– Ищешь фото врача посимпатичнее? – пошутила Ольга Георгиевна. – Нет? Тогда вернёмся к инструктажу. Нейромодуляторами начали лечить уязвимости в работе мозга после лонг-ковида. Электроды размещали определенным образом во время процедуры. Не бойся, снаружи, – хрипло рассмеялась врач, – а то вон глаза чуть через очки не выпрыгнули. Просто шапка с дырками и провода на липучках. Во время тестовых процедур тебе голову сверлить тоже никто не будет. Один из стажеров перепутал полярность при креплении электродов и получил обратный эффект – угнетение мозговой деятельности и нервной системы. Короткое воздействие, конечно, обратимо. Но на этом случайном открытии, если говорить по-простому, и строится часть работы нашей системы для будущих клиентов. Объяснение сложных алгоритмов тебе ни к чему, да и это конфиденциальная информация.

– Если это так безопасно, зачем Вам столько людей? Видела сегодня в столовой. И видов смерти ведь бесконечное множество. Как их все можно учесть и привести в действие? И что, в этом наша роль – испытать все сценарии? Но и трех месяцев не хватит.

– Ох, нетерпеливая Вавилова, а. Вот скажи, сама-то как хотела бы умереть? – врач перешла с военного тона на шутливый, словно они и не смерть обсуждали, а любимый курорт. – Дай угадаю. Быстро, да? Не так много скриптов для моментальной смерти, хватит пальцев одной руки, – Ольга Георгиевна сидела за столом спокойно и уверенно.

– Ну получается, ничего нового в Новосибирске не придумали. Эвтаназию давно практикуют в Европе. Всё уже протестировано и проверено тысячу раз. Та же мгновенная и безболезненная смерть. Но по факту – убийство или самоубийство.

– Да? А если ты застряла в минусовую температуру в тайге со сломанной ногой и разряженным браслетом? Чем тебе поможет эвтаназия? А если дегенеративное заболевание, потеряла память и даже из дома выйти не можешь? Забыла, как пользоваться связью, как открывать замок. Лежишь и медленно умираешь от голода и обезвоживания? Ты новости сегодняшние видела? Нет? Ну и зря. После случившегося люди побегут к нам толпами.

Вавилова начала тереть шею так, что оставались красные следы от ногтей.

– Что нервничаешь? Задела за живое?

– Но вы же не можете всё-всё учесть. Аварии на дорогах, злые намерения других людей, маньяков. Столько переменных нужно заложить в математической модели прогноза, чтобы вовремя запустить смерть. А если ложная тревога? Где гарантии?

– О, а это уже не твоя головная боль, дорогая, и твоей работы не касается. Есть ещё вопросы? С Иваном Петровичем-то особо не наболтаешься. – Психолог похлопала Вавилову на ладони, лежащей на столе, но та тут же её одернула.

– Почему неоновая бабочка? Будто клуб виртуальной реальности, а не лаборатория. Может, это всё обман, социальный эксперимент и кто-то просто наблюдает за нами? – От потока слов Вавиловой не хватило воздуха, конец фразы прозвучал с таким усилием, будто выдавили последнюю горошину зубной пасты из пустого тюбика.

– Серьезно? Любознательная ты моя. Не спросила, чем тут будут кормить и о других плюшках своей работы, сколько длится одна процедура и можешь ли ты отказаться, если подпишешь договор, но интересуешься вывеской? О-о-окей, я здесь ради тебя. Сколько себя помню, наша молодежь фанатеет от азиатской культуры, а прежние подростки стали уже дядьками, заправляют компаниями. Теперь вот ещё иммигранты из Японии, Межазиатский Альянс гуманитарного обеспечения и геополитики. Как там? Барс, медведь, дракон? В угоду такой идеологии выбрали азиатский символ смерти – бабочку. Легкая смерть для состоятельных людей. Вот почему фиолетовый. В Японии одежду такого цвета носили только люди высшего ранга. Ну а неон… неон, чтобы сделать отношение к смерти проще. Что лучше бы череп нарисовали, по-твоему?

– А очень… – руки Вавиловой переместились на волосы на затылке и то сжимали, то потягивали их, – больно будет? Ну, умирать. Сколько нужно потерпеть? Потом, наверное, попривычнее будет?

