— Не могу с тобой не согласиться. — Он перехватил ее кисть. — Купер, как долго ты еще будешь заставлять меня ждать?

Она с минуту помолчала, потом осторожно высвободила руку и сполоснула лезвие под струей воды:

— Если ты и вправду меня хочешь, я твоя.

— О, любовь моя! — Он порывисто обнял ее. — Я не устану благодарить за тебя Бога.

Она неуверенно засмеялась:

— Генри, ты единственный мужчина из всех, кого я знаю, кто действительно говорит подобные вещи.

— Я говорю только то, что действительно подразумеваю.

— Я знаю. — Она положила бритву и повернулась, не разжимая его объятий, чтобы рассмотреть чисто выбритое лицо. — Так-то лучше. Теперь ты снова похож на самого себя.

— Я постараюсь быть тебе лучшим мужем, чем твой бывший, — сказал он, глядя на нее с обожанием. — Ты ведь не собираешься снова сбежать из-под венца?

— Нет. Обещаю. Я тоже постараюсь быть тебе хорошей женой, мой милый. И еще обещаю…

Но что еще она собиралась пообещать, так и осталось неизвестным, потому что он заставил ее замолчать поцелуем.

Ее вторая свадьба, как она и просила, состоялась в office des mariages[68] местной мэрии. Церемония прошла очень тихо: никаких русских графинь, никакой парижской богемы. Присутствовали только Кристиан, Пьер Бальмен и Катрин с Эрве в качестве свидетелей. Обстановка была далека от гламурной: одну стену комнаты занимали шкафы с папками, зато другая окнами выходила на Триумфальную арку, а государственным нотариусом оказалась очаровательная женщина, которая после совершения церемонии расцеловала по кругу всех присутствующих. Купер была одета в бледно-розовое платье с отложным воротничком, сшитое для нее Тианом, а в руках, как и хотела, держала букетик из полураспустившихся розовых бутонов. Все мужчины были в утренних костюмах, легких пальто и цилиндрах. Купер и Генри обменялись самыми обыкновенными золотыми кольцами, и это наполнило их тихой радостью.

После церемонии жених с невестой и гости отправились обедать в отдельный номер в «Рице». Стол был украшен кремово-белыми лилиями, и блюда были столь же красивыми и элегантными: начали с устриц и продолжили омарами и лососем, запивая их винтажным шампанским.

Эрве и Тиан произнесли тосты. Эрве держался с достоинством, а Диор расчувствовался в середине речи, и пришлось дать ему платок, чтобы он осушил глаза и смог продолжить.

Катрин быстро поправлялась и выглядела теперь значительно лучше. Они с Эрве так и жили неподалеку от Грасса, на юге Франции. Это Катрин собрала ей букет из роз, которые срезала у себя в саду. Ее тело снова приобрело женственные изгибы, волосы отросли, но Купер казалось, что она никогда не сможет избавиться от обращенного в глубь себя взгляда. Несколько раз за время обеда Купер замечала, как Катрин на какое-то время застывает, глядя в одну точку и сцепив руки. В такие минуты та, видимо, погружалась в ужасные воспоминания. Простое прикосновение к руке могло вывести ее из этого состояния, но Купер понимала, что Катрин еще предстоит пройти долгий путь. Это же касалось и еды: даже несмотря на увещевания Купер, она по-прежнему очень мало ела.

— Когда нас только привезли в Равенсбрюк, — обронила она, — по ночам у нас так громко бурчало в животах, что казалось даже смешным. Правда, ситуация была по-своему комична. Мы устраивали соревнования, чей живот издаст самую громкую руладу. Но через некоторое время наши желудки усохли и больше не издавали никаких звуков. — За столом воцарилось молчание. Катрин обвела всех виноватым взглядом. — Мне не стоило об этом говорить.

— Нет, стоило, — сказала Купер.

— Простите, — прошептала ей на ухо Катрин, когда за столом возобновился общий разговор. — Я не хотела испортить особенный для вас день.

— Вы его украсили. Но я вижу, что воспоминания все еще причиняют вам боль.

Катрин покачала головой.

