— Это невероятно! — воскликнула Купер.

— Модные дома объединили свои усилия, чтобы устроить этот показ в миниатюре. Здесь все: Нина Риччи, Баленсиага, Скиапарелли, Роша, Эрмес. Это ли не чудо?

Купер смотрела на кипящую вокруг работу.

— Только французы могли придумать нечто подобное. «Чудо» — самое подходящее слово.

— Вам не кажется, что из этого выйдет отличная статья? — лукаво спросил он. — Никто не в курсе происходящего. Прессу не интересует ничего, кроме войны. Сейчас вы — единственная модная журналистка во всем Париже.

— Я даже не журналистка, где уж там — модная.

— И что? — Он указал на фотоаппарат, висящий у нее на шее. — По-моему, сейчас самое время начать, n’est-ce pas?[23]

Озарение поразило Купер, как удар молнии. Она подняла фотоаппарат и поймала в фокус группу молодых людей, устанавливающих миниатюрную Триумфальную арку.

— Месье Диор, вы — гений!

— Я знаю, — скромно отозвался он.

Она сделала снимок и перемотала пленку, чувствуя радостное возбуждение.

— Если «Харперс базар» не понравится моя предыдущая статья, то эту они возьмут наверняка.

— Вот именно. Расскажите миру о том, что мы делаем, Купер. Расскажите, что у нас тут не только смерть и разрушения, обреченность и пессимизм. Людям нужны поводы для счастья.

Молодой человек с картонной Эйфелевой башней в руках на бегу радостно поздоровался с Диором.

— Это Марсель Роша, — пояснил тот. — Я вас позже ему представлю.

Гул голосов, стук молотков, визг пил и прочие звуки созидательного труда отражались от прочных дворцовых стен. Иллюзия города в миниатюре усиливалась клубами табачного дыма и облаками пара от дыхания, которые поднимались к высокому потолку и собирались там, как тучи перед грозой. Диор провел ее по периметру зала к платформе, изображающей нарядный салон, — она была почти полностью готова. Две портнихи в черном стояли перед ней на коленях, подгоняя изящные туалеты на куклах, которым придали элегантные позы.

— Это выставка модного дома Люсьена Лелона, — объяснил Диор. — А это мой работодатель, месье Ле-лон собственной персоной.

Именитый кутюрье оказался невысоким подвижным мужчиной в двубортном костюме в полоску. У него был острый взгляд и аккуратные небольшие усики, и когда Диор представил его Купер, тот склонился над ее ручкой со старомодной галантностью.

— Добро пожаловать в Париж, дорогая леди! — Он с видом эксперта быстро окинул взглядом ее фигуру. — Вы журналистка? Могу ли я узнать, для какого журнала вы пишете?

— Для «Харперс базар», — заявила Купер, набравшись наглости.

— Превосходно! Надеюсь вскоре увидеть вас у себя в салоне, — почти промурлыкал он, поправляя кончики усов. Он вручил Купер свою визитку. — Думаю, мы способны доказать вашим читателям, что мода в Париже по-прежнему жива.

— То, что вы делаете, поистине поразительно! — Она присела на корточки, чтобы лучше рассмотреть манекены. — Какие восхитительные платьица!

— Месье Диор — талантливейший модельер нашего Дома, — сказал Лелон, положив Кристиану руку на плечо.

Купер заметила, что Диор покраснел.

— Вы слишком добры ко мне, мэтр, — проговорил он.

Диор принялся тихо объяснять Купер особенности созданных им моделей одежды. Там были и вечерние платья из атласного шелка, и очаровательные повседневные платьица в горошек. Пухлыми ловкими пальцами он вертел наряды лилипутских моделей, чтобы показать, какого труда стоило их создание: туфли были сшиты вручную; пуговицы и молнии не были пришиты намертво, а расстегивались — так же, как и пряжки маленьких ремней; в сумочках лежали крошечные пудреницы и обшитые кружевом носовые платочки. Под платьями на куклах были надеты сорочки и нижние юбочки, словно вышитые феями.

Диор обратил ее внимание на сережки в маленьких керамических ушках и браслеты на запястьях.

— Золото с бриллиантами, — сказал он. — Их специально для нас изготовил Дом Картье.

