Купер изучающе посмотрела ей в лицо. Под силой и красотой в нем таились холод, боль, в которой она никому не могла признаться.

— Нет, я так не считаю. И ты сделала меня счастливой.

— А могла бы сделать еще счастливее.

— Не думаю. Но я понимаю, что могла бы сделать счастливее тебя. Ты была так добра, так щедра ко мне. Я ничем не заслужила подобного отношения.

— Ты заслуживаешь лучшего. — Сюзи наклонилась и поцеловала Купер в губы.

Купер закрыла глаза и почувствовала острый приступ сострадания к этой девочке, которая пела как мальчик. К этой женщине, которая хотела ее как мужчина. Она обвила руками ее шею и крепко прижалась к ней.

— Прости. Прости, что я так тебя обидела.

— Но почему ты не можешь просто любить меня, даже сейчас? — допытывалась Сюзи, жарко целуя ее шею.

— Я люблю тебя, — прошептала Купер. Она вдруг почувствовала, что плачет. — Я буду страшно скучать по тебе, Сюзи. Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала; за все, что дала мне; за любовь, которую мне показала. — Она встала. Пора было уходить. — Я никогда не смогу тебя забыть.

Вид запряженного лошадьми экипажа у дома номер десять на улице Рояль не был так уж необычен для Парижа: в суровые годы оккупации экипажи вернулись из небытия призраками былой славы. Правда, теперь, благодаря армии Соединенных Штатов, прежних перебоев с бензином во Франции уже не наблюдалось, и подобный вид транспорта постепенно начал исчезать с парижских улиц: лошади возвращались обратно в полуразрушенные конюшни, из которых и появились.

Подумав, что в фиакре, наверное, приехал Диор, Купер, движимая любопытством, подошла поближе. Дверца приветливо распахнулась: внутри на красном кожаном сиденье, придерживая дверь, сидел Генри. Только теперь он отпустил бороду.

Она на мгновение забыла, как дышать, и ее сердце пропустило удар. А потом снова забилось с невероятной быстротой.

Она услышала собственный голос, будто со стороны:

— Тебе придется сбрить бороду.

— Я так и подумал, что ты поможешь мне от нее избавиться.

— И чем скорее, тем лучше.

— Тогда запрыгивай сюда.

Она вошла и тут же забралась к нему на колени, как маленькая девочка.

— Я уж думала, ты никогда не вернешься, — произнесла она сдавленным голосом.

— Временами я и сам так думал. — Он крепко стиснул ее в объятиях. — Моя секретарша звонила мне, чтобы передать, что ты меня искала. Я позволил себе надеяться. Прости меня. Мне пришлось оставаться вдали от тебя и хранить молчание. — Они просидели так долгое время, укачивая друг друга в объятиях. Наконец он отстранился и судорожно выдохнул. Сердце у нее по-прежнему так колотилось, что она утратила способность к связной речи.

— Ты выглядишь полным незнакомцем!

Он дотронулся до своей густой темной бороды:

— Мне пришлось изображать из себя пролетария, чтобы проникнуть в нужные места. Если бы они догадались, кто я на самом деле, я уже был бы мертв.

— Генри!

— Поужинаем в «Рице»?

— Я одета не для ресторана.

— Ты выглядишь великолепно — впрочем, как и всегда.

— Ладно, но только если я смогу отлучиться попудрить носик, когда мы туда приедем. — Фиакр дернулся и тронулся с места. Трясясь в благоухающей конским потом и кожаной упряжью кабине, она попыталась наконец выровнять дыхание.

— Ты надолго в Париж?

— Я вернулся насовсем.

Купер отвернулась к окну, чтобы он не видел, как она плачет.

— Обещаешь? — давясь слезами, спросила она.

— Да. Я вернулся к тебе — если ты, конечно, меня примешь.

Купер взяла протянутый ей носовой платок:

— Я дам тебе знать, когда приму решение. А почему карета и лошади?

Он улыбнулся:

— На свете осталось не так много городов, в которых можно увезти любовь всей своей жизни в карете. Я просто не смог устоять.

— Ты всегда был неисправимым романтиком.

— Думаю, ты права.

— Я сходила с ума от беспокойства, — лепетала она. — Ты что, улыбаешься? Я не могу разглядеть выражения твоего лица под всей этой порослью.

