Мужчина вновь шаркнул ногой, – протяжно, словно растирая что-то и тут до Шарова долетел запах табака – штатский курил, оглядываясь по сторонам. Затем он бросил папиросу на землю, посмотрел на лестницу, ведущую к стадиону и быстрым шагом направился вдогонку убежавших вперед бойцов.
Шаров осторожно выглянул из укрытия. Мужчина вышел через приоткрытую в заборе калитку, обернулся, замотал ее цепью – однако замка на цепи не было. Еще раз окинув взглядом стадион, штатский растворился в тени.
Выждав еще минут десять, он вдруг почувствовал сильную дрожь – тело словно заколотилось в судорогах, – холод, смертельная опасность давали о себе знать. И, когда, наконец, начальник патруля ушел, напряжение рухнуло. Шаров опустил ладони на мокрую землю, сосчитал до десяти, концентрируя в животе комок жара, как делал перед забегом, и когда дрожь отступила, рывком поднялся. Пригнувшись, он побежал в сторону калитки. Нужно было уходить, пока сюда не пришел еще кто-нибудь.
У поворота он замедлил бег и посмотрел на лестницу стадиона. Глаза, привыкшие к темноте выхватили пятно – бесформенное, словно куча грязи, которых здесь, да и по всему городу было предостаточно, оно, тем не менее, выглядело как-то пугающе.
Поборов искушение тут же выбежать за ограду, Шаров прислушался и подбежал к этой куче. Нагнувшись, чтобы разобрать в темноте, что же это – он тут же отпрянул. На него смотрели безжизненные стеклянные глаза мужчины, с которым он только что разговаривал в раздевалке.
– Тренер… – прошептал он, окаменев от ужаса. Поднял взгляд и увидел ту самую арку, где была сделана фотография – и вдруг солнечный погожий день, наполненный смехом, счастливыми голосами людей, гулом стадиона всплыл в его памяти с удивительной ясностью, как будто все это было только вчера.
Он стоит у арки рядом с тренером, мимо прошла влюбленная парочка и он окликнул их, ребята обернулись. Увидев спортсмена в майке «Динамо», сразу же узнали его и заулыбались.
– Андрей Викторович! – воскликнул парень, – неужели это вы? Правда?!
Он кивнул и тоже широко улыбнулся.
– Не могли бы вы меня сфотографировать с моим тренером? – попросил Шаров парня и тот сразу же согласился.
Щелкнул затвор камеры, Шаров повернулся, продолжая улыбаться и поймал во взгляде тренера какую-то тень, будто что-то пролетело между ними темное и неприятное.
Он покрепче сжал сумку, которая приятно согревала тело и потянулся за камерой.
Девушка спросила:
– А вы не дадите нам автограф? Извините, больше не на чем писать, – смущенно сказала она, протянув коробку конфет. – На обратной стороне.
Шаров повернулся к тренеру.
– Позвольте ручку, Александр Андреевич!
Тот вынул из нагрудного кармана ручку. Шаров ненароком коснулся его пальцев. Несмотря на теплый вечер, они были холодные как лед.
Он расписался на коробке конфет и ребята пошли на стадион, оставив спортсмена и тренера возле арки.
– Пора, – вдруг сказал мужчина. – Осталось пять минут. Ты, как всегда, опаздываешь. – Он пристально посмотрел на Шарова и во взгляде его промелькнул все тот же странный холод.
– Может, он догадался, или как-то узнал? – подумал Шаров. – Нет… этого не может быть…
– Держите камеру! – он протянул фотоаппарат тренеру. – Я побежал на старт.
– Сумку тоже давай! Куда ты ее там денешь?
Шаров улыбнулся, но улыбка вышла натянутая, неестественная.
– Да тут… у меня… ничего важного, кину там на скамейку, никто не возьмет.
Тренер посмотрел на него, как бы взвешивая свой ответ. Затем покачал головой и как-то грустно сказал:
– Главное, не забудь потом, где оставил.
Шаров посмотрел на лежащее тело. Опустился перед ним на корточки и, с трудом пересиливая себя, полез во внутренний карман трупа. Рука прикоснулась к чему-то теплому и влажному и ему на миг показалось, что человек еще жив. Едва не закричав, чтобы позвать на помощь, Шаров другой рукой попробовал найти пульс на шее, но тщетно. Он был мертв.
