– Нет. Я не особенно увлекался такими книгами. Больше ездил верхом.

Я подумал, что Люси в детстве, наверное, чувствовала себя как рыба в воде среди этих книжек со стихами.

Но двадцать лет назад ей было уже двадцать два и она писала свои собственные бессмертные творения. А больше никто из нас литературой не интересовался. Некоторые из бабушкиных книг, наверное, ни разу не открывались.

– Это не укладывается в голове. Ведь если кто-то захотел бы сделать бомбу, детонаторы всегда были под рукой! – пожаловался Эйл.

– Или наоборот, – сказал я. – Кому-то попались в руки детонаторы, и он решил сделать бомбу.

– Эта разносторонняя образованность вашей семьи просто выводит меня из себя! Каждый мог иметь доступ к взрывчатым веществам, ни у кого нет достоверного алиби… кроме госпожи Деборы… Каждый мог изготовить часовое устройство, и практически у каждого из вас есть мотивы для убийства!

– Возмутительно! – согласился я.

– Даже хуже. Где ваш отец?

– В безопасности.

– Вы же не можете скрываться всю жизнь!

– Не рассчитывайте увидеть нас еще неделю или две. Как продвигается ваше расследование?

Инспектор решительно ответил:

– Продолжаем опрос ваших родственников. Если у вас появятся какие-нибудь новые сведения, сразу же сообщите мне.

– Конечно.

Он неожиданно сказал:

– Когда я был моложе, мне казалось, что у меня чутье на преступников. Но с тех пор мне довелось повидать растратчиков чужих денег, которым я готов был доверить свои собственные сбережения, и убийц, которым я мог бы отдать в жены свою дочь. Убийцы с виду ничем не отличаются от обычных людей. – Он помолчал немного и спросил: – Кто-нибудь в вашей семье знает, кто убил Мойру Пемброк?

– Не думаю.

– То есть?

– Один или двое наверняка знают, но не говорят. Я переговорил с каждым. Никто даже не догадывается, никто никого конкретно не обвиняет. Они просто ничего не хотят знать, не хотят признаваться в чем-то даже себе, не хотят смотреть правде в глаза. Не хотят неприятностей.

– А вы?

– Я тоже не хочу неприятностей, но я не хочу, чтобы меня или моего отца убили.

– Вы считаете, что ваша жизнь в опасности?

– Да, точно так, как это было с Мойрой.

– Как главного наследника?

– Что-то вроде того. Только я унаследую столько же, сколько остальные. Отец написал новое завещание. Я рассказал остальным, но они не поверили.

– Так покажите им завещание.

– Хорошая мысль. Спасибо.

– А вы, вы сами знаете?

– Не знаю.

– Какие нибудь догадки?

– Догадки – это еще не доказательство.

– Хочу напомнить, что ваш долг…

Я прервал его:

– Я ничего вам не должен. Я не должен поднимать шум из-за пустяков. Мой долг перед семьей – делать все наверняка, либо не делать ничего.

Я распрощался и по его тону, как и по словам, понял, что полиция знает не больше, чем я, даже, наверное, еще меньше – они даже не выяснили, откуда взялись серые пластиковые часы или кто их купил. Расследования полицейских пока ограничились только этим направлением, больше никаких здравых мыслей у них не возникло. А это были обычные дешевенькие часы, такие продаются где угодно.

Во время одной из наших поездок, когда я рассказал Малкольму про Беренайс, он заметил:

– У Вивьен был такой пунктик, насчет сыновей.

– Но у нее первым родился сын. У нее их даже двое.

– Да, но перед рождением Дональда она говорила, что даже не посмотрит на ребенка, если это будет девочка. Не могу этого понять. Я обрадовался бы девочке. Вивьен была страшно довольна, когда родился мальчик. Это было для нее как навязчивая идея. Как будто она живет среди каких-то дикарей, для которых это действительно имеет какое-то значение.

– Это имеет значение для Беренайс. О значении таких навязчивых идей нужно судить по результатам.

Он сказал:

– Ты знаешь, Вивьен не любила Люси. Она ее и близко к себе не подпускала. Я всегда думал, что Люси поэтому и растолстела, и окунулась с головой в свои поэтические фантазии.

– Беренайс под любым предлогом старается почаще отсылать дочерей к своей матери.

Малкольм неуверенно сказал:

– Ты думаешь, это Беренайс убила Мойру?

– Она думает, что, если бы у них было больше денег, она стала бы счастливее. Может, и так. Если уж разбирать это… э-э-э… дело, так мужья могут оказаться так же виноваты, как и жены. Я хочу сказать, нужно рассматривать их по отдельности. Они не всегда зависят друг от друга.

– Почему?

– Урсула давно оставила бы Жервеза, если бы не зависела от него материально.

– Да Урсула тише мышки!

– Она доведена до отчаяния.

Малкольм раздраженно сказал:

– Они все доведены до отчаяния. И сами во всем виноваты! В том, что мы – ничтожества, виноваты, милый Брут, мы сами, а не наши звезды!

– Согласен.

– Швейцар в гостинице намекнул мне кое о чем насчет четвертой скачки.

Снова лошади.

В другой день, на другой прогулке Малкольм спросил:

– Что сказала Сирена, когда ты с ней виделся?

– Что ты можешь подавиться своими деньгами или что-то в этом духе.

Малкольм рассмеялся. Я продолжал:

– Еще она сказала, что ты тогда хотел взять ее к себе только для того, чтобы досадить Алисии.

– Алисия – чертова сука!

– Знаешь, у нее новый любовник.

Его как громом поразило.

– Кто?

– Наверняка чей-то муж. Ей как раз такие нравятся, правда?

– Не строй из себя праведника!

Мы поговорили о часовых переключателях – еще об одной неприятности. Малкольм сказал:

– Томас делал их лучше всех, правда? Он мог собрать такой с закрытыми глазами. По-моему, это он их и придумал. Сирена подарила один такой Робину и Питеру, Томас сделал его для нее много лет назад.

Я кивнул.

– Часы с Микки Маусом. Они до сих пор в детской.

Малкольм тяжело вздохнул.

– Сирена приспособила к ним маяк из «лего», я прекрасно помню. Знаешь, мне до сих пор так не хватает Куши! Катастрофа случилась как раз вскоре после этого. – Отец тряхнул головой, как будто отбрасывая прочь печаль. – Какие скачки лучше выбрать для Приза памяти Куши Пемброк? Что ты посоветуешь?

На следующий день я спросил, почему Фердинанд не придает значения тому, что он незаконнорожденный, а Жервез из-за этого спивается.