Не дав Агате опомниться, Николай подхватил её под руку и повёл к двери. Она болталась у него на кильватере, машинально переставляя ноги, пока в голове плясала обезьянка с тарелками, настолько пусто там было. Туфли скользили по кафелю, широкая толстовка колоколом болталась на теле, маленький злобный сквознячок из вытяжки больно укусил за бок, где задралась водолазка. Открылась дверь, Агата занесла ногу над порогом.

– Ник, – голос Коновалова мячиком для пинг-понга ударился между лопаток, его голова высунулась из-за микроскопа, – слушай, тут китайцы новую монографию по моей теме выпустили, а ты ж из них. Можешь помочь перевести некоторые фрагменты? А то Гугл совсем что-то несусветное выдаёт.

– Коновалов, а не китаец, – устало, будто в сотый раз, вздохнул Николай. – Я якут, да и то только наполовину.

– Блин, прости, постоянно забываю, – Коновалов хлопнул себя по лбу.

– Ладно, чего уж там… Присылай свою монографию, попробую что-то сообразить, – сдался Николай. – Ничего сверхъестественного не обещаю, я только в универе пару лет учил китайский, но попробую вспомнить. Поглядим, на что моих мозгов хватит.

– Спасибо, Ник! Ты лучший!

– Ага, я знаю, – Николай фыркнул. – Это тебе в благодарность за то, что подкармливал меня, пока я над диссером корпел!

– У нас прям посменное дежурство выходит, – Коновалов потряс пакетом с печеньем. – Выпейте там за меня тоже чаю.

– Обязательно!

Герметичная дверь за Николаем и Агатой закрылась, отсекая запахи и звуки из лаборатории. Только дождь стучал в окна пустынного коридора, да ветер тихо подвывал замысловатую мелодию. «Какой странный институт, – подумала вдруг Агата. – Такой большой, а мы почти никого не встретили. Будто кроме нескольких избранных остальные боятся здесь показываться. А Коновалов действительно восьмое чудо света. И вдруг маньяк всё-таки есть?»

В небольшой лаборантской возле кабинета заведующего кафедрой натужно гудела тепловая пушка и приветливо клокотал ярко-розовый чайник. Впервые увидав это пузатое великолепие, Агата испытала отчаянное желание протереть глаза, настолько дико и неуместно он смотрелся на одном из письменных столов, заваленных папками бумаг. Но гораздо важнее оказалось горячее содержимое пластикового корпуса. Кипяток залил невзрачные пакетики, и по помещению растёкся восхитительно-сладкий солнечный аромат ромашки.

Николай важно прихлёбывал чай из термокружки и уплетал конфеты, иногда отвлекаясь на то, чтобы рассказать Агате какую-нибудь студенческую байку. Она с интересом слушала, грея руки о глиняную чашку в традиционном японском стиле, и порой пыталась незаметно повернуть тепловую пушку на Николая: он отказался забрать у неё толстовку и оставалось только поражаться, как он ещё не промёрз до костей в тонком халате, накинутом на майку.

– Агата, я вижу ваши махинации, – фыркнул Николай, когда обогреватель скрипнул ножкой по линолеуму.

– Но вы же, наверное, совсем замёрзли, Никола! А вдруг вы заболеть?

– А я никогда не болею, потому что с детства закаляюсь! Могу зимой по снегу походить, потом в проруби искупаться и мороженым закусить!

– Ох, это звучит безумно холодно!

Агату пробрал озноб от одной мысли. Она даже не заметила момент, когда тепловая пушка снова полностью повернулась в её сторону. Николай только победно усмехнулся и спрятал лицо за кружкой.

Дверь тихо приоткрылась, пропуская в лаборантскую невысокого полноватого мужчину в халате, накинутом на полосатый деловой костюм. Он устремился к своему столу и принялся что-то сосредоточенно искать, полностью игнорируя чужое присутствие.

– Никита Андреевич, здрасти! – Николая, видимо, было не смутить таким поведением. Они широко улыбнулся и замахал рукой. – Познакомьтесь с нашей новенькой аспиранткой, её зовут Агата!

Мужчина, которого Николай назвал Никитой Андреевичем, неприязненно зыркнул в сторону расположившихся неподалёку аспирантов и раздражённо поджал губы. Если бы взглядом можно было убить, то серые глаза испепелили бы Николая на месте. Но то ли Никита Андреевич ещё не полностью освоил этот навык, то ли на Николая он не действовал, но чуда не произошло.

