Теперь пришла моя очередь.
— Какой полюс? — удивился Олег. — Николай, — обратился он к командиру корабля Сморжу, — ты летишь на полюс? Ну зачем ругаться, можешь спокойно ответить, что я задал дурацкий вопрос. Валерий, ты поближе, пощупай лоб у Владимира Марковича, нет ли у него повышенной температуры. Это у полярников болезнь такая бывает — полюсомания, она проходит, не беспокойтесь. А чего в полюсе хорошего? Знаете, сколько денег стоит — от СП до него долететь? Мы залили двадцать бочек горючего, а ведь его с материка доставляют самолетами — это примерно тридцать тысяч рублей, плюс зарплата экипажу, амортизация и прочее. Дорого! Ну, понимаю, был бы на полюсе пивбар — тогда никаких денег не жалко, тем более государственных, а так чего туда лететь? Но раз уж так получилось, то полюс через одиннадцать минут.
Я перевел дух и вытер со лба холодный пот.
Из записной книжки: «С ужасом смотрю вниз: ничего похожего на полосу, двадцать минут над полюсом вертимся… Нашли! Начали подбор!»
От Романова и Лукина я слышал, что на точке 34 бывает всякое: сплошной торосистый и битый лед и широченные разводья. Но на сей раз удача: окаймленная с трех сторон торосами, явственно виднеется приличная площадка, и начальство обменивается короткими репликами, в которых я угадываю удовлетворение. Разворот за разворотом, полоса тщательно изучается. Олег при помощи штурманской линейки и секундомера замеряет ее длину.
— Нормально!
Олег покидает пилотскую кабину, входит в грузовую и распахивает дверь, за ним стоят Лукин и Федоров с буром. Посадку-то мы произведем, это дело решенное, а вот продолжим ли пробег по полосе или сразу взлетим — зависит от того, что скажет Олег. Если после касания лыжный след сухой — «прыгуны», на лед!» и все остальное, а если мокрый — немедленно взлетим: лед слишком тонкий, близко вода.
След сухой! Звучит сирена — Лукин и Федоров прыгают на лед.
В 12 часов 02 минуты ЛИ-2 произвел посадку на точке 34.
Мы так устроены, что мечта волнует нас куда больше ее свершения. Чтобы достичь предмета своих мечтаний, мы делаем невозможное; мы готовы преодолеть любую преграду, рисковать жизнью и положением, мы, как жокей на скачках, программируем себя во что бы то ни стало дойти до желанного финиша; нет ничего другого, что так бы воодушевляло человека и мобилизовывало все его силы, как неосуществленная мечта. Реальная, достижимая, конечно, зависящая не только от обстоятельств, но и от тебя, твоей целеустремленности и воли, а не от случайного совпадения номера в лотерее и прочих чудес.
Наверное, поэтому самые интересные люди — неудовлетворенные, еще не добившиеся того, к чему они стремятся; на мой взгляд, это верно даже в том случае, если для достижения своей цели им не хватает отпущенной свыше жизни; только постоянная неудовлетворенность собой делает человека ценным для общества, только от таких людей зависит прогресс — какое бы положение они ни занимали. Всем же удовлетворенный человек становится скучен и неинтересен, все его помыслы — сохранить то, что уже есть; от такого человека ждать новых идей, свершений — бессмысленно. Каждый из нас, подумав самую малость, припомнит подобную личность среди своих знакомых и тех, с кем лично повстречаться не удалось; впрочем, телевидение с редкостной настойчивостью, достойной лучшего применения, нас с такими людьми знакомило — куда чаще, чем нам того хотелось.
А может, я не прав — и полная удовлетворенность вообще невозможная вещь? Анатоль Франс в повести «Рубашка» даже настаивает на этом — со свойственным ему изящным остроумием. Разве человек, получивший в жизни все, к чему стремился, не мечтает хотя бы о том, чтобы не скатиться вниз? Ведь самые болезненные раны — те, которые получаешь, когда падаешь с верхушки лестницы к ее нижним ступенькам.
Возвращаюсь к своей осуществленной мечте. Десять с лишним лет я стремился к самой макушке Земли, бредил этим мгновением, терял и обретал надежду — и вот я здесь. Счастливый, ликующий? Я бы этого сказать не решился, во всяком случае — вслух.