— Уверяю тебя, выражение лица у меня самое что ни на есть счастливое.

— Ты простишь меня за то, что я бросила тебя у алтаря?

— Если ты простишь мне, что я выгляжу как Синяя Борода.

— Договорились. Кстати, о бороде: я и вправду хочу, чтобы ты ее сбрил. Мы можем по пути заехать к тебе домой?

— Конечно.

Они подъехали к дому Генри и вошли внутрь. Все кругом сияло чистотой, в воздухе стоял запах полироля и свежей краски.

— Так красиво!

— Да, дом постепенно возвращается к жизни, — согласился Генри. — Он ждет только новую хозяйку.

В спальне, как и в прошлый раз, стояли свежие цветы. В отделанной белым мрамором ванной комнате он вручил ей ножницы, бритву и все остальное, что могло понадобиться для бритья. Он разделся до пояса, чтобы Купер смогла приступить к делу. Она заставила его сесть на край ванны и начала состригать бороду ножницами.

— Я прочел твою статью в «Пикчер пост», — сказал Генри. — Бальмен должен быть тебе благодарен: ты обеспечила ему неплохой старт.

— Он яркий талант.

— А когда ты сделаешь то же самое для своего друга Диора?

Она сосредоточенно состригала завитки волос, стараясь его не порезать.

— Думаю, уже скоро. Я постоянно побуждаю его уйти от Лелона. Но временами он просто отвратительно робок. Или отвратительно ленив. А может, и то и другое сразу.

Она щедро намылила его лицо густой пеной и взялась за бритву.

— Тебе раньше приходилось это делать? — спросил Генри.

— Дважды в неделю, до тех пор, пока я не ушла из дому. Я брила отца по понедельникам и средам. Прекрати пытаться меня поцеловать, а то я не отвечаю за порезы. — На самом деле, руки у нее так тряслись, что бритва в них представляла собой угрозу для жизни Генриха, но ей кое-как удалось совладать с собой. У нее неплохо получалось, когда она не смотрела ему в глаза, а сосредоточенно срезала покрытую пеной щетину, обнажая знакомые контуры его лица.

— Где ты был? Только ответь честно.

— Там, где шло сражение задушу Франции. Коммунисты делали все возможное, чтобы дестабилизировать обстановку в стране и аннексировать ее в пользу Советской России. Но, похоже, сейчас эта волна пошла на спад, и их силы понемногу, но убывают. И, как ни странно, это никак не связано ни со мной, ни с моей бородой, а целиком и полностью с жестокими методами Сталина.

— Что ты имеешь в виду?

— Славная Красная армия всегда служила главным орудием коммунистической пропаганды. Коммунисты годами рассказывали французским рабочим сказки, как придет Красная армия и освободит их от рабства. Но теперь все своими глазами увидели, что несет с собой такое освобождение: они обратили Польшу, Венгрию, Чехословакию в государства-узники. А теперь и Берлин сделают закрытым городом. А Берлин, моя дорогая, находится не так уж далеко от Парижа. В конечном счете в мою задачу входило указать нужным людям на эти нестыковки, чтобы они самостоятельно сделали выводы.

— Наверняка было что-то еще. Ты обещал рассказать всю правду.

— Труднее всего было втереться в доверие к нужным людям. А сталкивать две противоборствующие стороны, не принадлежа ни к одной из них, всегда тяжело. Красная армия рада была присвоить себе все лавры за победу над нацистами. Их послушать, так все герои французского Сопротивления являются убежденными сталинистами. Развеять этот миф было жизненно необходимо.

Его темные раскосые глаза жадно оглядели ее.

— Ты такая красивая! — восхищенно произнес он. — Ты мне снилась. Но всем этим снам далеко до действительности.

— Ты похудел, — сказала она, окинув взглядом его поджарый торс.

— Мне не всегда удавалось есть досыта. Я очень рассчитываю на наш ужин в «Рице».

— Ты не можешь по-прежнему жить в «Рице», — вырвалось у Купер, — в то время как этот прекрасный дом пустует. Одни лишние расходы. — Она сбрила последний клочок бороды. — И мы не можем всю жизнь питаться в ресторанах. Это вредно. Нам нужна здоровая домашняя пища.