— Когда я была в концлагере, мыслями я все время пребывала во Франции, — проговорила она. — А теперь, когда я дома, я не могу перестать думать о концлагере. Мой ум никогда не делает того, что ему велят.

— Мне это знакомо, — печально заметила Купер.

Катрин сжала ее руку:

— Со мной все хорошо. Наслаждайтесь своим праздником. Я так рада присутствовать у вас на свадьбе!

— Она заслуживает счастья, — сказала Купер Генри, лежа в его объятиях в их доме, увитом плющом.

— Да. И ты тоже.

— Я вряд ли могу быть счастливее, чем сейчас, — произнесла она, погладив его по щеке.

— Я тоже. Мне до сих пор не верится, что ты моя жена.

— Нов одном ты все же оказался прав.

— В чем?

— Церемония в мэрии была ужасно обыденной. В соборе все выглядело бы намного красивее.

Он подавил стон и закатил глаза:

— Ты с ума меня сведешь!

— Вполне вероятно, — согласилась она.

— Если хочешь, никто не мешает нам обвенчаться в соборе.

— Нет уж, спасибо. Я достаточно выходила замуж. — Она поцеловала его в губы. — Думаю, сейчас самое время стать по-настоящему твоей.

— Ты будешь моей женой, — заявил Диор Купер.

— У меня уже есть муж, который прекрасно справляется со своими обязанностями, — напомнила она. — Если бы ты был внимателен, то заметил бы, что недавно мы отпраздновали первую годовщину свадьбы.

— Он не станет возражать. Я просто одолжу тебя на один день.

— Для чего?

— Мы идем покупать тебе платье.

— О, заодно развлечемся! А куда? Шанель? Скиапарелли?

— Нет, в гораздо более скромное место w Дом моды «Гастон». В конце концов, мы ведь солидные женатые люди, а не какие-нибудь юные проказники.

— П-фф! Говори за себя, — фыркнула Купер.

Диор, ничего не объясняя, назначил ей встречу на улице Сен-Флорентен. Он взял ее под руку, и, изображая респектабельную супружескую пару, они вместе вошли в Дом моды.

Магазин прямо-таки источал старомодный парижский шарм. Шум улицы мгновенно стих, стоило им переступить порог. Одежда выглядела довольно строгой. Почти каждая вещь была отделана норкой или соболем, что в разгар лета не слишком привлекало, но, как справедливо заметил Тиан, осень не за горами. Одетые в черное пожилые продавщицы скользили вокруг них, умудряясь сочетать в своих манерах ледяную вежливость с надменной неприступностью.

— Как тебе дизайн одежды? — поинтересовался Диор.

— Мрачновато, — вполголоса ответила Купер, — и ужасно консервативно. — Если бы она и вправду выбирала себе костюм, ей было бы трудно подыскать здесь что-то не слишком старомодное.

Но Тиана, как ни странно, заинтересовало буквально все. Он попросил показать новые модели, одежду из прошлых коллекций, аксессуары — словом, все, что было в магазине. Он рассеянно наблюдал за подгонкой вещей по фигуре, совал нос за прилавки и с пристрастием допрашивал продавщиц. Его неуемное любопытство распространялось на каждый аспект деятельности магазина.

— Если нужно, чтобы тебя забальзамировали — лучшего места просто не найти, — таков был его вердикт касательно примерочной, в которую он не преминул заглянуть, когда Купер меряла платье.

Как и обычно, если дело касалось его профессии, он неуловимо менялся: обычно застенчивый и робкий, Кристиан Диор становился ужасно категоричным. Его лицо теряло мягкое выражение, и на нем появлялась предельная сосредоточенность, а тон становился непререкаемым. К тому времени как они покинули магазин, так ничего и не купив, продавщицы уже сами готовы были выдворить их с применением физической силы.

Они провели в магазине Дома мод «Гастон» почти два часа, и за это время на город успели опуститься теплые душные сумерки. Мимо них прокатил один из редких еще оставшихся в городе экипажей, и запряженные в него лошади, цокая копытами по мостовой, заставили броситься врассыпную стайку молодых монахинь.

— Итак, что скажешь? — спросил Диор.

— Милый магазинчик, Тиан. Но зачем ты меня туда водил?