Грин задумчиво потер переносицу и поправил выбившуюся прядку.

– Но мы сможем попасть в эту болталку? И понаблюдать?

Глаза Оуена блеснули заразительным огнем азарта.

– О да. Это я вам точно обеспечу, детектив. Но не обещаю, что быстро.

– Сколько времени нужно?

Айтишник рассеянно пожал плечами, наблюдая за тем, как перепуганный Гарри отключает нужные компьютеры.

– День. Или неделя. Начну разбираться – скажу. Давайте так. Я буду писать сообщения утром и вечером, в девять и в девять. И сообщать статус. В остальное время вы меня не трогаете и своих помощников не присылаете.

Аксель улыбнулся.

– Договорились.

Вечер того же дня

Остановив мотоцикл у старого дома Сары Оппервальд-Смол, женщины, которая заменила ему мать, подарила относительно нормальную юность, а потом отвернулась от него, обретя новое счастье с новым ребенком и мужем, Грин набрал в грудь холодного воздуха и подумал о том, что вскоре ему нужно будет менять резину на мотоцикле и доставать зимнюю одежду.

Он помнил тот момент, когда вернулся из армии и его встретила совершенно другая женщина. И тот момент, когда ее муж и сын погибли, и она потеряла все, а открыться приемному сыну не смогла, заявив, что это он, Аксель, виноват. Не успел, не помог, не нашел убийцу. Которого до сих пор никто не нашел.

Но официально она его усыновила. И это означало лишь то, что сейчас, когда у нее никого не осталось, а разум постепенно улетучивался, заботу о ней взял на себя Грин. По сути, вся надбавка, которую он получил года полтора назад вместе с повышением звания, уходила на содержание приемной матери. Сиделка, врачи, лекарства, оплата коммунальных услуг, легкий ремонт в ее квартире.

Недавно она начала кричать по ночам.

С Элизабет они сбрасывались на квартиру. Один он снять квартиру не смог бы при всем желании, нужно было расквитаться с ссудой на мотоцикл. Может, через год. Номер в отеле он арендовал на неделю, а потом придется переезжать к Саре и брать на себя часть повседневных забот.

Шумно и резко выпустив воздух из легких, Грин слез с мотоцикла, достал из кофра сумку, взял шлем и, бросив на железного друга грустный взгляд, вошел в подъезд, стараясь ни о чем не думать.

Он открыл дверь в квартиру своим ключом. Она не смогла остаться в доме мужа после его смерти. Вернулась в свою двухкомнатную маленькую квартирку. А дом продала и почти все деньги отдала на благотворительность в приют, где работала и где рос Аксель.

Когда-то она привела его именно сюда. А выгнала уже из другого места, демонстративно бросив ключи от двери в прошлое, которое думала, что закрыла навсегда. В квартире было тихо, тепло и сухо. Детектив аккуратно закрыл за собой дверь, с удивлением замечая, что чувствует себя ровно так же, как тогда, когда возвращался сюда из школы. И когда уходил отсюда в армию.

Он медленно и осторожно опустил сумку на тумбочку, снял куртку, разулся и прошел в квартиру, чувствуя, как низкий потолок давит на плечи. На кухне Сары не было. Ну, конечно. Она почти все время проводила в спальне. Он заглянул в свою комнату. Здесь ничего не изменилось. Вздохнул. Коротко постучал и заглянул в спальню.

Сара лежала на постели с книгой в руках. Обложка была затянута газетой. Агнесса рассказывала, что в последнее время Сара читала в основном разнообразные жития святых. Изредка любовные романы или книги по психологии. Рядом с кроватью вперемешку лежали работы Фрейда, Юнга, сонники, православная Библия (внезапно) и что-то еще. Женщина медленно перевела на него взгляд.

– Вернулся? – спросила она. – Как дела?

Он бы не удивился, если бы она спросила «как дела в школе».

– Все хорошо. Вернулся. Ты не против?

Она неопределенно пожала плечами. Надо посмотреть назначения, какие препараты ей сейчас дают. Подозрительно спокойная. И какая-то фальшивая.

– Если бы Бог был против твоего возвращения, ты бы не вернулся.

