– Мелкое недоразумение.

– Да? Еще я слышал, в муромских владениях уже совершено нападение на ваш дозорный бриг.

– Уже слышал?

– Уже. «Ямдан», кажется.

– У тебя хорошая разведка.

Марусим хмыкнул.

– Да не жалуюсь. А твоя?

– А моя разведка сообщила, что нападение на «Ямдан» совершено не регулярными войсками Мурома, а неким беглым боярином. Тихон тут ни при чем.

– И ты ему веришь?

– Я это проверю.

– Как?

– Скампавей боярина Стоеросова уже ведут на буксире у нашего фрегата «Консо». Думаю, скоро он появятся вот здесь, – эпикифор махнул рукой в сторону окна, за которым нежно голубела бухта Монсазо, – под окнами Сострадариума, где сейчас, почтенный марусим, я имею честь беседовать с тобой. А позже тут же побеседую с боярином Стоеросовым. И он расскажет ту правду, которая мне больше подойдет.

Марусим озадаченно почесал макушку.

– Конечно, расскажет, – сказал он. – Еще бы! Но какое имеет значение, что ты там вытрясешь из пирата? Когда есть сила, повод для ее применения искать не обязательно. А сила есть, солдат у тебя раз в пять побольше наберется, чем у Поммерна с Муромом, вместе взятых. Или нет?

– Да больше, больше, – поморщился эпикифор. – Но зачем драться сразу с двумя, когда можно драться с теми же двумя не сразу? Тихон не спешит в союзники к Бернару. Все хитрит, считает себя мудрее всех. Что ж, пусть тешится, бородатый дурак. Это мне на руку, поскольку курфюрстом следует заняться в первую очередь. А показания Стоеросова пригодятся потом, когда потребуется взять за бороду весь дремучий Муром.

– Но сначала Поммерн?

– Безусловно. Между прочим, курфюрст опасен Покаяне не больше, чем Магрибу, дорогой мой Шараф.

– Магрибу? Фи! Чем? Своими двадцатью пятью дивизиями? Да это капля в наших степях! Тем более, – марусим презрительно скривился, – пехота…

– Курфюрст опасен не только и не столько своей пехотой.

– Чем же еще?

– Артиллерией. А еще больше – идеями.

Марусим звучно расхохотался.

– Ху! Утомил. От любой идеи секир-башка отлично спасает. Эпикифор! Твои страхи смешны, это я тебе говорю.

– Напрасно.

– Да? Ну давай, объясни дикарю.

Эпикифор вздохнул, прочел про себя краткую молитву, испрашивая у Пресветлого терпения. Потом сказал:

– Вот представь, что все твои нукеры вдруг перестанут повиноваться.

– Кому, мне?

– Тебе.

Марусим наморщил лоб.

– Не представляю, – честно сообщил он.

– Жаль, жаль. Ладно, попробуем с другого бока. Курфюрст Бернар Второй унаследовал трон тридцать шесть лет назад. За это время он добровольно уступил своему парламенту права на объявление войны, определение размеров налогов и практически всю законодательную власть.

– Право вето все же за собой оставил, – усмехнулся марусим, выпивая. – Уфф… Твое здоровье, гяур.

– Оставил. Но сделал независимыми Курфюрстенбанк и суды, положив в основу их деятельности… – тут эпикифор поморщился, а марусим сочувственно покачал головой, – презумпцию невиновности…

Марусим зевнул.

– И как у тебя язык не ломается.

– …ликвидировал многие привилегии старой знати…

– Это правильно, – одобрил марусим. – Чтоб в стаи не собирались.

– …организовал Академию Наук, разрешил политические партии, согласился на выборность ландтагов и мэров…

Марусим почесал живот.

– Вот чудик! Ну и пусть себе бесится. Нам-то что? К нам это не имеет ни малейшего отношения.

– Ошибаешься. Имеет, и самое непосредственное.

– Докажи.

– Пожалуйста. Двадцать семь лет назад курфюрст отнял у Пресветлой Покаяны округ Швеер. И непохоже, что собирается его вернуть.

– Хе! Вы же сами напали. А Поммерн взял и навесил вам по холке да по ребрам. Потом – ну, было дело, оттяпал кусочек себе на память. Но как же без того? Без этого зачем же воевать? И при чем тут эта, как ее… презумпация?

