Описывая это коллективно-бессознательное Киара сравнила его с нарастающим снежным комом, но, по-моему, оно больше подходит навоз. Запытали какого-нибудь мужика в темнице — родился один какушонок. Вырезали бандиты деревню — россыпь других, размерами чуть поменьше, ибо не шибко мучились, зато сразу оптом.

С каждой загубленной жизнью, с каждым пухнущим от голода, с каждым измученным пытками или паршивой жизнью бедолагой, кучка паранормальной субстанции растет, будто горка конского навоза на плацу.

Пока, радостно хлюпая и задорно воняя, не разрастется настолько, что решит на мир посмотреть, да себя показать. Вот тогда-то счастливые зрители и встречают очередного какодемона. А письки с сиськами, да рога с копытами — это так, спецэффекты. Густые кусты или кулисы, которые кусок паранормальщины наматывает на себя, пока пробивается на сцену, вылезая из небытия в реальный мир. Травматические неврозы и кровавые мальчики по ночам для рождающихся какушат — вроде лампы для мотылька или дармовой водки для прапорщика — слетаются, аж мухи позавидуют.

«Навоняли» князь с Грисби по поводу поджаренных людей и загубленного коня? Вот тебе «писюкастое явление». Постоял лейтенант возле вампирши? Вот и неведомая зверушка, с рожей «микрофонщика». Личины разнятся, но суть остается прежней. Ожившие сгустки смерти и страданий — самых распространенных в мире мероприятий.

Тупые как валенки, едва не примитивней насекомых. Новорожденные, слабые, голодные.

Но стоит этой срани помариноваться на солнышке какое-то время, как кучка начинает пованивать, а примитивное утоление голода отходит на второй план. Тварь из озерной деревушки не прикидывалась мелкой девчонкой, она ей и являлась. В своем, извращенном смысле. Просто игры и детские шалости оказались под стать потусторонней натуре, сотканной из самых худших проявлений человеческого разума.

Остается только догадываться, в какой Эверест дерьма они превращаются, когда достигают «зрелости». Чую, урод с осьминогом на роже тоже когда-то с бочками играл, пока не испарился при неизвестных обстоятельствах.

Но все же здравый смысл заглядывал и в этот чокнутый мирок — паранормальное остается паранормальным, через чью бы шизу не пробилось. Заносчиво отвергая все законы мироздания, они вынуждены следовать собственным постулатам. Имей князь фиксацию не на дожде, а на пирожках — писюкастое явление не воды бы шугалось, а булочной. Не убивались бы с горя и чувства вины родители утопленной девчушки, озерная мразь и бровью от их смерти не повела. А микрофонщик…

Ну, микрофонщик это микрофонщик. Моих тараканов каталогизировать — никакой бумаги не напасешься.

Мерное жужжание чужого голоса на границе сознания разорвалось шрапнелью.

— Вот!!! Вот оно, сир!!! — едва не писаясь от возбуждения, восклицал Гена, тыча пальцем в сторону каменного здания, подозрительно напоминавшегося гильдию авантюристов.

За выпуском передачи «Невероятно, но факт», я как-то пропустил момент, когда колонна достигла центра города. Ухоженные трех, а то и четырехэтажные домики, носящие непривычное название «инсула», шумные мастерские или ухоженные магазинчики на углах каждого квартала — даже что-то типа «макдональдса» есть! Пусть забегаловки больше походят на шашлычные, но все же…

В отличие от Грисби, где после осады проблем с обувью еще лет десять не ожидается, у местных с сапогами обстояло куда хуже, хотя нищими их не назовешь. Большинство горожан не выражало особого интереса к проходящему эскадрону, сожравшему большую часть дороги. Эка невидаль, гвардейцы — у них, поди, каждый день эскадроны под знаменами по дорогам гремят.

Гражданские попросту дожидались окончания этого «живого поезда», дабы вернутся к своей рутине. Девчонки с ведрами разглядывали всадников, пара мужиков с деревянными лопатами и такой же пропахшей навозом телегой хмуро косились на лошадей, но мой взгляд зацепился за «шаурмечную».

