– Убирайся!

Я повернулся и ушел.

Я вернулся в Кукхэм и долго просидел у телефона, разговаривая с Люси о Томасе и с Фердинандом о Жервезе.

– Мы все должны помогать своим братьям, – сказала Люси. – Томас почти все время спит. Выздоравливает. Люси говорила с Беренайс.

– Что ты ей сказал, Ян? Она совершенно переменилась. Перестала быть такой язвой. Не думаю, что это надолго, как по-твоему? Я сказала, что с Томасом все в порядке – она разрыдалась.

Люси сказала, что оставит Томаса у себя на какое-то время, но не до конца его дней.

Фердинанд, едва заслышал мой голос, заорал:

– Где тебя черти носят? Я уже слышать не могу твой автоответчик! Ну, что – выяснил, кто убил Мойру? – Его голос звенел от волнения.

– Я выяснил, что некоторые ее точно не убивали.

– Я спрашиваю не об этом!

– Хорошо, скажу, как твой компьютер, – я набрал достаточную базу данных.

– А результат?

– Колесики вертятся.

– В компьютере нет колесиков! Хотя, если подумать, может, и есть… В любом случае, ты своими расспросами наделал немало бед. Я слышал, Томас ушел от Беренайс, а что касается Жервеза, то он готов придушить тебя за то, что ты обедал с Урсулой. Ты в самом деле с ней обедал? Какого черта? Ты же знаешь, какой он ненормальный. Его до сих пор трясет от злости.

– Если ты не хочешь, чтобы от тебя ушла Дебс, поменьше слушай Алисию.

– Что за чертовщину ты устроил у Жервеза и Урсулы, что они так поссорились? – допытывался Фердинанд.

– Да ничего особенного.

Фердинанд разъярился.

– Ты готов пойти на что угодно, только бы досадить Алисии!

– Как раз наоборот. Это из-за нее у всех куча неприятностей, и это уже стоило тебе одной жены. – Он ничего не ответил, и я продолжил: – Жервез скоро разорится из-за виски.

– Какое это имеет отношение ко всему остальному?

– Фердинанд, как тебе удалось так легко смириться с тем, что ты – незаконнорожденный?

– Что?!!

– Жервез спивается из-за этого. Представь, он до сих пор от этого страдает. Все, пока! – Я вздохнул и положил трубку.

Пообедал, собрал вещи.

Утром, заплатив но счетам, я отогнал нанятую машину в аэропорт и сдал там служителю автопарка. Когда самолет оторвался от земли, я почувствовал себя так, будто с моих рук и ног упали кандалы.

Я нашел Малкольма только через четыре дня. Вернее, это он меня нашел.

Чтобы не чувствовать себя заброшенным, я каждый день звонил в Стэмфорд. Секретарша уверяла, что известия должны поступить со дня на день. Я уже представлял себе, что Малкольм и Рэмзи, как завзятые охотники, пробираются по безлюдным джунглям, но все оказалось гораздо проще. Они ездили с одного конного завода на другой в самых захолустных уголках Кентукки, и как раз оттуда Малкольм позвонил мне на четвертый день, в четверть девятого утра.

– Что ты делаешь в Нью-Йорке? – удивился он.

– Смотрю на небоскребы, – ответил я.

– Я думал, мы встретимся в Калифорнии.

– Конечно, – сказал я. – Когда?

– Какой сегодня день?

– Пятница.

– Не клади трубку.

Я услышал, как он разговаривает с кем-то на том конце провода.

– Мы сейчас уезжаем смотреть лошадей. Рэмзи забронировал комнаты в «Беверли-Уилшир» с завтрашнего дня до следующей субботы, но нам с ним надо задержаться здесь еще на несколько дней, закончить кое-какие дела. Отправляйся завтра в Калифорнию, а мы подъедем, наверное, где-то в среду.

– А раньше никак нельзя? Мне надо с тобой поговорить.

– Ты что-то раскопал? – Голос Малкольма переменился, как будто он внезапно вспомнил о кошмарном мире с убийцами, который остался где-то далеко в прошлом. – Расскажи.

– Не по телефону. И не второпях. Поезжай, посмотри лошадей, а завтра встретимся в Калифорнии. Там тоже есть лошади. Тысячи лошадей.

Малкольм несколько мгновений молчал, потом сказал:

– Я перед тобой в долгу. Увидимся завтра, – и положил трубку.

Я заказал билеты на самолет до Калифорнии и до вечера гулял по Нью-Йорку, как и во все предыдущие дни. Размышлял о неприятностях, оставшихся в Англии, и приходил к ужасным выводам.

Малкольм сдержал слово. Я обрадовался, что он прилетел без Рэмзи. Тот решил, что штат Коннектикут без него не выживет. Малкольм сказал, что Рэмзи должен быть здесь в среду, мы три дня проведем на скачках и в субботу ночью отправимся в Австралию.

Яркие голубые глаза Малкольма задорно сверкали, он казался бодрым и веселым. В первые же минуты он сообщил мне, что они на пару с Рэмзи купили еще четырех лошадей и собираются заключить соглашение, чтоб купить потом еще нескольких.

«Неудержимый лесной пожар», – подумал я и посочувствовал своим бедным братьям.

В «Беверли-Уилшир» мы сняли прекрасный номер люкс с роскошными красными обоями и цветастыми турецкими коврами в спальнях. Розовые портьеры с замысловатым рисунком, нежно-кремовые занавеси над кроватями, отделанные шнуром, наводили на мысли о шаловливом стиле эпохи короля Эдуарда. Эти комнаты созданы для того, чтобы жить здесь было приятно и весело. Даже самым требовательным жильцам понравились бы небольшие балкончики, с причудливыми решетками из кованого железа у каждого окна, с аркой наверху, с видом на фонтаны и сад апельсиновых деревьев.

Мы пообедали внизу, в баре, где столы занимали только половину зала и играла музыка. Малкольм заметил, что я похудел.

– Расскажи мне о лошадях, – попросил я. Малкольм стал увлеченно рассказывать, я слушал, пока мы ели копченую осетрину, салат, заливную телятину, пили кофе.

Он начал:

– Ничего страшного, что они все не такие породистые, как Блу Кланси или Крез. Все четыре обошлись нам меньше чем в миллион долларов, и все они двухлетки, годные для скачек. Отличная родословная, можно сказать, самая лучшая. Один даже от самого Алидара.

Я слушал как зачарованный. Малкольм запомнил родословную всех этих лошадей до третьего колена, и фразы вроде «взял приз на скачках» или «все жеребята от него – будущие чемпионы» произносил так, будто всю жизнь только и занимался лошадьми.

– Можно спросить тебя кое о чем? – внезапно сказал я.

– Не знаю, пока ты не скажешь о чем.