2015 год, Донецк «На небе ночь погонная ясная…» На небе ночь погонная ясная отражается в реке звёздами. И одна из этих звёзд красная, остальные пахнут соком берёзовым. Звёзды тихо колышет реченька, травы ластятся по-звериному, ни души вокруг, ни человечка, лишь деревья руками длинными на ветру шелестят – акации. Эта вольница – степь военная. Из карманной радиостанции разговаривает Вселенная — утончённая, гумилёвская, широченною кистью писана. Эта вольница – степь монгольская, так шелка расшивают бисером, как ты буквы в слова, что бусинки, как ты словом, как будто выстрелом. И слова твои слишком русские, и слова твои слишком чистые. Ручеёк так руками черпают — прозорливость воды нехоженой — как с тобой мы врастаем нервами в эти чистые подорожники. И врачуют они нас ласково под распахнутым небом звёздным. И одна из этих звёзд красная, остальные пахнут соком берёзовым. 2015 год, Докучаевск
«Моя родина начинается с выстрела…» Моя родина начинается с выстрела, с неоконченного пейзажа, с шелестящего в сумке блистера — мне от боли, мне очень важно. Вот автобус – сквозное месиво, занавески, как крылья птицы. Стал небесным, а был лишь рейсовым, — ни доехать, ни возвратиться. Всё кружиться над Волновахою, — ни вернуться, ни отогреться. И не чувствовать под рубахою, как сжимается в страхе сердце. И не думать, и не надеяться, помолись за меня под вечер. Жизнь – трагедия, смерть – безделица, помолись за моё Отечество. 2015 год, Донецк «Слух немногим похож на правду…» Слух немногим похож на правду, однобок его жалкий хлеб. В этом городе ждали манну, а пошёл просто первый снег. И от снега теперь всё хрупко — кружевной через реку мост. В этом мире я – просто губка, а не якобы виртуоз — собиратель пейзажных музык, света в окнах, что на проспект. Город выстоит, город Юзов, город этот – теперь ковчег. Будет с голубем снежно-белым посылать нам Господь с небес просто снег, что не станет хлебом, и надежду для этих мест. Мне без этой надежды слишком горько, муторно и черно. Я всё думаю о мальчишках, тех, что в хоре на ноте «до» ошибаются бесталанно, — часть зардеется от стыда. Не хочу, чтобы по карманам их прожорливая земля рассовала. Давай о вечном: снег растает в конце пути. Снег, как звёзды и этот Млечный путь, которым ещё идти. 2015 год, Донецк Колыбельная для Мэри Лежишь, таращишь глаз на потолок, бинтуешь руки – так бинтуют сердце. Ты – девочка с окраины Донецка, конёк из русской сказки – горбунок. И все твои стальные позвонки — их непохожесть на другие спины. Твой профиль хрупкий – недолошадиный, и все вокруг Иваны-дураки. Он женится на ложной и прямой, на царской дочери в отравленных одеждах. Твоя любовь честна и неизбежна, а жизнь твоя, как в омут с головой, где сновидения на смятой простыне, где духи дома, призраки и тени, где ты лежишь, прижав к груди колени, с девичеством своим наедине. И запылённый горизонт вдали, и боль, как ток, и тело, как химера, и голос мой: «Спи, ласковая Мэри, и никого, будь ласка, не люби…» 2015 год, Донецк Новогоднее для Маши Это просто нервишки, Маша, купи серёжки, выпей капель коньячных и расплети косу. Я люблю заглядывать в твои пудровые ладошки, словно в паспорт на макеевском блокпосту. Я люблю разговаривать долго с тобой о платьях, о каких-то платьях из будущих наших лет. И глядеть, как на кухонном циферблате безымянное время теряет авторитет. Как стремительно год, сворачиваясь в воронку, преподносит нам что-то большее, чем январь. Ты пригреешь на острой груди котёнка, как когда-то не выпускала из рук букварь. Будет жёлтый свет от настольной лампы, лакированный стол и звёзды на потолке. Поиграй словами, но не превращай их в штампы, предоставь свободу хотя бы одной строке. Мишура, стеклярус и прочие артефакты — ёлка пахнет сандалом и волшебством, мир снаружи захлёбывается в терактах, и совсем не святой Николай оказался твоим отцом. Это просто нервишки, Маша, не плоть, а струны, что натянуты до предела, – сердечные провода. Я люблю сличать на ладонях твоих рисунок с тем рисунком, что на стёклах творит зима. Ночь сгущает краски и отрезает тени, нам тепло и хрупко молчать, не разнимая рук. Мы с тобою, Маша, то дурацкое поколение, для которого мир состоит в основном из букв. Мы с тобою – две закрючкованные безделки, заводные девочки – плексигласовые шары. А за шторой случился снег – городской и мелкий, он такой же, как тот, что сыплет у нас внутри. 2016 год, Донецк
«Я не помню, каким он был…» Я не помню, каким он был, больше помню, каким он стал, то не плащ на нём – пара крыл, то не кряж под ним – пьедестал. То не солнце над ним встаёт, а огромный следящий глаз, то не воинство шло в поход, а такие же, среди нас. И звучал в голове металл, для металла закон один. То не кряж под ним – пьедестал из живых человечьих спин. И пока мы вот так стоим — ядовитые, словно ртуть, я прошу, передай своїм: ничего уже не вернуть… |
