульев не мог забороть удушающую вонь помоев, накинувшуюся, едва я оказался за пределами города. Молочный Холм куда моложе Грисби и не может похвастаться наличием древней канализации, чем возносит профессию золотаря на пьедестал востребованности.

Разбойный барон, капитан, сожженная деревня, рыжий сотник и тщедушный стюард с антикварами — не дохрена ли ниточек тянется к одному несчастному регенту? И с какого перепуга ниточки продолжают нервно дрожать, даже после смерти? Уж не от того ли, что сам регент висел на поводке у Мюратов? А если и они «висят»? У этой гребанной нитки вообще есть конец? Или мне на ней сразу повесится, даже не пытаясь разобраться?

На какой-то миг почудилось, будто удушающее зловоние исходит вовсе не от помойного оврага вдалеке, а откуда-то с севера, куда коварной змеей тянется утрамбованная грунтовка.

— Швейные войска, блин. Ну точно башкой поехал, кутюрье портяночный… — фыркнул я, вызывая недоумение у Гены.

Объяснять пацану что дорога до боли напоминает нитку показалось совершенно бессмысленным. У меня еще будет время, познакомить парнишку с основами шизотерики и научить его управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров.

К сожалению, на главный вопрос — почему вся эта паранормальщина повылезала именно в Грисби, а не в любом ином городе и чему именно сейчас — Киара ответить так и не смогла. Как и пояснить происхождение «бижутерии», в карманах красных плащей, которая странно реагировала на любые проявления чертовщины.

Но если на секунду предположить, что я не сбрендил, то внезапно нагрянувший инспектор своим поведением подозрительно напоминает антиквара. Уж в плане нездорового интереса к моей персоне — точно. А факт, что он остался в Грисби, никак не пытаясь угнаться за мной и не потрудившись повесить хвост, не сулит ничего хорошего.

И чую, мне ни разу не понравится причина, по которой он вдруг сменил приоритеты.

Журчание мелкой реки то и дело прерывалось веселым всплеском да раздраженным фырканьем. Сколько бы Киара не обвиняла «не-сестру» в жульничестве, выдумывая новые правила на ходу, вампирша продолжала успешно пускать «блинчик» за «блинчиком», пока камни ведьмы шли ко дну вслед за самолюбием. Бледное лицо аутистки могло показаться бесстрастным, но я провел с ней достаточно времени, чтобы заметить, как приподнимаются уголки ее губ с каждым разочарованным ревом Киары.

Нашла коса на камень. Сразу видно, родственники.

Завораживающий вид доведенной до белого каления ведьмы, портило противное жужжание. Вздохнув, я вновь повернулся к излишне говорливому Клеберу, восседающем на поваленном бревне. Пользуясь нерасторопностью кашеварящего у костра Гены, ловкач вовсю насиловал мои уши, козыряя своими лидерскими качествами.

Догнав наш цыганский табор пару дней назад под предлогом «не позволю заграбастать всю славу», он уже раз пять успел пересказать, как командовал эскадроном во время кампании против религиозных куриц.

— Недаром стихоплеты прозвали тот поход «Пернатым приливом» — за каждую лигу к побережью платили жизнями храбрецов, удобряя разоренные поля полчищами крылатых людоедов! На место каждого поверженного чудища вставала сотня — ночами чудилось, будто сама земля клекочет, настоль неисчислимые орды противились каждому нашему шагу! Стоило дозорному отлучиться от костра, как по зарнице и сапог не сыскивали! Неспроста, ох неспроста назначили меня командовать тем эскадроном… От одного зрелища костяных алтарей да мясных святилищ и бывалые сиры рассудков лишались! По сердцу скажу — иной бы не управился…

Вспышка притворной скромности смотрелась порножурналом в церковной библиотеке.

Мой дергающийся глаз взывал о возмездии, но оруженосец вклинился первым:

— Сир-дядя, не сочтите за назойливость, однако не упоминали ли вы прежде, что отвечали за вспомогательный обоз? Который овес перевозил?

— Эскадрон второго эшелона!

— Это ведь и есть обоз…

Уязвленная гордость рыцаря обернулась кучей бранных слов и новеньким сапогом на заднице Гены. Не удержав равновесия, оруженосец перевернул котелок с готовящейся кашей, оросив округу комками белой слизи и похоронив надежды на скорый ужин.

Пожрал, называется… Ладно хоть вода закипеть не успела, — вареные оруженосцы в мое меню не входят.

От смешков с соседнего костра, Филя взбесился еще пуще. Смахнул с себя кусок налипшей каши, он швырнул его в племянника:

— Растяпа! Язык без костей, да руки растут, откуда ногам не пристало! Один стыд за тебя! Чего застыл, в землю вмерз — галопом за водой! Да поскорее — сиры желают отужинать еще в этом веке!

Краснея от праведной обиды, пацан с надеждой уставился на меня, ища поддержи.

— Иди, иди… — я отмахнулся, вызывая разочарование в юношеских глазах. — Только повыше по реке поднимись — а то зассали все.

Закусив губу, парень подхватил котелок и двинулся подальше от хмурого костра да поближе к веселому бульканью с раздраженным фырканьем. Продвигаясь по лагерю, четкий отпечаток каблука на его штанине оставлял за собой шлейф из веселых смешков и примитивных острот.

Что может забавнее чужого унижения…

— Чего бы седомудые книгочеи не выдумывали, не щедрость, а терпение самая рыцарская добродетель… — утираясь от налипшей каши, кривился Клебер. — И воздам тебе по заслугам — нужно являться поистине благословленным сиром, дабы изыскивать силы сносить всю дерзость и скудоумие моего незадачливого племянника…

Когда интерес гвардейцев к нашему костру угас, я наклонился поближе и рванул прямой воротник новенького дублета. Под треск льняной ткани глаза Фили испуганно округлились, а лицо приобрело плаксивую мину — пришлось спешно закрыть ему рот, дабы крик не привлек лишнего внимания.