Доверять нельзя никому. Даже самому себе.

С чего он решил, что можно доверять Катарине?

С того, что на мгновение он почувствовал себя так же, как в первые месяцы после усыновления Сарой? Какой же он идиот.

Грин сжал правую руку в кулак и поднес к лицу. В темно-синих глазах полыхнула молния, но он сдержался. Обвел команду холодным взглядом. Кейра выглядела так, будто на ее глазах только что убили человека. Она была страшно бледна, закусила губу, но держалась. Возможно, из последних сил.

– Я не верю, что Катарина – убийца, – наконец сказал Грин. – Пока что у нас нет доказательств. Никаких. Наша задача их найти, а потом выстраивать версии…

Договорить он не успел. Телефон снова зазвонил. Марк.

– Да.

– Аксель, я приехал в больницу и поговорил с главврачом. Ты сидишь?

– Допустим.

– Имя женщины, которую я искал, Лили Куге, – быстро заговорил Марк. Аксель отвернулся от команды и закрыл глаза, вслушиваясь в каждое слово и чувствуя, как стекленеет душа. – В 1985 году она зарезала отчима на глазах у своего младшего брата, Альберта Куге. С тех пор она живет в психиатрической городской больнице Треверберга. С 1985 года Лили пыталась покончить с собой восемь раз. Каждый раз ее откачивали. Проводили курс лечения, потом снимали с тяжелых препаратов, но попытки повторялись. Занимательно здесь то, что как-то ночью она сбежала на кухню и подожгла себе руки на газовой плите. Знаешь, почему? Потому что она грязная оболочка, у нее нет души. А огонь очищает. Ну и напоследок: ее мать – Катарина Куге. Сотрудница полиции. За четырнадцать лет ни разу не посетила дочь. А вот братишка посещает постоянно. Примерно раз в месяц. Я поговорю с Лили и попытаюсь вытащить все, что она знает про брата. А ты займись матушкой.

– Невероятно, – пробормотал Грин, разворачиваясь на кресле к команде.

Три пары глаз сверлили его, причиняя почти физическую боль. Грин положил аппарат на стол. Набрал на рабочем телефоне номер архива, но там никто не взял трубку. Попробовал позвонить на личный номер Катарины – телефон выключен. Команда ждала. А Аксель чувствовал себя полным идиотом. Что они такого сделали или сказали, что Куге почувствовала опасность?

– Катарина Куге – мать Инквизитора, – наконец произнес он. – Кейра, запрещаю с ней общаться, если она выйдет на связь или приедет к тебе. Артур – выясни, где она и как ее найти. Она не ответила на звонок, думаю, что уже сбежала. Дилан – делай что можешь. Марк был прав.

– Значит, стандартная схема, – с неожиданным спокойствием сказал Тресс. – Недвижимость и транспорт. Займусь.

– Кейра…

– Я поеду домой, – сказала Коллинс.

Грин внимательно посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал.

– Со мной будет Тим, – внезапно покраснев, произнесла она. – Он и защитит, и…

Мужчины переглянулись, но ничего не сказали. Наконец Аксель сдержанно кивнул.

29 октября, вечер

Городская психиатрическая больница

Лили оказалась красивой женщиной с выразительными, но бесстрастными глазами, тонкими чертами белого лица и длинными волосами, вопреки всему собранными в сложную прическу из кос.

Доктор Эльза Эллингтон позволила Карлину встретиться с пациенткой, но предупредила, что вытянуть из нее любую информацию будет практически невозможно. Лили не разговаривала ни с кем, кроме брата. Она молчала на групповой и личной терапии, не вступала в контакт с другими пациентами клиники. Но Марк все равно решил попробовать. Обычно у него получалось разговорить даже того, кто молчал годами. Не в смысле, что тот внезапно начинал произносить слова. А в том, что он начинал выдавать информацию любым доступным способом. Рисовать. Показывать глазами на что-то. Жестикулировать. Карлин надеялся, что и сейчас ему улыбнется удача. Которой так не хватало всему их расследованию.

