По-моему, Рэмзи не догадывался, насколько Малкольм на самом деле богат. Но сам Малкольм, несмотря на то что любил быть в центре внимания, никогда не выставлял напоказ свое богатство. Его Квантум был уютным большим викторианским домом, но никак не дворцом. И когда финансовое положение Малкольма достигло уровня, при котором он мог позволить себе дворец, Малкольм не выказал желания куда-либо переехать. Я задумался ненадолго, изменится ли это в будущем, не войдет ли отец во вкус, раз попробовав быть расточительным.

Когда подошло время, мы с Малкольмом и Рэмзи Осборном спустились вниз, в конюшню, где встретились с Блу Кланси и его тренером. Вид у Блу Кланси был вполне аристократический, тренер выглядел под стать коню. Он явно произвел на Малкольма хорошее впечатление, и вполне заслуженно. Этот тренер был восходящей звездой в своей области, в сорок лет он уже подготовил шестерых победителей классических скачек, и это далось ему на удивление легко.

Блу Кланси беспокойно переступал с ноги на ногу, его ноздри трепетали от возбуждения. Мы посмотрели, как его седлают, проверяют еще раз напоследок, смазывают маслом копыта – для блеска, обтирают влажной губкой ноздри и рот, поддергивают челку и так закрепляют, чтобы достичь совершенства во всем облике. Мы проводили Блу Кланси в паддок, где к нам присоединился английский жокей, одетый в белое, зеленое и малиновое – цвета Рэмзи Осборна. Жокей казался совершенно спокойным.

Малкольм чуть ли не светился от переполнявших его чувств. Вот он встретился со мной взглядом, мгновенно догадался, о чем я думаю, и рассмеялся.

– Я считал, что ты поступил глупо, занявшись скачками. Не мог понять, что ты в этом находишь, – сказал он.

– Это гораздо сильнее ощущается, когда скачешь сам.

– Да… я понял это в Сэндауне. Что ж, пожалуй, самое время.

Рэмзи и тренер увлеченно обсуждали с жокеем тактику, а мне вспомнилось детство, летние каникулы, когда мы с Жервезом и Фердинандом обучались верховой езде. Мы учились ездить на пони, по дорожке вокруг конюшен в школе верховой езды. Учились ухаживать за лошадьми, кормили их, выгребали из денников навоз. Мы участвовали в местных состязаниях, нещадно гоняли бедных животных на скачках с мячом. Мы ездили спиной вперед, без седла, опираясь на седло коленями, а Фердинанд, демонстрируя свою лихость, даже умудрялся вставать в седле на голову и поднимать вверх ноги. Пони были послушными и, несомненно, уставали до смерти, но за два или три года мы научились ездить так, что вполне могли сравниться с цирковыми виртуозами. Малкольм безропотно оплачивал наши занятия, но ни разу не пришел на нас посмотреть. Потом Алисия забрала Жервеза и Фердинанда, и я, чтобы заполнить внезапно образовавшуюся пустоту одиночества, еще усерднее занялся верховой ездой. Я проводил на конюшнях почти каждое утро, совершенствовал свое мастерство, не воспринимая это как что-то серьезное, не догадываясь тогда, в суматохе выпускных школьных экзаменов, что это летнее увлечение останется со мной на всю жизнь.

«Блу Кланси выглядит ничуть не хуже остальных», – думал я, разглядывая лошадей, медленно вышагивавших по паддоку. И тренер, казалось, был вполне уверен в успехе. Он поблагодарил меня за то, что я устроил сделку (тренер получил с нее свои комиссионные), и заверил, что жеребенок за два миллиона гиней сейчас уютно устроен в его лучшей конюшне. Раньше этот тренер немного знал меня как помощника его коллеги и неудачника. Но в качестве сына и сопровождающего нового владельца, который, по-видимому, мог серьезно увлечься спортом, я теперь определенно заслуживал его внимания.

Мне было хорошо здесь и сейчас, и я не забивал себе голову ненужными мыслями. Это была настоящая жизнь. Что ж, пока я при Малкольме, надо вовсю этим пользоваться. Я спросил, можно ли будет посмотреть конюшни, когда я в следующий раз буду в Ньюмаркете? Тренер ответил, что он, конечно же, будет рад принять меня, и, похоже, вполне искренне.

– Я иногда бываю там с Джорджем и Джо. Тренирую кое-кого из их лошадей. Я выступаю для них в любительских скачках, – сказал я.

В Ньюмаркете Джорджа и Джо знали все: они считались там чем-то вроде королевского семейства.

– О, так это вы? – Тренер сопоставил некоторые известные ему факты. – Я не знал, что вы работаете с Джорджем и Джо.

– М-м-м…

– Так заходите в любое время! С удовольствием приму вас, – его голос звучал теперь гораздо приветливее и теплее.

«Мой путь наверх в мире скачек оказывается извилистым и запутанным», – подумал я с известной долей иронии. Сдержанно поблагодарил тренера и сказал, что охотно принимаю его приглашение.

Блу Кланси вывели в паддок, а мы пошли к трибунам для тренеров и владельцев, которые находились возле самой арены. Там уже собралось немало таких же компаний, как наша, охваченных теми же самыми переживаниями.

– Какие у него шансы? Честно! – выспрашивал меня Малкольм. Он сверлил меня взглядом, пытаясь прочесть на моем лице правдивый ответ, хотя не думаю, чтобы ему сейчас хотелось услышать именно правду.

– После четверга, когда второй фаворит выбыл из списка участников, его шансы несколько улучшились. Он вполне может рассчитывать на призовое место. Всякое может случиться. Он может даже победить. – Малкольм жаждал услышать как можно больше, не важно, насколько это соответствовало действительности.

Он кивнул, не зная, верить мне или нет, но ему очень хотелось поверить. «Скачки действительно сильно увлекли его», – подумал я и понял, что люблю его по-новому.

В глубине души я считал, что наша лошадь придет к финишу шестой или седьмой – результат не позорный, но денег на этом не заработаешь. Я поставил на Блу Кланси в тотализаторе, но только из солидарности: в основном я ставил на французскую лошадь Мейер Be, не сомневаясь, что первой придет она.

Блу Кланси спокойным шагом направился к линии старта. Наступали прекраснейшие минуты для владельцев – когда сердца, полные надежд, бьются так часто, что готовы выпрыгнуть из груди, когда все оправдания, объяснения, разочарования откладываются на целых десять минут. Малкольм трясущимися руками поднес к глазам мой бинокль.