– Окно Овертона, – мужчина уже сидел рядом с кандидаткой пару минут без дела, успел обработать руки раствором и надел резиновые перчатки.

– Что? – спросила Вавилова тем же раздраженным тоном.

– Идея о том, как общественное мнение под определенным влиянием постепенно сдвигается по шкале от «немыслимо» до «приемлемо», а затем и-и-и… «популярно». То, что считалось смертным грехом несколько веков назад, становится мейнстримом.

– Уже? Начинаем? – Видимо, только сейчас Вавилова поняла, что увлеклась рассказом, а врач выжидает паузу, чтобы приступить к тестовому испытанию.

– Сколько тебе было, когда всё началось? – мужчина начал растирать ватным тампоном участки кожи между пальцами рук Вавиловой.

– Меня типа к пыткам готовят? Под ногти иглы загонять не будете? – спросила она, а врач лишь неопределенно пожал плечами, но слабая улыбка его выдала.

– Сейчас температура будет подниматься выше и выше. Предельного значения нет. Здесь между пальцами – самая чувствительная кожа. Когда почувствуешь боль – дай знать, но отключим алгезиметр19, только когда станет невыносимо, прямо совсем невмоготу терпеть. Кричи, подавай любой сигнал. Так мы поймём, в какую группу испытуемых по болевому порогу тебя включить, – мужчина наблюдал за меняющимися цифрами на дисплее датчика, соединенного проводами с металлическими зажимами между пальцами кандидатки.

– Как мне получить эту работу?

Мужчина не ответил на вопрос:

– Знаешь, когда-то в студенчестве я проделывал это с крысами. Вот уж не думал, что придётся повторять на людях. Дергаешь пальцами. А-га-а, уже началось, принцесса на горошине?

Девушка помотала головой.

– Говорить-то слабо. Вон челюсти как сжимаешь. Vmetr вибрирует, пульс зашкаливает. А я предупрежда-а-ал, – врач упивался своей правотой.

– Всё-ё, – завизжала Вавилова.

– Угу… всего-то сорок пять градусов было, – врач начал водить пальцем по планшету, фиксируя результат теста.

– Это неправда, – голос её прозвучал обижено.

– Да нет же, правда. Смотри сама, – врач показал ей дисплей алгезиметра.

– Я не убегу от страха. Мне нужна эта работа. Вам не понять почему. Знаете, когда мне было шесть, мама сильно задержалась на работе, а отец собирал люстру в гостиной. Я нашла маленькую детальку крепления – зубчатая шайба, тоненькая, похожая на кольцо. Натянула её на указательный палец. Когда мама пришла, палец уже опух из-за сдавленности. Но шайба-то ведь не гладкая, у неё тонкий, чуть зубчатый, необработанный внутренний край. Её пришлось прокручивать по часовой стрелке вдоль пальца, тянуть было бесполезно даже по мыльной коже. Металл резал до мяса. Мама сказала, что если не снять его, то палец завтра уже отрежут. Она плакала, я плакала. Но терпела, не вырывала руку.

– Вот ведь смешная. Сравнила тоже. На этой кушетке, – мужчина с силой ткнул пальцем в кушетку, эмоции выдавали только его руки, – день через день будешь ощущать предсмертную боль, ничем не уступающую реальной. И не смотри, что это называется симуля-я-яцией, – он махнул рукой в сторону проводов, спускающихся с потолка. – Боль в твоей голове, ею заправляет мозг. Кажется, ты не поняла, зачем тебя нанимают, – врач перестал уговаривать Вавилову и перешёл на строгий тон, а после и вовсе замолчал.

По окончании без каких-либо пояснений ещё нескольких болевых тестов, которые сопровождались механическим сдавливанием, проколами и электрическими импульсами, девушка направилась к выходу. На экране монитора мелькнул уже другой мужчина, в белом медицинском халате, забрызганном кровью, он распахнул дверь соседней экспериментальной палаты №8.

Моя первая учительница говорила, что я родился

с двойной порцией мозгов и половиной сердца.

Из фильма «Игры разума».

«Зачем ей сдался Ванин проект?» – думаете вы.