Пара подмастерьев, судя по черным от копоти рукам — работавших на кузне, с аппетитом поглощала какие-то пирожки на длинных ножках, пока стайка чумазых детишек дожидалась «своей очереди». Каждый раз, когда от пирожка оставалась черная от грязи корка, она летела прямиком в группу сирот, вызывая среди них потасовку за трофей, на радость «благодетелям» с немытыми руками.

Кажется, я начинаю понимать, откуда взялось «дойти до ручки»…

Я уже хотел спросить есть ли Гены какие-нибудь деньги, дабы сунуть их голодным заморышам, но память о занесенных снегом детских лицах заставила выкинуть эту идею. Ручка останется ручкой, будь она хоть целиком из золота и в форме монеты. Не милостыня им нужна, а чтобы там, на конце холма, в высоком замке нашелся хоть один человек, которому на них не насрать.

Вопреки всему, есть у них кое-что общее с герцогиней — на меня им рассчитывать уже не приходится. Да и руки у меня не чище, чем у подмастерьев.

— Да смотрите же, сир! — от нетерпения Гена позабыл про поводья, отчего кобыла едва не врезалась в забегаловку, вызывая испуганные вопли и бой глиняной посуды.

— Смотрю-смотрю, из штанов не выпрыгни…

Нехотя проследив за пальцем, я заприметил крупный щит, прибитый над входом в гильдию авантюристов. Память худо-бедно подсказала, что это та самая резиденция, в которую Эмбер шлет свои отчеты. Вместо одного здания и внутреннего двора, здешний комплекс будто пытался соперничать размерами с замком Грисби.

После нескольких подсказок, я все же сумел различить крупный портрет, на прибитом над входом щите. Бледная рожа походила на оригинал лишь смазливостью, зато рыжие патлы с завязочками работали за двоих, позволяя безошибочно определить источник вдохновения.

— Я еще неделю тому назад слышал, но верить опасался! Думал — зубоскалят из зависти! Что к славе взревновали! — сиял пацан гордостью, выпячивая грудь до доселе невиданных углов. — Ан-нет, воистину почетным членством наградили!

— Деда на тебя нет… Уж он бы наградил.

Услышав о старике, парень чуть помрачнел, но все же продолжил радоваться «достижению», заявив, что охотник непременно бы одобрил.

— Протезом и прямо по сраке, вот и все его одобрение…

Хотя, Гену-то он баловал, это со мной выпендриваться не брезговал.

Я уже понял, что смерть «Айболита» стала для местных неким важным событием, затмившим даже разбойного барона вместе с осадой Грисби. Даже могу вспомнить и высокий статус гильдии на юге, которая является своеобразной «фабрикой звезд», козыряя подвигами своих членов и даже не стесняясь продавать сувениры и фигурки особо знаменитых «героев».

Но на последний вопрос ответа нет.

— А это там какого хрена⁈ — разглядывая портрет оруженосца, я не сразу заметил бревно в глазу, в виде уголовной рожи, покрытой донельзя знакомыми шрамами.

— Так ведь… Это же вы Живореза одолели!

— А гильдия-то тут причем⁈ Меня же в рыцари записали!

— Но ведь вы зарегистрированы как авантюрист… Вам и ранг новый присвоен. — пацан неуверенно пожал плечами, намекая на пририсованный к моей харе серебряный жетон.

— Кому лапшу на уши вешаешь, — сроду я в гильдии не регистрировался! Я наемниках служил!

Пацан недоуменно пучил глаза, пытаясь возражать и рассказывать бредни про какие-то тренировки и песчаные арены, но я лишь отмахнулся. Раздули жупел на ровном месте и заработали к «чужой славе» — чисто методичка замполита, по выбиванию медалей. Этого в герои, а тебе помельче, но зато живому. Рядом же стоял.

Зарегистрирован, как же… Хрена бы лысого я в этих гильдиях регистрироваться стал.

Отмахиваясь от оруженосца и игнорируя все возрастающий интерес горожан к своей персоне, переключился на группу скромно одетых людей, смиренно жмущихся к домам, и низко кланяющихся карете с восходящим солнцем.

— А вот и виновники торжества… — не удержавшись, я сплюнул под ноги, отчего сектанты принялись кланяться еще усерднее, воспринимая мое раздражение на свой счет.

В Грисби они почти не встречаются, но чем южнее, тем чаще можно услышать проповеди и россказни про божественность давно издохшего императора.