Из записной книжки: «Олег Замятин: „Будете гулять, смотрите под ноги — можете споткнуться о земную ось, она торчит где-то рядом“. Далее такая запись: „Лукин начинает меня разыгрывать: „Олег, ты уверен, что это полюс? В прошлом году лед был сантиметров восемьдесят, а теперь буришь, буришь…“ — „Валера, ты же знаешь, больше чем на триста километров я ни разу не ошибался“. И Чирейкин тут же добавил: «Валера прав, это не полюс, в прошлом году там было около нуля, а теперь черт знает что“.
Мне было не до смеха: мороз стоял за сорок, ветер метров за пятнадцать, и на вопрос о том, что же чувствует человек на полюсе, я бы ответил однозначно: собачий холод. Уже минут через двадцать ликование, с которым я вышел из самолета на святую точку, сменилось дрожью каждой клеточки тела, которую не уняло даже торжество поднятия вымпела у земной оси.
Проходил этот спектакль так. Бортмеханик и радист дымовыми шашками нанесли на поверхность льда параллели и меридианы, и мы сфотографировались у земной оси (ее изображал вытащенный из лунки двухметровый ледяной керн весом в центнер). Потом меня сфотографировали одного, с красным вымпелом в руках. Этот слайд производит сильное впечатление. Правда, иные завистники бормочут, что он сделан зимой на Москве-реке, но я с ними не спорю. Я просто вытаскиваю из шкафа и показываю вымпел, подаренный мне соратниками по завоеванию полюса. Может, кто другой слово завоевание взял бы в кавычки, но я этого делать не стану: пусть этот самый другой сначала сам побывает на полюсе, а потом берет в кавычки.
Вымпел Лукин сделал из куска материи, когда обнаружилось, что мы забыли флаг. На кумаче фломастером написано: «Воздушная высокоширотная экспедиция Север-29 ААНИИ[4] КИОАО[5] самолет ЛИ-2 № 73985. 8 апреля 1977 года достигли точки географического Северного полюса и произвели посадку. Лукин, Романов, Чирейкин, Федоров, Сморж, Долматов, Замятин, Козарь, Думчиков, Санин».
Этот документ, неоспоримо свидетельствующий о завоевании мною полюса, я время от времени достаю, разглаживаю и смотрю на него благодарными глазами. Почему благодарными? А потому что он, и только он, доказывает, что я не пал жертвой розыгрыша, как это случилось с Н. — назовем так этого бедолагу.
Н., вооруженный рекомендательными письмами и радиограммами полярного начальства, прилетел в Арктику с целью побывать на полюсе. Его, как и меня в свое время, внедрили к «прыгающим» и предложили свозить на полюс — чтобы взбудоражить воображение пишущего товарища, подкинуть материал для волнующей корреспонденции. Что ж, с начальством спорить — себе дороже, пришлось посадить Н. в самолет и свозить. Но почему обязательно на полюс, если по плану надлежало обрабатывать другие точки? И чем, между нами говоря, лед на полюсе отличается от любого другого дрейфующего льда? Могу заверить — ничем: ни цветом, ни запахом. И посему любознательного Н. привезли на запланированную точку в четырехстах километрах от полюса, соорудили параллели и меридианы, земную ось и торжественно сфотографировали. Таким образом, удовлетворены были все: и Н., который всю жизнь будет гордиться тем, что побывал на полюсе, и «прыгающие», без нарушения своих планов, то есть бесплатно сделавшие человека счастливым.
Когда Лукин, бывший у меня в гостях, рассказал эту историю, моя жена ахнула:
— Валерий, признайтесь, вы и Санина разыграли?
— Была такая мысль, — засмеялся Валерий, — Илья Палыч хотел его наказать за халтурное дежурство. Но потом оттаял, будем, говорит, великодушны, точка 34 как раз в плане… Был ваш Санин на полюсе, с подписями на вымпеле мы не шутим.
Вот так!
Пробыли мы на полюсе часа три. Когда станцию закончили и вытащили из океана приборы, я бросил в лунку полтинник — авось еще разок занесет сюда на огонек. А погода совсем испортилась, началась пурга. Долматов с Думчиковым пошли вперед метров на шестьсот смотреть полосу и растворились в снежной круговерти. Когда в ней появился просвет, Сморж их увидел и повел самолет навстречу, чтобы облегчить им жизнь. Они доложили, что полоса впереди на тройку с двумя минусами, льдина старая, с передувами и ропаками, хорошо бы, конечно, их убрать от греха (несколько часов дружной работы на свежем воздухе). Подумав, Сморж, к общему одобрению, выбрал более приятный вариант: используя встречный ветер, поднял самолет с минимальным разбегом, и мы благополучно отправились на очередную точку — всего в те сутки их сделали четыре.