– Нет, после нескольких процедур может сработать синдром взвинчивания нервной системы, тогда боль начнет ощущаться острее. Это нормально, поэтому между сеансами двухдневный перерыв. Отличный рабочий график, я считаю. Полчасика отмучалась, полежала, поела и домой. Хоть откормим тебя, а то кожа да кости.

Повисла тишина.

– Уж не соскочить ты решила? Не-е-ет, молчать не пойдет. Давай-ка поговорим, насколько сильно нужна тебе эта работа? Зачем вообще пришла? Что просто не проигнорировала письмо? Никто в кандалах не тащил, правда? – Ольга Георгиевна потянулась к какому-то металлическому сосуду, открутила крышку и налила в две чашки коричневую жидкость. – Давай выкладывай, у нас ещё времени валом. Советовалась с кем-то, прежде чем пришла к нам?

– Нет, – коротко ответила Вавилова.

– Парень, родители, друзья? Кому доверяешь? – уже дружелюбнее интересовалась Ольга Георгиевна, отхлебывая от чашки, но громко стуча ею о блюдце.

Вавилова в который раз ограничилась только движением головы.

– Совсем одна что ли живешь? Или непутевые какие-то они?

– Ну, про родных Вы и из анкеты уже всё знать должны. Мать умерла, отец в тюрьме. Ни бабушки, ни дедушки. Нормальной работы нет. Везде нужны или ученые, или творческие люди. Я ни то и ни другое. На всякие подработки из-за репутации отца не брали.

– Пей кофе. И что не нравится даже никто из пацанов? Не встречаешься? Почему?

Вавилова покрутила-покрутила кружку на блюдце, но так и не поднесла ко рту.

– Кому надо кормить кого-то ещё, кроме себя? Особенно сейчас. Нигде не работаю. Другое дело, если бы с меня можно было что-то взять.

– А как ты жила до этого? Что-то ты же ела?

– Пока мама болела полгода, научилась ухаживать за лежачими людьми. Присматриваю за стариком-соседом. Из-за всех этих событий бюджеты сократили, и ещё в начале года закрыли центры паллиативной помощи. Типа затратные, но малополезные, всё равно люди там лежали, считай мертвецы. Никогда не думала, что наше поколение застанет весь этот ужас.

– Чем болела мать? Не наследственное заболевание? Важно для исследования, – дисплей планшета опять ожил, Ольга Георгиевна приготовилась записывать.

– Фатальная семейная бессонница – так сказал врач в клинике экспериментального лечения. Он ведь дал ей надежду, что можно выжить. А потом программу свернули. Мама…

– Погоди-погоди, – перебила Ольга Георгиевна. – Только давай без обмана. Вы что в Италии жили? И то… Это же очень редкое генетическое заболевание оттуда. Но в Новосибирске? – прищуренные глаза и скептически изогнутая правая бровь врача не скрывали недоверия к Вавиловой.

– Мы и сами удивились сначала. Мама своего отца не знала, погиб до её рождения. В 1982 году разбился при неудачной посадке самолёта в Люксембурге. Бабушка в молодости занималась фехтованием. На Олимпийских играх 1980 года в Москве с ней познакомился парень из итальянской сборной. Тогда еще многие страны бойкотировали участие, а из Италии, наоборот, приехало очень много спортсменов, по словам бабушки. Она каждый раз плакала, когда рассказывала эту историю. Больше замуж так и не вышла, не встречалась ни с кем. Умерла от ковида в самом начале пандемии, в июне 2020 года. Знать не знала ни о каком заболевании своего итальянца. А мама в ноябре прошлого года, ещё до всей этой катастрофы, начала плохо спать. Списывала всё на стресс. Тогда поговаривали об отмене традиционного обучения, хотели оставить только обучающие онлайн-игры по прикладным навыкам и дистанционные экзамены. Уже полностью сократили письменные занятия по русскому языку и литературе, типа зачем столько часов тратить на чистописание, если везде перешли на электронный документооборот. За последние пять лет сократили физкультурников, трудовиков, учителей ИЗО, музыки, всемирной истории.

В какой-то момент мама не спала уже неделю. Ни на час не задремала. Обратилась к врачу за снотворным, потому что очень сбивчиво говорила, забывала куда и что положила, не смогла ходить на работу – в один из дней упала в обморок посреди рабочего дня и неизвестно сколько пролежала без сознания. Выписали травы и успокоительное. Не помогло. Прописали антидепрессанты. Ноль реакции. Самые сильные снотворные препараты не помогали.