В следующем году Светлана снова нанесла обиду Сталину, когда внезапно вышла замуж за школьного друга Григория Морозова, который, как и Кап-лер, был еврейским интеллигентом и имел широкие контакты в московском свете. Сталин и НКВД рассматривали молодую пару как угрозу безопасности, которую амбициозные (и, возможно, предательские) представители культурной элиты могли использовать в своих тайных целях. Причина этих опасений отчасти была в том, что отец Григория, немного мошенник, при этом считавшийся другом Полины Жемчужиной, стал хвастаться связью с семьей Сталина и сплетничать о нем (он был арестован в 1948 году за «клеветнические измышления о главе советского правительства»). НКВД сообщило Сталину, что еще один друг Полины, режиссер еврейского театра Соломон Михоэлс, обхаживает Морозова и Светлану в надежде получить прямой доступ к Сталину. В любом случае, по словам Светланы, брак быстро распался из-за внутренних проблем. Но Сталин, хотя и дал согласие на этот брак, никогда не встречался со своим зятем («слишком он расчетлив, твой молодой человек» и любит быть на виду), а в московском обществе считали, что именно Сталин настоял на разводе. Сын Светланы и Григория, которого назвали Иосифом в честь деда, родился в 1945 году, но Сталин почти не виделся с ним[522].
Война не пощадила и детей членов команды. Ожидалось, ЧТО ИХ СЫНОВЬЯ пойдут добровольцами на фронт, и, похоже, все они это сделали. Среди них были сыновья Сталина, Яков и Василий, а также его подопечный Артем Сергеев, который вспоминал, как он призвал их троих и сказал им: «Ребята, скоро война, и вы должны стать военными!»[523]Хотя к сыновьям членов команды, без сомнения, было особое отношение, независимо от того, просили ли об этом их родители, один сын Микояна — летчик Владимир — погиб над Сталинградом в 1942 году[524]. Приемный сын Ворошилова Тимур Фрунзе стал еще одной жертвой, и Ворошилов горько упрекал себя за то, что поддался просьбам Тимура о том, чтобы ему позволили идти на фронт, и не посоветовал ему тайком не делать этого: «Его родители доверили его нам, — скорбел Ворошилов, — и мы их подвели»[525].
Яков (сын Сталина от первого брака, который, в отличие от его детей от второго брака, носил фамилию Джугашвили) и Леонид Хрущев также погибли, но в их случаях обстоятельства были более сложными. Яков, артиллерийский офицер, был захвачен в плен на Белорусском фронте 10 июля 1941 года. Немцы предложили обменять его, но Сталин не хотел вести переговоры о его освобождении, говоря, что во всей России пропали сыновья. Яков отказался сотрудничать с немцами и погиб как военнопленный в концентрационном лагере Заксенхаузен весной 1943 года; очевидно, он был расстрелян из-за неподчинения приказам охранника. Из-за его статуса военнопленного его жена была отправлена на несколько лет в ссылку, свою маленькую дочь по настоянию Сталина она оставила до своего освобождения в семье Светланы[526].
Смерть старшего сына Хрущева летчика-истребителя Леонида в 1943 году была еще мрачнее. Как и Яков, Леонид был сыном от первого брака, и его отношения с отцом были сложными. В июле 1941 года его подстрелили немцы, он был тяжело ранен и несколько месяцев провел в госпитале в Куйбышеве, где проживала эвакуированная семья Хрущевых. За это время он умудрился в пьяной перестрелке убить моряка и был судим военным судом. Вернувшись на фронт в 1943 году, Леонид пропал без вести; семье сказали, что он «погиб смертью храбрых», о чем пишет Хрущев в своих мемуарах. Если верить биографу Хрущева, вероятно, так и было, но ходили слухи, что он был признан кол-лаборантом и расстрелян. Этот слух повторил в старости Молотов, после горького разрыва с Хрущевым в 1957 году. Вдова Леонида, как и вдова Якова, была наказана, хотя, возможно, за свои собственные грехи, а не за его: она была арестована по обвинению в контакте с иностранной разведкой, очевидно, в связи с общением с дипломатами в Куйбышеве, и освобождена только в 1950-х годах, из-за чего старшим Хрущевым пришлось воспитывать внучку Юлию[527].