– Хорошо, хорошо, допустим, – легко согласился эпикифор. – Забудем про то, что напали-то мы из-за еретиков и небесников, да всяких беглецов политических, которых курфюрст прикармливает у себя. Беглецов, заметь, не только из Покаяны или того же Мурома, но и из Магриба.

Марусим впервые начал проявлять интерес к разговору.

– Так. Валяй дальше.

– Изволь. Двадцать четыре года назад некий князек Четырхов откололся от Мурома и попросился, знаешь, куда? Правильно, в Поммерн. А почему?

– Да, а почему?

– Да потому, видишь ли, что гуманизма вдруг захотелось князюшке. Просвещения народного… Про Землю, нашу прародину, книжек начитаться изволили. В результате живут сейчас на пенсию, занимаются селекцией какого-то овоща…репы, кажется. Да школы деревенские инспектируют. А корону сдали в музей.

– Ну, этот явно свихнулся. Только нам-то чего беспокоиться? Ни мой эмир, ни твой Тубан коронами не разбрасываются.

– Верно. Но я еще не все сказал. Девятнадцать лет назад после очередной междоусобицы в эмиратах султан Джанги сказал, что лучше быть живым вассалом курфюрста, чем мертвым подданным эмира. Помнишь?

– Помню, – насупился марусим.

– И что же получается, достопочтенный? При жизни всего лишь одного поколения Поммерн умудрился отщипнуть куски от каждого из своих соседей. За исключением разве что Шевцена. Но и в этом случае как только власть перейдет к молодому графу Вольдемару, окончившему, кстати, и университет Мохамаут, и померанскую Кригс-Академию, и давно уже разделяющему романтические взгляды курфюрста на так называемые права личности, так вот, как только это произойдет, какая-то форма объединения Шевцена с Поммерном неизбежна. Согласен?

– Очень может быть, – после некоторого раздумья признал марусим.

– Тогда мы получим последний и самый наглядный пример опасности идей, почтенный. Заметь, все приобретения достигнуты Поммерном без применения военной силы.

– Ну… Поммерн действительно пухнет. Что ты предлагаешь?

– Скажи, твой эмир отказался бы от всего левого берега Теклы?

– О! А твой базилевс возражать не будет?

– Не будет.

– И какова цена?

– Только та, которую вы заплатите курфюрсту за пограничные крепости.

Марусим добродушно рассмеялся.

– Ах, Робер-паша! Хитер, хитер. В то время, когда курфюрст будет воевать с нами за свои пограничные крепости, твои сострадарии ударят Бернара с другого бока и без труда займут правый берег Теклы. Так?

– Удара с двух сторон курфюрст не выдержит, – уклончиво сообщил великий сострадарий.

– Вполне возможно. Но тот, кто нападет первым, тот и понесет главные потери. Я слишком мало выпил, чтобы не понимать такой простой вещи, неверный. Налей еще.

Эпикифор налил.

– А если первый удар нанесет Покаяна? Ты тогда поддержишь нас с востока, марусим? Подумай, я предлагаю не только вернуть султанат Джанга, который не так уж давно Поммерн отнял у вас. Я предлагаю весь левый берег Теклы, действительно весь, до самой границы с Муромом.

Марусим покосился багровым глазом.

– А Муром трогать не хочешь?

– Пока – нет. Но если этого хочешь ты, мы его тоже разделим. Неужели ты забыл о Джанге, Шараф? Твои предки там кое-чем владели.

Щеки марусима налились кровью.

– Я ничего не забыл, неверный! Я помню не только Джангу, но и экспедиционный корпус Джона-из-Грищенок, который вторгался в Магриб по приказу курфюрста. Однако я боюсь, что ты сам кое-что забыл.

– Да? И что же?

– Не притворяйся простачком, Робер. Ты прекрасно знаешь, что войска курфюрста стерегут горные перевалы и не пускают к нам орды ящеров. А если ящеры прорвутся, мало никому не покажется. Ни тебе, ни мне. Так что зови гурий и давай покончим с делами.

– Рано. Пусть гурии подождут.

– Ты еще что-то можешь предложить? – удивился марусим. Получше гурий?

– Конечно.

– И что же?

– Зиму.

– Вот спасибо. Большой тебе рахмат! И на кой шайтан мне ваша зима?

– Да на тот шайтан, что зимой ящеры не воюют. Не переносят они ее, кровь холодная. Вот именно за зиму мы и должны покончить с Поммерном, после чего перевалы займут войска Покаяны.