– Ладно-ладно, – соглашается Штефт, – одно мгновение!

Пока не перестаёт свой рост широкая арка расползающегося по куполу и снова вниз слоя растений, нижние её уровни распадаются слоями бежево-розовых цветков бальзамина, каждый размером с шину. Их тонкие венчики дрожат, как будто пытаясь отстраниться друг от друга, пестрят в глазах полоски, пролегающие через центр лепестков. Тонкий, еле слышимый аромат расходится от цветков заполняя атмосферу лаборатории аккуратным напоминанием о себе, что кажется иллюзией в квадрате, ведь через некоторое время запах несуществующих трав уже невозможно уловить.

– Та-ак, так, – лицо Вайковского полно напряжения, и если приглядеться, то тот же странный контраст, что вчера вечером ложился на Дина, наползает и на черты его отца. Лишь небольшим напоминанием о себе поиск, принятие силы цветёт, готовясь дать плод.

Проходит минута, не более. Симон нажимает на клавиши, вытаскивает провод из коммутатора, рука меняет положение переключателя. Аппарат в центре престаёт свою работу, Николай замечает это, и иллюзия исчезает в момент.

Профессор оборачивается, и на удивление с досадой говорит:

– Молодец, Николай, но я ничего не выяснил, кроме того, что вы уже знаете, всё подобное сконцентрировано на том пустыре, или рядом.

– Совсем ничего полезного? – смотрю ему в лицо.

– Ну, сегодня что-то есть, – он ведёт плечами, – так что большой шанс, что вы будете иметь улов. Но это лишь как хороший прогноз погоды для рыбака – дождь.

– Я не против намокнуть, – подходит Сурт.

– Тогда, – с выдохом говорю, – спасибо вам огромное, Симон, вы очень помогли… В целом.

– Не говори глупостей, это всё, что я делаю теперь, – отвечает он, – ну, вам пора, пока не совсем поздно.

Да. Мы уходим, собираемся, а Вайковский пока включает телевизор и становится рядом, провожая. Мы надеваем обувь, пока он нас приглашает приходить к нему почаще теперь, особенно если не будет «гостей» больше у него.

– И послушайте, – говорит он быстро, – Дин в последний раз приходил, говорил что-то про создание мне подобия некоторого образа… «Оракул» или что-то такое простецкое. Я ему напомнил про определённого персонажа с подобным псевдонимом, и он, раскрасневшись, почти вылетел отсюда. Не ожидал, что старик разбирается в его молодёжном, смутился.

– Вы передайте ему, что я с ним согласен принимать любые образы. Всё, что он для меня придумает, – он слегка улыбается, отводя глаза, позже смотрит прямо на нас и, указывая двумя указательными пальцами, произносит напоследок: – Держитесь моего сына: он будет вашим ориентиром.

Он завершает кивком. Мы уже уходим.

Улица встречает нас холодным воздухом, но я не чувствую неприятной морозности, и как бы ветер не пытался дать мне пощечину ледяными пальцами, теперь только приятная свежесть холодка наполняет мой дух уверенностью. Мы двигаемся в сторону провала тьмы, травянистой проплешины в узоре домов, что теперь обеднела: угрюмые кустики полыни, мятлик, лёгкий кострец, зверобой, цветастый горошек – всё под покровом смеси льда, земли, песка и хрустящей под ногами белизны снега. Только чёрные мокрые кости редких высоких кустарников торчат над зимней пустошью песчаных холмов, ям, оставшихся после стройки района, над уже улёгшейся, ранее развороченной землёй. И где-то здесь находится наш источник беды.

– Давай сначала обойдём вокруг, может что-то встретим, – мои слова сопровождает облачко пара.

Штефт мне кивает. Мы идём по брусчатой дороге длиной в три дома, что является самой протянутой прямой полосой вокруг пустыря, метров триста, остальные меньшие линии охватывают местность, создавая смесь двух треугольников: две самые длинные дороги у домов – вершина острого угла, две другие – прямой угол. И соединены они по центру в странный ромб: то ли одна половина вытянута, то ли другая придавлена.

Воздух иногда просвистит ветром, однако тишину больше ничто не нарушает, снег сегодня вечером опадает с угрюмой плавностью: его мелкие частички не торопятся сливаться с покровом под ногами. А покров хрустит, мягкий и податливый, шаги оставляют за собой стылые следы глубиной по щиколотку. Мы так проходим первую часть пути, впереди всего три, и ничего не бросается в глаза, даже тревожно рыжие фонари не превращают случайные тени в образы, что могли бы напугать. Мы не видим ничего.