Много советских дедушек и бабушек воспитывали внуков после исчезновения их родителей, поскольку было обычной практикой арестовывать жен тех, кто, как Яков, был взят в плен. Все же странно думать, что в число этих бабушек и дедушек входили не только члены команды Сталина (Хрущев), но и сам Сталин.
Невестка Микояна была арестована уже после войны, но в 1943 году, когда двое его сыновей сражались на фронте, а третий незадолго до этого был ранен, два его младших сына, Вано и Серго, пятнадцати и четырнадцати лет, были арестованы по делу «кремлевских детей». Оно началось с убийства-самоубийства с участием сына наркома и дочери советского посла. Они использовали пистолет, который принадлежал их другу Вано Микояну. Поводом была несчастная любовь, но, как обычно, в советском контексте, расследование стало политическим, поскольку в дневнике подростка, как утверждалось, содержались фантазии о будущем правительстве, членами которого будут он, Вано и Серго Микояны. Это был не единственный такой случай (другой косвенно затронул приемного сына Ворошилова Петра и дочь старого большевика Николая Шверника): очевидно, что в НКВД испугались при мысли, что «кремлевские дети», которые знают все о планировке Кремля и о подмосковных дачах, подпадут под воздействие непонятно кого в школе и среди сверстников. Два мальчика Микояна оказались на Лубянке, а затем были отправлены в ссылку в Среднюю Азию до конца войны, когда им было разрешено вернуться в Москву. Микоян не пытался заступиться за них, считая вмешательство бессмысленным, и не обсуждал этот вопрос со Сталиным[528].
Поворотным моментом войны стала Сталинградская битва. Сталинград — город на Волге, далекий от западной границы Советского Союза в обычные времена, в годы Гражданской войны был базой Сталина. Зимой 1942–1943 годов город был практически разрушен в ходе боев, которые велись за каждый дом, за город сражались армия немецкого генерала Паулюса и советские войска на московской стороне реки. Хрущев был там в качестве политического советника при маршале Еременко, который, как командующий Южным фронтом, отвечал за оборону Сталинграда. Позднее к Еременко присоединились Рокоссовский, командующий новым Донским фронтом, и заместитель главнокомандующего маршал Жуков, который принял должность главнокомандующего советскими войсками в этом сражении. Сталинградская битва сразу же приобрела огромное символическое значение; за ее ходом в мельчайших подробностях следил в Москве Сталин, который послал туда в качестве своих эмиссаров Маленкова и маршала Василевского. По мнению Хрущева, главная работа Маленкова там была — следить за ним (Хрущевым) и отчитываться: «Сам-то он в военных вопросах ничего не понимал, но в вопросах интриганства обладал шансами на успех», — резко заметил Хрущев позднее[529]. В Сталинграде стало тесно от наблюдателей, все начальники хотели увидеть победу своими глазами. Жуков перешел из обороны в наступление, армия Паулюса была окружена, и, большая удача для Советов, сам Паулюс был взят в плен 31 января 1943 года, на следующий день после того, как Гитлер сделал его фельдмаршалом.
После Сталинграда немцы отступали, а Красная армия продвигалась через ранее оккупированную территорию, но потребовалось полтора года постоянных боев, чтобы достичь польской границы, а затем еще почти год, чтобы добраться до Берлина. Союзники открыли Второй фронт, чего давно требовал Советский Союз. В сентябре 1943 года американцы высадились в Италии, но Западный фронт, которого хотел Советский Союз, был открыт только в июне 1944 года, когда союзники высадились в Нормандии. Ветер поменялся, и поведение Сталина тоже изменилось — к худшему, как сообщали Окружающие. Сталин хорошо работал с командой и своими военачальниками в течение первых трех лет войны. По словам адмирала Кузнецова, хотя в то время бывали случайные вспышки, его поведение обычно было разумным и вежливым. «В военное время относился к людям лучше, чем в мирные годы». Но к 1944 году Жуков почувствовал, что Сталин ревнует к своим командующим армиями, а Микоян заметил, что он, «зазнавшись, стал капризничать». В связи с угрозой голода на разрушенной войной Украине Микоян и Андреев предложили отдать семенное зерно колхозам и совхозам для обеспечения хорошего урожая в следующем году, но Сталин грубо отверг предложение Микояна и обвинил его в «антигосударственном поведении» — он уступил местным работникам (которые, по мнению Сталина, всегда просили больше, чем им действительно нужно) и «совратил» Андреева, более слабого соучастни-QO ка «проступка».[530]