Доктор Эллингтон оставила профайлера наедине с пациенткой, предупредив, что санитар рядом. Марк прошел в просторную палату, стены которой были увешаны рисунками. Лили рисовала карандашом и акварелью. Десятки автопортретов без глаз. Ужасающее зрелище. Но больше всего ужасало другое – фотографическая точность, с которой Инквизитор воспроизвел рисунки сестры. По меньшей мере два из них. На одном были изображены сожжение ведьмы и раскаивающийся священник. На другом женщина лежала со сложенными на груди руками и была похожа скорее на каменное надгробие. Так положили безымянный труп, о котором рассказывала Катарина.

Ох, Катарина. Сейчас, когда он знал правду, сходство между Лили и офицером Куге стало неоспоримым.

– Привет, Лили. Меня зовут Марк, я из полиции. Можно я присяду?

Женщина никак не отреагировала. Она сидела, сложив ноги, и смотрела в окно, за которым снова шел дождь. Марк считал до двадцати, выдерживая паузу. Окончив счет, он нарочито мягкими, неторопливыми шагами пересек пространство палаты и сел напротив пациентки на свободную кушетку. Лили снова не отреагировала.

– Ты очень красиво рисуешь. – Пауза. – Какой рисунок твой любимый?

Быстрый взгляд в сторону и снова в окно. Карлин отследил его направление и увидел на противоположной стене листок бумаги, на котором было изображено пламя. Просто пламя.

– Любишь огонь?

Взгляд вниз, в сторону (на рисунок) и в окно.

– Я хочу рассмотреть его. Позволишь?

Опять счет до двадцати. Карлин встал, подошел к стене и присмотрелся. Судя по всему, нарисовано давно. Цвет поблёк, пламя приняло сероватый оттенок. Он надеялся, что в огне разглядит скрытые символы, но нет. Просто чистый огонь. Он обернулся, чтобы задать какой-то еще вопрос, но замер на месте: Лили смотрела прямо ему в глаза. И он не смог бы подобрать слов, чтобы описать этот взгляд. Он видел много безумцев. Множество людей, впавших в психоз, страдавших бредовым расстройством, людей, живущих в своем мире и не контактирующих с реальностью. Но у них глаза были более человечны, чем у этой женщины, все так же спокойно и невозмутимо сидящей на постели. На какое-то мгновение Карлину показалось, что в ее глаза сверкнули янтарем.

– Я не буду его трогать, – успокоил Марк размеренным тоном. – Просто хотел рассмотреть. Оно прекрасно.

Лили глаз не отвела, но выражение их смягчилось.

– Пламя – это жизнь.

Она слегка нахмурилась.

– Пламя способно очистить все, – пошел ва-банк Марк. Он медленно вернулся на свое место, стараясь не терять контакт с пациенткой, которая теперь внимательно его слушала. – Но оно способно и убить. – Снова нахмурилась. – Я люблю пламя.

На ее губах появилась чуть заметная, пожалуй, даже потусторонняя улыбка. Лили подняла тонкую руку в ожогах и провела по волосам жестом, не лишенным кокетства. Наклонила голову набок.

– Скажи, ты давно видела брата?

Жизнь из ее глаз утекла, но через мгновение вспыхнула вновь. Губы изогнулись так, будто она хотела что-то сказать, но с них не сорвалось ни звука. Марк наконец сел. Их глаза оказались на одном уровне. Находясь в двух метрах от нее, он не нарушал ее личных границ, но мог рассмотреть ее в мельчайших деталях. Кажется, он даже видел, как нервно пульсирует жилка у нее на шее.

– Мне очень нужно поговорить с твоим братом. Его зовут Альберт, так?

Лили медленно развернулась к стене. Протянула руку. И внезапно легла на кровать, будто для того, чтобы Марк мог увидеть до этого момента загороженный рисунок. Обычный карандаш. Старая работа. Какая-то комната. Посреди нее стул, на котором в странной позе двое. Мужчина болезненно откинулся на спинку стула, из его груди на уровне сердца торчит нож. Сверху на нем девушка. Рядом пририсован член так, будто его отрезали. На переднем плане сидит мальчик.

– Он видел, как ты это сделала? – негромко спросил Марк, слегка оглушенный увиденным. Он понимал, что этот незатейливый, неталантливый рисунок будет преследовать его во снах в ближайшее время. Как преследовали детали расследований каждый раз, когда он подпускал их слишком близко.