Молчу.

– Если расскажешь, что видела и слышала, я отпущу тебя. Даже дело заводить не буду. Ни за соучастие, ни за проституцию.

Я не шлюха, мудака кусок! Но прикусываю губу. Он подскакивает на месте. Закипает.

– Проблемы с самоконтролем, товарищ следователь? – вскидываю подбородок.

– До чего же наглая шлюха. Предыдущая была сговорчивее…

Он про Яну?!

– Но, если я здесь, значит, и она вам ничего не рассказала, – цокаю языком, – будьте добрее и люди потянутся.

– Зубы мне заговариваешь, сука?! – он обрушивает на стол всю мощь своих кулаков.

Вздрагиваю. Мне очень страшно и тревожно. Но я привыкла справляться… жить с насильником под одной крышей в сто крат сложнее.

– Они всё равно сядут, Карина, – смягчается следователь, – вопрос лишь в том, что будет с тобой. Я предлагаю отличную сделку.

– Плохо стараетесь, – сухо произношу, – чтобы меня запугать, нужно что-то посерьезнее.

– Что же… ладно… я этого не хотел.

Молчу. Носенко достает папку, швыряет её практически мне в руки. Открываю. Там я. И Яр. И Марат. Мы втроём. Голые. Закрываю.

– И?

– Эта папка отправится прямиком к ректору твоего университета. И все мечты об образовании, своей школе танцев разобьются о горькую реальность. Да, да, я знаю, что ты справлялась о кредитах на бизнес и так далее. Ты вся у меня на ладони Карина.

По спине стекает ледяной пот. Он уничтожит меня? Всё, над чем я работала долгие годы?

– Ты не получишь ни денег в банке, ничего. Станешь никем… хотя… – он довольно скалится, – ты и так никто. Если бы тебя не купили Акаев и Волков, так бы и трясла жопой в клубе.

– Вы ничего обо мне не знаете! – выплевываю в его морду.

– Думаешь, чем-то отличаешься от других бандитских шлюх? Тяжелое детство, отчим-насильник… да такие истории у половины страны! Но не все раздвигают ноги перед уголовниками. Не все живут с ними. Справляются как-то.

В коридоре раздается стук каблуков. Он приближается. А я сжимаю руки, впиваясь ногтями в ладони.

– Если я бандитская шлюха, товарищ следователь убойного отдела Носенко, то думаете, они посвящали меня в свои дела? – натягиваю на лицо злую улыбку, – уверена, дело тут в другом. У вас ни хрена не получается к ним подобраться. И вы действуете, как самый отъявленный негодяй. Пытаетесь запугать девушку. Очень по-мужски!

– Видит бог, я пытался по-хорошему! – рычит этот чмошник, затем хватает папку, вскакивает.

Нависает надо мной. Но я не боюсь. Презираю.

– Тебе конец… ни Волков, ни Акаев не спасут тебя, – шипит, но внезапно дверь открывается и там появляется человек, которого я меньше всего ожидаю увидеть.

Карина

Яна. В дорогом песочном костюме, с волосами, собранными в хвост… стоит на пороге и качает головой. От вчерашних синяков и следа не осталось. Актриса!

– Зачем ты ее пугаешь, Носенко? – не скрывает презрения в голосе.

– Тебя спросить забыл. Вообще радуйся, что начальство пустило сюда… я веду допрос, так-то.

Она… работает на полицию?! Опа!

– Виталий Иванович разрешил мне самой допросить Карину, – спокойно и даже скучающе произносит блондинка, – и ты знаешь, что мой начальник куда суровее твоего. Так что прекрати делать бровки домиком и дай мне поговорить с Кариной.

– Ладно, – неуравновешенный следак бросает на меня злобный взгляд и выходит.

Не забыв напоследок стукнуть дверью так, что со стен осыпается штукатурка.

– Привет, Карина, – говорит девушка, затем садится напротив.

– Крыса, значит? Не Антонов, так полиция? – выгибаю бровь, – сама-то понимаешь, на кого работаешь?

Она усмехается.

– Я здесь не для того, чтобы навредить тебе. Мне лишь нужно знать, что планируют Волков и Акаев.

Вот как, значит? В ее голосе лишь сталь. Нет ни любви, ни раскаяния. Как Яр и сказал, все ее поведение – ложь от первого до последнего слова.

– Я понимаю, ты хочешь защитить их, – она вздыхает, – но поверь мне, они не стоят твоей жизни.

