— В чем дело, Артемида? — хрипло спросил Убийца, складывая крылья и возвращая на каменную физиономию традиционное выражение «как-же-меня-достали-эти-проклятые-олимпийцы».

По сравнению с предыдущим выражением «ты-помешала-Макарии-гладить-мне-перья-а-значит-ты-должна-умереть» это был несомненный прогресс. Артемида даже передумала убегать. Впрочем, идея убегать от самого быстрокрылого создания во Вселенной и без того была излишне самонадеянной; пожалуй, единственная надежда была бы на помощь Макарии — только сомнительно, что царевна предпочла бы помочь Артемиде с побегом, а не Танату с расчленением.

— Я ищу Персефону, — с некоторым смущением сказала охотница, сложив руки на груди.

— Зачем? — строго уточнила Макария. — Что-то срочное? Если это Афроарес…

В голосе царевны зазвенело воодушевление; Танат же закатил глаза и заявил, что двухголовому гибриду Афродиты и Ареса придется подождать до утра, потому что конкретно Макарию он, Танат, точно никуда не отпустит, пока та не отдохнет. Последнее, в чем можно было заподозрить Убийцу, так это в том, что он способен о ком-то заботиться, но Артемида успокоила себя тем, что это или приказ Владыки Аида, или неожиданно пробудившийся у Таната инстинкт самосохранения (очевидно, что уставшая и злая Макария становится еще более разрушительной, чем обычно).

— Нет-нет, Аф… э-э-э… Афроарес не появлялся — заверила их Артемида. — Я просто хотела убедиться, что с Персефоной все хорошо. Ты же помнишь, сегодня она снова лишилась невинности…

— Надеюсь, ты не собираешься макать мамочку в озеро Канаф? — подозрительно прищурилась царевна. — Кстати, я давно собиралась попросить прабабушку Гею ликвидировать это гадкое озеро…

— Конечно, нет! — возмутилась охотница. — Возвращать девственность в третий раз уже перебор, это понимает даже Деметра. Я просто хотела поддержать ее… ну, что может быть лучше короткого отдыха в объятиях любимого человека?..

На мрачном лице Таната отчеканилось выражение глубокого отвращения к подобному отдыху и персонально к Артемиде. Макария же сморщила носик, и, устремив на охотницу подозрительный взгляд, подчеркнуто-ласково поинтересовалась, на каких основаниях богиня считает себя «любимым человеком» для Персефоны.

— Она моя подруга! — заявила Артемида, решив не выговаривать маленькой подземной царевне, что рано ей спрашивать такое у взрослых богинь.

— Подруга? — уточнила царевна. — Ну ладно… — она бросила пристальный и, кажется, даже в чем-то угрожающий взгляда на Таната и принялось пространно излагать предполагаемый маршрут Персефоны, — … но если и там ты ее не найдешь, подойти к Гере, она отправит на розыски нимф, — закончила царевна.

— Спасибо, — растерянно поблагодарила охотница, пытаясь уложить в голове всю сложную цепочку перемещений своей подруги. Царевна радостно закивала.

— Не стоит благодарности, — бросил Убийца, разворачивая левое крыло и осматривая перья.

Прозвучало это так, словно Танат ее выпроваживал — да, пожалуй, так оно и было; Макария с умильной мордочкой помахала ей ручкой из-за расправленного крыла и Артемида устремилась на поиски Персефоны.

***

Как только за Артемидой закрылась дверь, Макария тут же поднырнула под крыло, потерлась носом об Танатово плечо и горячо зашептала, что из всех подземных чудовищ он, без сомнения, самый жуткий, душераздирающий и зловещий.

— Зачем ты отправила ее к Посейдону и Амфитрите? — мрачно поинтересовался «самый зловещий», сворачивая крылья.

— Ну, а что она лезет, — зашептала царевна, оглядываясь на дверь. — Мамочка конкретно выразилась, что хочет провести время с папочкой, а не с этой лесбиянкой ненормальной. Нет, ты слышал про эти «объятия любимого человека»?! Это еще додуматься надо! Смотри, Убивец, сейчас она пойдет к Посейдону и Амфитрите, и там наверняка оргии в разгаре, а если она вырвется и убежит, то должна пойти к Гере, они сейчас с Гекатой, я должна их проинструктировать…

— Макария! — Танат сложил руки на груди. Вышло не сурово, а мрачно и чуть укоризненно; а, впрочем, он знал, что тот леденящий душу звон металла в голосе, который так пугает подземных и олимпийцев, совершенно не производит на впечатления на царевну (да и с чего бы, она же не на пустом месте была дочерью Невидимки). Укоризненный взгляд вроде «я твой наставник, забыла, я же учу тебя сражаться на мечах, и я имею полное право мешать тебе развлекаться» срабатывал примерно один раз из пяти, все остальное и того реже.