Это долгая история. История эволюции математика в квартирного агронома. В детстве часто меняла увлечения и представляла себя кем угодно, но не той, кем стала. Да, я не училась в школе на одни пятерки, разве что по алгебре, геометрии и инглишу. Физика тоже прикольная. С русским было всё плохо, поэтому озадачила себя набрать хотя бы минимальный проходной балл по нему при поступлении в универ, а уж по математике и физике лучший результат мне был гарантирован. Как раз за год до нашего выпуска изменился формат экзамена по русскому языку. Выехать за счет случайного выбора ответов в тестах теперь не получилось бы, от абитуриентов требовали ещё и итоговое сочинение, потому занималась по родному языку с неприятной репетиторшей шесть часов в неделю.

От Светланы Трофимовны пахло нафталином, часто она приходила с мокрой головой после бассейна и безостановочно прихлебывала наш чай, проливая его на стол, уплетала все подчистую конфеты из вазочки, тратила по полчаса оплаченного времени на болтовню о новых спектаклях в театрах, своих внучках и блестящих других её учениках. Надо мной же откровенно смеялась, будто я дебилка какая, обезьяна, которую она пытается научить писать. Я вежливо помалкивала, что самостоятельно осилила катакану и хирагану и даже чуть-чуть кандзи20 – сложнейшую по сравнению с другими языками японскую систему письма. В средних классах бредила учебой в Киотском университете, пока мама не отрезвила меня стоимостью такого образования и дорогой жизнью на чужбине. Наша семья не потянула бы, а я, тогда ещё зелёная, обиделась, что родители даже не подумали о банковском кредите. Дочь маминой подруги тогда училась в Южной Корее на дизайнера, а её мать-одиночка взяла образовательный кредит, продала машину и сдала свою квартиру в аренду, сама переехала жить к престарелому отцу.

Казалось, что меня родители не любят по-настоящему, как ту безымянную девочку в Корее. После моей недавней находки в подвале всё прояснилось или стало ещё запутаннее, даже не знаю. Верна ли моя догадка или ошибаюсь – спросить, наверное, никогда не решусь. Но люди, которых, вам кажется, вы знаете, полны сюрпризов и нерассказанных тайн.

Оставался только мехмат Томского государственного университета в родном городе. И я поступила на бюджетное место назло противной Светлане Трофимовне, потому что для многих выпускников математика и физика куда сложнее, чем для меня. Она так удивлялась при встрече, словно ей платили за мой провал на экзаменах, а не за успех. Не всего в жизни добиваются языком, Светлана Трофимовна, хотя болтуны и взбираются высоко.

А дальше я оказалась в своей стихии цифр. Да, в первом же семестре меня излечили от нарциссической близорукости, развеяли миф о собственной неповторимости. Но уже на втором курсе одногруппники скатывали у меня домашку по матанализу, расплачиваясь энергетиками. Этим и сейчас зарабатываю на жизнь – решаю контрольные работы для заочников первого и второго курса по высшей математике. Кто-то находит меня через объявление в сети, кое-какие заказы получаю со специального сайта для заочников. Ни с кем из клиентов (Чудик не в счет) не встречалась лично. Лучшая работа для хикикомори21, как я. Пока жила с родителями до переезда сюда, денег хватало. Мама осуждала такой способ заработка. Сама она вне школьных стен подрабатывает репетитором, готовит ребят к поступлению на технические специальности. Но это в её глазах благое дело, а я типа потакаю лентяям, благодаря таким, как я, они и дальше тупеют.

В годы ковидного локдауна и онлайн-обучения заказы поступали по несколько раз в день, но осенью 2021 года я всё чаще стала просиживать за игрой «Postman of death», ведь студенты и школьники постепенно возвращались за свои парты.

Всё сложилось бы иначе, если бы в конце второго курса меня не поманили детской мечтой. Бросилась вслед за богатым дядей, не чувствуя земли под ногами и забыв, слова Abaddon’а,22 налагающего проклятие безмолвия на своих жертв, о том, что даже «туман войны не сравниться со мглою судьбы», а «глаза любят обманывать».