– Это мне решать, кто чего стоит. Вы будете предъявлять обвинение? Если нет, то я ухожу.

Скрещиваю руки на груди и делаю вид, что мне очень интересны все оттенки серых стен допросной. Глаза Яны ползут на лоб.

– Я не сотрудница следственного отдела, – улыбается она, – а ты подкована. Яр научил?

Меня бесит, что она говорит о моем голубоглазом обольстителе. Лишь сейчас понимаю, как сильно мне не хватает его уверенности. Где же они? Я нажала кнопку! Неужели не сработало?

– Где мой адвокат? – фыркаю.

– Он нужен тебе? Я лишь хочу поговорить.

– Этот тоже хотел, – показываю на запекшуюся кровь на губе, – вот, чем заканчиваются разговоры с вашим братом. Так что или предъявляйте мне обвинение, или отпустите. Ах да! Жалобную книгу тоже дай, этот Осенко…

– Носенко, – вздыхает Яна.

– Да пофиг. Он мне лицо испортил. И Яр с Маратом узнают об этом.

– Карина, ты не понимаешь, во что вляпалась. Вернее, во что тебя втянули Акаев и Волков. Это не просто разборки… Антонов действительно хочет их уничтожить. Не лезь в это! На кону твоя жизнь!

– Я уже влезла! – выпаливаю, – и до конца буду с Яром и Маратом. Не брошу их, как ты.

– И что тебе с этого?

– Я люблю их… – шепчу, – хотя откуда тебе знать, что это такое… ищешь лишь выгоды. И когда парни стали не нужны, ушла… бросила их. А Марат страдал, он ведь любил тебя! По-настоящему.

Не знаю, зачем я это говорю. Наверное, потому что вижу, как меняется лицо Яны. Как она поджимает губы, прячет взгляд. Ну и кто кого допрашивает, милочка?

– Я тоже… – слышу отголоски её настоящих эмоций, – но что толку? Меня выкинули как ненужную вещь! Ты хоть знаешь, через что я прошла?

– Понятия не имею, – фыркаю.

– Они хотели подложить меня под Антонова!

Нет! Мои бандиты не такие! Вспоминаю, как они защищали меня, как ревновали. Уверена, и её они берегли.

– Я тебе не верю.

Она усмехается.

– Давай, я расскажу тебе свою версию, и ты решишь, как быть дальше, хорошо?

Мнусь. На душе как-то гадко, такое чувство, что она скажет мне весьма неприятные вещи. Но также понимаю, что стоит выслушать обе стороны. Ведь нет ничего, что бы меня отвадило от моих мужчин. Я не предам их! Если понадобится, в ад за ними пойду.

– Хорошо. Говори.

Она встает, поправляет свой дорогой костюм, затем достает из кармана сигарету. Крутит ее в наманикюренных пальцах.

– Можно?

– Валяй…

Яна закуривает. Смотрит в ту же стену, которую я сверлила взглядом минуту назад.

– Любовь. Знаешь, я тебе даже завидую. Молодая, наивная девочка. Веришь, что настоящие чувства способны защитить и спасти. Носенко нарыл о тебе любопытную информацию…

– Мы сейчас не обо мне говорим! – обрываю её.

– Но мы с тобой похожи.

– Не думаю. Между нами нет ничего общего.

Она вздыхает, делает затяжку.

– Есть, Карина. И больше, чем ты думаешь. В общем, Носенко – отменный следак и без труда нашел то, что ты пыталась скрыть ото всех. Не будь он мизогином* до последней косточки, стал бы лучшим. Я провела детство в детдоме. И знаешь, отчим-насильник ничем не отличается от насильников-старших. Насильники они вообще вне возраста.

Молчу.

– Мои родители были бизнесменами, прогоревшими в начале девяностых. А потом их просто ликвидировали, отжав бизнес. Так я и попала в детдом. Но я умела выживать. И первой задачей стал поиск защиты. Марат и Яр тогда как раз начал сверкать. Вот и я подумала, что стоит прибиться к перспективным мальчикам.

Перспективным… мне отвратительно от того, как эта женщина относится к людям. Они для неё лишь ступеньки, путь, защита.

– Знаю, что ты сейчас думаешь… что я потреблядка.

– В точку, – фыркаю.

Она усмехается.

– Так и было, пока я не влюбилась в Марата. Темноглазый красавчик, агрессивный, темпераментный. Даже в юном возрасте он был взрывоопасен.

Марат мой! И меня дико бесит, что она говорит о нём так, словно темноглазый демон принадлежит ей.