Наконец, нащупав бумажник, он вытащил его и увидел, что пальцы окрасились в темный цвет. Быстро сунув бумажник в карман, он вытер руку о штанину тренера.
– Александр Андреевич… – прошептал Шаров. – Что же вы меня не остановили…
Он поднялся на ноги. Голова кружилась.
«Не забудь потом, где оставил», – горели в мозгу слова тренера.
Где же он мог спрятать деньги? Наверняка, это был не единственный раз. Где-то был тайник, деньги сейчас очень бы ему пригодились. И не только ему.
Шаров снова посмотрел на неподвижное тело тренера, которого он никогда не видел – по крайней мере, в той, другой, будущей своей жизни, вздохнул, осторожно прикрыл веки покойнику, поднялся и побежал в сторону калитки.
Нужно было спешить. Он вдруг подумал о том, что дети, его дети, за которых он в ответе, наверное уже узнали правду – не ту, которую сообщила им на словах странная девочка… как ее звали… кажется, Катя, а правду, – когда небо кипит разрывами зенитных снарядов, тебе в спину кричат «Стой, стрелять буду!», и странные люди, источающие тьму и опасность, возникают из ниоткуда, словно предвестники ада, делают свое дело и уходят, оставляя тебя наедине с самим собой и немым вопросом: «Когда же придет моя очередь?»
Шаров осторожно прокрался вдоль изгороди – дорога, куда убежал патруль (или кем они были), выходила на шоссе, по которому текла людская река. Из-за холма людей не было видно, но постоянный гул, доносившийся оттуда, чем-то походил на странное бесконечное песнопение, застрявшее на одной бесконечной низкой ноте.
Он поежился, припомнил адрес, который сообщил ему мужчина в раздевалке. Для того, чтобы туда добраться, нужно было выйти на Щелковское шоссе, а значит, и на Большую Черкизовскую и избежать встречи с людьми не удастся.
Запахнув пальто, он быстрым шагом направился вперед, отмечая взглядом все опасности, которые могли поджидать. Не доходя Черкизовской, слева он увидел большой деревянный дом. На фасаде висела большая прямоугольная табличка с нарисованными большими черными буквами «Милиция».
На ступенях стоял человек и всматривался в бесконечную толпу. Он был в кожаной куртке с ремнями крест-накрест. На боку висела кобура. Мужчина молча курил. Шаров сразу понял, что встречи с ним не избежать и скорее всего, ничего хорошего это ему не сулило.
Слева, на дорожке застыл легковой автомобиль неизвестной марки, а чуть дальше, немного не доходя до самого дома стоял небольшой деревянный стенд. Шаров слегка притормозил и скользнул по нему взглядом. Нужно было придумать, что сказать милиционеру, откуда и куда он направляется. И зачем. Был бы он в толпе, вопросы бы не возникли, но он идет со стороны стадиона, а там… ни одного человека и только что пробежал патруль, который застрелил, как они, наверное, подумали, мародера или нарушителя, а на самом деле, его тренера.
Мысли лихорадочно прыгали в голове. Он замер у стенда, даже не пытаясь посмотреть, что там написано. И когда на плечо легла тяжелая рука, а глаза защипало от ядреного папиросного дыма, он вздрогнул. Душа ушла в пятки.
– Кого-то узнаете? – услышал он хрипловатый, но довольно приятный мужской голос.
Шаров не сразу понял, о чем спрашивает мужчина. Первой мыслью было, что вопрос касается тех людей, что идут по Черкизовской – беглецы, беженцы с западных окраин страны: откуда ему знать их?
Но когда первая растерянность прошла и взгляд сфокусировался на доске, он вдруг увидел, что сверху написано: «Их разыскивает милиция». А ниже пять или шесть портретов, нарисованных и размноженных с таким отвратительным качеством, что вряд ли кто-то бы опознал в этих людях преступников, даже если бы столкнулся с ними нос к носу.
Шаров медленно переводил взгляд с одного лица на другое – угадать общие черты, конечно, можно было, но не более того.
Мужчина терпеливо ждал и Шаров понял, что тот особо никуда не спешит, потому что зажал свою жертву в угол. Он даже не спешит выяснить, кто стоит спиной к нему, изучая доску.