Ограничившись кивком в сторону Агаты, Никита Андреевич схватил нужную ему папку и поспешно ретировался, напоследок громко хлопнув дверью.

– Что это быть? – Агата непонимающе хлопала длинными ресницами, переводя растерянный взгляд с Николая на дверь и обратно.

– Не обращайте внимания, – тот беспечно откинулся на спинку неудобного стула. – Это Хвостиков, наша мачеха всея коллектива: вечно всеми и всем недоволен, только и делает, что ругается, и иногда пытается раздавать нам невыполнимые задания. А уж меня он особенно не выносит.

– Aber warum?!5 Почему? Вы быть такой хороший!

Агата сама не замечала, как в присутствии Николая начинала путаться в словах и срываться на немецкий. Обычно она очень тщательно следила за своей речью на русском языке, ведь он оставался иностранным, хотя Агата могла свободно говорить и понимать на нём. Но неизвестно откуда взявшаяся убеждённость в том, что её поймут, даже если перепутать слова двух языков и поставить их в хаотичном порядке, очень… расслабляла.

Николай потёр шею и неопределённо пожал плечами:

– Вот уж не знаю. Но он меня ненавидит так, словно я по меньшей мере его лучшего друга убил или, ещё хуже, девушку у него увёл!

– А вы не уводили?

– Так он женат! А зачем мне его жена, которая только и делает, что торчит в салонах красоты и названивает мужу на работу каждые полчаса? Меня дрожь пробирает от её приторного «Ма-асик, дай денежку-у», – Николая явственно перекосило от того, наколько реалистичной получилась его пародия.

– Но должна же быть причина!

– Может, и есть, но мы её не узнаем, потому что дольше пяти минут со мной в одном помещении Хвостиков находиться не может, а на прямой вопрос начинает кричать и ругаться. Короче, умный тридцатипятилетний мужик деградирует до уровня трёхлетки, которому не дали шоколадку.

Агата попыталась обдумать ситуацию и найти «убийцу» по методу Шерлока Холмса, но потерпела сокрушительное поражение: дедуктивный метод работал только у знаменитого сыщика и только в книжках. Да ещё и Николай мешал сосредоточиться. Он шуршал пакетами, убирая со стола, и метался в поисках запасных бахил, бормоча что-то невразумительное себе под нос.

Наконец, Николай завершил сборы, и Агата обнаружила себя в коридоре с комочком чистых бахил в одной руке и картонным планшетом для записей в другой. Её мобильный телефон оттягивал карман, а вот сумка осталась в лаборантской. Небрежно наброшенный на плечи халат оказался великоват, но Николай только развёл руками и повинился, что не умеет подбирать себе нужный размер одежды.

– Вот, понимаете, – воодушевлённо рассказывал он, спускаясь по ступеням, – есть у русских мам традиция покупать детям одежду «на вырост». И ведь это правильно, зачем покупать новое каждые полгода. Но я после пятнадцати лет расти перестал, как законсервировался, а мама меня до конца школы одежду заставляла на размер больше брать. Я как привык, так до сих пор не могу переучиться. А ещё она меня ругает за то, что я костюмы не ношу. Мол, и без того лицо детское, так ещё и одеваюсь как подросток. Единственная вещь в моём гардеробе чётко по размеру – красивый чёрный костюм, мама каждый раз радуется, если я его надеваю. Хотите завтра посмотреть на меня в образе приличного человека?

– А вы очень любите свою маму, Никола, – Агата тепло улыбнулась, наблюдая за весёлыми огоньками, пляшущими в глубине раскосых глаз. – Я даже немного завидую. Моя мама очень увлечена карьерой, я почти всё детство жила с дедушка. Поэтому я буду очень рада увидеть вас в костюме.

– Договорились, тогда завтра буду выглядеть как джентельмен! А пока…

Николай воровато огляделся, подмигнул Агате и с лихим кличем скатился по перилам. Она звонко засмеялась и тут же закрыла рот рукой: на гулкой лестнице смех казался скрипучим и неуместным. Но хохот снизу разбил неприятную иллюзию, Николай не смущался своих эмоций, он просто радовался.