Жервез сказал:

– Малкольм даст нам что-нибудь до своей смерти?

Его голос звучал, как всегда, глубоко и уверенно, но я задумчиво смотрел на него поверх бокала и заметил легкий оттенок надежды в словах Жервеза, как будто он спрашивал не просто из интереса, а отчаянно нуждался в деньгах Малкольма. Сами собой всплыли в памяти заметки Нормана Веста: «…стал очень нервным и продает клиентам одну дешевку. Слишком осторожничает – это плохой признак для биржевого маклера…» У прочного благосостояния Жервеза неожиданно могут оказаться глиняные ноги…

Я ответил на поставленный вопрос буквально, не обращая внимания на скрытый подтекст:

– Я говорил с ним об этом. Он ответил, что подумает.

Жервез разозлился.

– Проклятый старый дурак! Он все играет с нами в эти чертовы игры! Назло нам выбрасывает деньги на ветер! Покупает этих проклятых лошадей! Я готов удавить его своими руками! – Он резко замолчал, как будто испугался, что в какой-то мере сейчас признал свою вину. – Это просто фигура речи, – и мрачно зыркнул на меня.

Я продолжал, делая вид, что не заметил его вспышки:

– Я поговорю с ним еще. Вивьен тоже пристала к нему с этим, но выбрала далеко не лучшие слова для убеждения и только настроила Малкольма против себя. Отец упрямец, как и любой из нас. Он уперся, и чем больше мы будем его уговаривать, тем тверже он будет стоять на своем.

– Это ведь ты подал ему мысль покупать лошадей! Сам он бы до такого не додумался. Два миллиона фунтов за какого-то паршивого жеребенка! Ты хоть представляешь, что такое два миллиона фунтов?! Два миллиона за какое-то четвероногое ничтожество! Он совсем сбрендил! Если бы он дал два миллиона кому-нибудь из нас, это обеспечило бы счастливца до конца дней, а старый дурак тратит их на этих чертовых лошадей. Ему мало было отдать полмиллиона на больных детей! Нет, он покупает еще эту чертову животину – Блу Кланси, и один Бог знает, во сколько миллионов она ему влетела! Во сколько? – Жервез воинственно уставился на меня, требуя ответа, его подбородок упрямо выдвинулся вперед.

– Он вполне может себе это позволить. Я думаю, он очень богат, – сказал я.

Лицо Жервеза побагровело от ярости.

– Ты думаешь! Откуда ты знаешь, что он не просадит все до последнего пенни?! Я найду способ покончить с этим. С этим давно пора покончить!

Жервез внезапно выхватил у меня полупустой бокал и заорал:

– Убирайся! Вон из моего дома! Я сыт тобой по горло!

Я не двинулся с места.

– От того, что ты меня выставишь, неприятностей у нас не убавится.

– Нет, черт тебя побери, твои неприятности только начинаются! – Жервез поставил оба бокала на поднос и повернулся, готовый вытолкать меня силой.

– Когда Малкольм был в Кембридже, Алисия не говорила тебе, где он?

– Что? – Он замер. – Не понимаю, о чем ты. Давай выметайся!

– Ты звонил в кембриджскую гостиницу, где остановился Малкольм?

Жервез меня даже не услышал. Он разразился гневной тирадой:

– У меня уже вот где твоя манерность и подозрительность! Ты думаешь, что я хуже тебя, ты всегда так думал, но должен тебе сказать, братец, что ты сильно ошибаешься! Ты всегда был у Малкольма на хорошем счету и всегда настраивал его против нас, а старый тупица тебе слепо доверял… Вон отсюда! – Жервез подступил ко мне, сжав кулаки.

Я не пошевелился.

– Тем не менее ты хочешь, чтобы я помог его уговорить.

Жервез открыл рот, но не проронил ни звука.

– Алисия убедила тебя, что я тебя презираю. Это неправда. А ты веришь ее лживым наговорам. Я никогда не настраивал отца против вас. Но если ты меня сейчас ударишь, я, может быть, подумаю над этим. Если ты хочешь, чтобы я остановил его, ты уберешь свои кулаки и вернешь мне мой стакан. Я допью виски и уйду.

Он долго сверлил меня взглядом, потом отвернулся. Я принял это за согласие и взял один из стаканов, не знаю – его или свой.

Это было его виски. Напиток оказался гораздо крепче, едва ли он вообще разбавлял его. Я поставил стакан и взял другой. Он не смотрел на меня и ничего не заметил.

Я спокойно сказал:

– Жервез, тебе нужен психиатр.

– Не твое собачье дело!

Я для виду отпил из стакана и поставил его обратно.

– До свиданья.

Он ничего не сказал и даже не обернулся. Я пожал плечами и вышел в прихожую. Побледневшая Урсула и девочки испуганно выглядывали из кухни. Я криво улыбнулся Урсуле и сказал:

– Кое-как разобрались.

– Надеюсь.

«Напрасная надежда», – говорил ее взгляд.

– Я еще зайду, – сказал я, хотя заходить совсем не собирался. Но если я смогу хоть как-нибудь помочь ей или Жервезу, я должен это сделать.

Я спокойно вышел и уехал в Кукхэм. Позвонил из номера в Лексингтон, Кендерам. Трубку подняла госпожа Кендер, Салли.

Она сказала, что Малкольм уехал вместе с Рэмзи в Стэмфорд, штат Коннектикут. Похоже, они заключили что-то вроде сделки. Им было очень приятно принимать у себя Малкольма. Ему понравились коневодческие фермы.

Я поблагодарил, она пожелала мне всего хорошего.

Рэмзи и Малкольма я не застал. Девушка, с которой я говорил, сказала, что они должны быть в половине шестого. Я перезвонил в полшестого, но их все еще не было. Девушка сказала, что господин Осборн очень занятой человек, и предложила оставить записку. Я попросил сообщить господину Пемброку, что звонил его сын Ян, но ничего особенного передавать не надо. Она сказала, что сообщит непременно.

Я лег спать, а утром ездил верхом в Даунсе. После занятий позвонил инспектору Эйлу в полицейский участок из дома тренера, чьих лошадей я объезжал. Он был на месте и сам поднял трубку.

– Где вы сейчас?

– На конюшне.

– А ваш отец?

– Не знаю.

Он недоверчиво хмыкнул.

– В котором часу мы можем встретиться в усадьбе Квантум?

Я глянул на часы.

– Я могу приехать прямо отсюда через сорок пять минут. А если заеду переодеться, то добавьте еще час.

– Приезжайте как есть. Господин Смит что-то раскопал.