Она механически повернула голову и снова углубилась в книгу. Видимо, это Бог подсказал Лиз порвать с ним по СМС. А маньяку убить очередных несчастных, чтобы все повторилось. Аксель будет пропадать на работе, приходить домой в последний момент, чтобы просто упасть на кровать. Есть в столовых и кафе, перебиваться с кофе на кофе и думать о том, что у него нет времени остановиться и понять, какую жизнь он вообще хотел.

Он криво улыбнулся, вышел из спальни приемной матери и аккуратно прикрыл за собой дверь. На душе стало легко. Пока она в таком состоянии, он сможет работать. Он зашел в прихожую, взял сумку и вернулся в комнату, в которой прожил два самых счастливых года своей жизни.

Позже, когда он уснул, видел во сне себя в детстве. Он сидел в библиотеке в приюте и через мутноватое окно следил за тем, как Сара Оппервальд, нянечка средних лет, милая и добрая, занимается с младшими. И думал, что вот было бы хорошо, если бы у него была такая мама.

10 октября 1999 года

17.55, воскресенье

Окрестности Треверберга

Он посмотрел на несколько бревен, которые лежали под деревянным навесом. Этот участок располагался достаточно далеко и достаточно уединенно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Отвратительная погода изгнала из лесов, окружающих Треверберг, остаток любителей пешего туризма и природных красот. Он чувствовал себя в безопасности. Здесь же в укрепленном с довоенных времен подвале разрушенного случайным снарядом дома, который принадлежал его предкам, он держал тех, кто должен был принять свою судьбу с мужеством и стойкостью. И тех, кому даровал милосердие, забирая их боль и страдания, память и ужас, через который они прошли, простым уколом.

Он усмехнулся. Это интересно. Он уже говорит «они».

Он потер руки в тонких кожаных перчатках, сидящих на нем как влитые. Эти бревна были собраны по всей Европе. Он подозревал, что полиция начнет с мелочей. И не был готов сдаваться, не сейчас. Он изменил подход к делу, по сути, только начал. И все прошло прекрасно. Единственное, что пугало – недостаток внимания СМИ к происходящему. Полиция держала при себе то, что увидела. Связь жертв. Даже композицию в СМИ вывалили лишь частично. Не отобразили замысел. Это приводило в бешенство. Ради чего он потратил целых четыре часа? Ради чего готовил мучителя? Чтобы никто ничего не узнал? Чтобы эти ублюдки, насилующие падчериц, не поняли, что он пришел за ними? Чтобы все осталось, как было?

О нет. Сейчас он будет умнее. Он обеспечит не только справедливость, но и придаст это огласке. Нужно все продумать, чтобы полиция не пришла к нему раньше времени. Он понимал, что рано или поздно придет. Но высшая миссия важнее его жизни. Он должен все изменить! Он должен заставить всех, даже самых важных людей этого города, задуматься. Он должен заставить их поменять законы и научить видеть затаенную боль в глазах молодых девчонок, которые живут в аду.

Как он восхищался Лоран! Ее тонкой грацией, ее гибким телом, ее чистотой, которую редко можно встретить у девятнадцатилетней девушки, особенно если эта девушка – балерина. Дитя искусства. Все время на виду. Он наблюдал за ней долго. Слишком долго. Пока не узнал, что она сходит с ума от депрессии и сидит на препаратах.

Воспоминания передернули его с ног до головы. Даже в глазах потемнело. Он положил руку в перчатке на ближайшее бревно и прикрыл глаза. Лоран, спи спокойно. Больше никакой боли и никакого насилия. Тот, кто издевался над тобой, горит в аду. А ты приняла мученическую смерть.

А я принял на себя грех. Ради тебя, Лоран.

Он открыл глаза. Когда мучитель уничтожал жизнь и психику его сестры, он ничего не мог сделать. Но сейчас он может сделать достаточно для того, чтобы поставить вопрос ребром. Чуть больше усердия! Чуть больше смекалки и изворотливости!

Он вернулся в свой серый старый пикап, стянул с головы мокрую от дождя шапку и бросил на переднее сиденье. На этой машине в городе он не передвигался. Но здесь, на бездорожье, только она могла закрыть все его цели. Сам пикап был полностью скрыт от лишних глаз. Большой багажник укрыт тентом. Неделю назад именно на ней он привез очередного мучителя, который сейчас сидел в подвале и ждал часа избавления от боли и самой жизни. Но что такое неделя или две мучений по сравнению с годами издевательств над невинной душой?