Несмотря на всю его застенчивость, о своих творениях Диор говорил со спокойной уверенностью. В то время как авторитет Делона основывался на его статусе владельца модного дома, уверенность Диора проистекала из внутренней убежденности художника в высоком качестве своего труда.

Делон с видом собственника стоял рядом, заложив одну руку в карман пиджака, а в другой держа сигарету. В Первую мировую войну он был офицером, и даже годы управления парижским модным домом не лишили его военной выправки.

«Трудно отыскать двух более разных людей, — подумала Купер, — чем этот поборник строгой дисциплины и Диор, с его мягким характером; но Делон определенно знает цену своему сотруднику».

Она внимательно слушала все, что рассказывал Диор, и делала многочисленные пометки в блокноте, а также сделала несколько снимков, изо всех сил стараясь, чтобы фотографии вышли как можно удачнее. Купер решила отнестись к своей новой карьере со всей серьезностью — поэтому тоже напустила на себя спокойный и уверенный вид истинного профессионала своего дела.

Когда она вернулась домой на площадь Виктора Гюго и села за печатную машинку Джорджа, перед ней встала другая проблема: ей каким-то образом нужно было сообщить своей семье и родным Амори о том, что она его бросила. Или он ее бросил. В любом случае, они расстались по обоюдному согласию посреди войны, подтвердив таким образом самые смелые прогнозы обоих семейств. Подумав некоторое время, она напечатала два письма: коротенькое отцу Амори, в котором почти не было никаких объяснений, и длинное — своему старшему брату, в котором объяснила всё или почти всё.

Закончив, она перечитала оба письма. Их отправка должна была стать еще одним серьезным шагом на пути к окончательному разрыву с мужем. Как только она опустит письма в почтовый ящик, вернуть их будет нельзя. Всем дома станет известно о неприглядном состоянии ее брака. Все всё узнают. Но починить то, что сломалось (да и вряд ли она собиралась это делать), будет намного сложнее или совсем невозможно. Но если она решила отнестись к переменам серьезно, ей придется через это пройти.

Она запечатала оба письма в полученные от Амори конверты американской армии, обладающие самым высоким приоритетом, и положила их на столик в прихожей, чтобы позже отнести на почту. А потом снова села за машинку Джорджа — нет, теперь это ее печатная машинка — и приступила к работе над статьей.

Она сразу начала писать. Тема ее вдохновила. Опыт написания за Джорджа репортажей тоже пригодился. Ей удавалось излагать кратко и емко, рассказывая о тех впечатлениях, что произвели на нее странные и удивительные личности, составляющие парижский мир моды. В ее тексте чувствовался интерес к человеку. И результат ее усилий после одного-двух дней работы оказался на удивление неплохим. И, что еще лучше, довольно профессиональным.

Ложкой дегтя в этой бочке меда оказались отснятые ею фотографии. Пробные отпечатки, присланные из лаборатории, показали, что все снимки, сделанные в помещении, вышли слишком темными. Если ей придется часто снимать в интерьерах, стоит потратиться на вспышку — а это означало дополнительные расходы. (Джордж так и не озаботился этой покупкой, поскольку фотографировал исключительно на улице при дневном свете.)

На одном из фото хорошо получился Кристиан Диор, но все снимки манекенов были безнадежно испорчены. Ей нужно будет еще несколько раз посетить выставку, как только она приобретет вспышку.

Поход на блошиный рынок, каждый день разворачивающий свои ряды вдоль берега Сены, оказался на редкость удачным. Фотооборудование там попадалось нечасто — многое конфисковали нацисты во время оккупации. Но теперь, когда они ушли, из тайников начали доставать все подряд. Она наткнулась на старика с коллекцией довоенных фотокамер и аксессуаров к ним, разложенных на шатком столе. Среди всего этого отыскалась помятая алюминиевая вспышка, которую можно было присоединить к фотоаппарату — если, конечно, верить выцветшей инструкции на каком-то непонятном языке, похоже, чешском. По крайней мере, в ней были чертежи. Старик заверил Купер, что вспышка находится в рабочем состоянии. Еще большей удачей стало то, что у него нашлась целая коробка магниевых ламп, которые в ней использовались. После долгого и яростного торга Купер приобрела их оптом за какую-то запредельную, по ее представлениям, цену.