В этот раз, например, не сработало ничего.

— Что «Макария»? Тебе что, жалко эту мерзкую Артемиду? — поразилась царевна. — Ничего, я еще помню, как она проткнула папу копьем.

— Никого мне не жалко, — хрипло возмутился Танат. — Просто подумай, что мне выскажет Невидимка, если узнает, что ты замешана в каких-то историях с оргиями.

— Папочка не узнает, — заверила его Макария. — Ладно, лежи и отдыхай, а я пойду к Гере.

Царевна еще раз пристально осмотрела Таната, и, убедившись, что тот не собирается препятствовать в реализации ее козней, выскользнула вслед за Артемидой. Убийца вздохнул и улегся на ложе. Пожалуй, ему и вправду следовало немного передохнуть, пока судьба-предназначение не потянула резать нити погибших или пока царевна не преуспела в воплощении своих планов.

Впрочем, Танат полагал, что он и без того внес достаточный вклад в дело спасения Олимпа от Афродиты с ее Концепцией. Спасать его от Макарии он не подписывался.

Неистовая Афродита и Прекрасный Арес, конечно же, не рискнули спускаться с Олимпа в совершенно недружелюбный мир смертных — да и зачем? Им хотелось мстить, мстить за сорванную Концепцию, за их поруганное тело (по правде говоря, само тело их устраивало, раздражало только отсутствие фаллоса), за гнусную улыбку подземного дядюшки, за испуганные вопли Геры и общее недовольное пренебрежение ими со стороны олимпийцев. И, конечно, за власть, долгожданную власть, которая была так близко и которая ускользнула из рук из-за:

— коварства дяди Аида (да, он всегда, всегда им мешал, он лишил мужскую составляющую их тандема такой замечательной черной дыры, он выпустил на волю мерзкую Макарию, он соблазнил Персефону и вдохновил ее действовать, а потом, когда она, казалось, уже перешла на сторону Концепции, похитил и переманил обратно, да, это был он, он, всегда он);

— предательства Артемиды (ну кто же, в самом деле, мог предположить, что эта ненормальная не сможет вынести, когда Арес начнет насиловать Персефону у нее на глазах, ну правда; конечно, это можно было предположить, она не спроста была так повернута на правах женщин, но все равно, нормальная, адекватная богиня не будет из-за такой мелочи предавать соратниц);

— феерической тупости Афины (ну правда, если бы совоокая дура просто смешала три партии крови с ихоров и не плясала с шаманским бубном над кучей других экзотических компонентов, расклад был бы совершено другим — так нет, ей же захотелось экспериментов!);

— некоторых других обстоятельств вроде неправильно сошедшихся звезд и общей неудачности дня.

Расчесывая растущие из самых различных мест их усовершенствованного тела светлые волосы, Арес и Афродита любовались своим отражением в озере неподалеку от разрушенного дворца — попасться они не боялись, благо у них был шлем невидимости (вот еще один повод для мести, теперь уже Персефоне, это из-за нее Арес столетиями бегал по Подземному миру как клоун), а полюбоваться на себя хотелось — и продумывали план мести всему Олимпу.

Продумывалось не очень — видимо, их стратегический гений все же немного ослабел из-за отсутствия на подхвате Афины и Артемиды — и месть получалась какой-то не страшной, трудно реализуемой и вообще маловероятной.

Чуть успокоившись, они предприняли вылазку на разведку. В первую вылазку на Олимпе было шумно — все были заняты помощью раненым, во вторую — тихо и мирно, олимпийцы и примкнувшие к ним амазонки оккупировали более-менее целые постройки и зализывали раны. Чудесный тандем не рискнул заходить в помещения, а на улице народу было немного. Периодически мимо них проходила то нимфа, то харита, то амазонка (эти дуры, конечно, были не в состоянии их заметить, ну, разве на нюх), боги же не высовывались из своих норок — ну, разве что ближе к закату откуда-то из кустов показалась встревоженная Артемида, которая тут же принялась носиться взад-вперед.