– Профессор подтвердил, что здесь есть сегодня что-то, – говорит Ник, – ты можешь почувствовать что-то в городе, или в районе?

– Я могу попробовать, но я не совсем так ощущаю: город скорее целостность под моей волей, чем её элементы, и неделимая целостность.

Я смотрю в пустоту, и не вижу ничего. Логично. Я пытаюсь концентрировать внимание на малейших деталях: может, что-то хрустнет не в том месте, где-то произойдёт зарождение существа, может сила потянется из одного места в другое. Хотя я не могу чувствовать силу отдельно вообще, для меня любое действие, как просто свободное движение разума, неограниченность окружением. И от меня прямо здесь и сейчас ускользает возмущение.

– Может ты что-то видишь? – спрашиваю я. – У меня ничего.

– Я могу видеть сквозь иллюзии, создавать их, но не думаю, что смогу искать что-то.

– Хм, пойдём дальше.

Мы ждём и ждём, пока на нас натолкнётся одно из тех чудовищ из описания местных, но на нашем пройденном пути ещё двух коротких путей прямого угла не встречается ничего, никого.

– Ну что, абсолютно бесполезное обращение вокруг пустыря? – спрашивает Штефт, я замечаю, что ему, в отличие от меня, холодновато: он не стоит на месте и секунду, двигает ногами, трёт кисти, прячет в карманах. – Может прямо в центр пойдём?

– А может мы просто подождём, пока станет ещё позднее? – поглаживаю подбородок. – Тогда могут начаться и видения.

– Тоже рабочий вариант, но сколько нам ждать? – поворачивается поглядеть в темноту Штефт. – Всегда есть возможность, что мы упустим.

– Тогда постоянный патруль? – говорю и тут же добавляю: – Не вокруг, конечно, но по всей территории.

– Пойдём как минимум в центр, потом поглядим.

– Согласен.

Мы собираемся идти по сугробам пустыря, поправляем штаны и обувь, ведь там снег намного глубже – середина голени. И я замечаю, что на пути, который мы не взялись пройти, отсутствует часть брусчатки, я вижу, что из ленты дороги вырван клочок. Куда же его утащили?

– Хей, Ник, – обращаюсь с находкой к другу, – Ты видишь там?

– Не хватает камня? – откликается он. – Это вижу.

– Да. Кому бы он мог пригодиться? – думаю вслух. – для стройки маловато, ограждение цветов, кустов – не оправдано, так как вырвано из доделанной дороги, а не во время стройки, только если кому-то специфически понадобилось. Именно здесь.

– Ты можешь попытаться копать землю, что осталась под камнями, – предлагает Сурт.

– Могу, – с этим словом сужаю глаза, сгущая внимание на то, что произойдёт с дырой в дороге, когда я…

Ком земли размером с крупную бочку ежесекундно поднимается в воздух. Я копаюсь, ковыряюсь в нём, под ним мозгами, и пусто, пусто, пусто. Немного щебня замешано, немного корней спящих растений, мелкой живности, совсем не важной мелочи. Швыряю землю в сторону: абсолютно бесполезно.

Дальше, я могу поглядеть дальше. Волна, потревоженная волна городских путей по моей воле запускается от места нашего нахождения. Один за другим взмывают всё новые и новые плитки, бордюры, слои фундамента. Я вижу, вижу всю ту же землю, те же камни, и всё бесполезно: никаких диковин, артефактов, мистических деталей чего-то зловещего. И дороги моего города так же послушно укладываются, возвращают свой прежний облик. Как непотревоженные.

– Ничего, – бросаю в сторону друга, – совсем ничего.

– Давай один раз пройдёмся по всему пустырю раз, не только в центр, – предлагает, периодически потирая руки, Ник, – потом минут сорок подождём.

– Пошли, – направляюсь к краю дороги.

Мы двигаемся ка та крыса: от частичного угла, где сходятся дороги к одной из сторон треугольника, а именно, с длинными дорогами-сторонами, основанием в центре. Под нами теперь хруст, хруст и треск незаметно оказавшихся раздавленными тёмных кустиков, случайных веток. Всё та же крадущаяся тишина встречает нас на пару с вездесущей пустынностью. Ни духа, ни разбойного звука, ни наислабейшего движения не проявляет округа. И ползём-ползём, пока не повторяется то же для всего пустыря: абсолютно ничего.