Минта вспомнила эпизод примерно тридцатилетней давности, когда Персефона попыталась соблазнить Владыку Олимпа в виде змеи. Причем Зевс как таковой ее не интересовал — о нет, она хотела выпросить у него право развестись с Аресом (женщинам, как известно, развестись сложнее, чем мужчинам). К сожалению, из этого ничего не вышло. Верховный бог Олимпа удачно соблазнился, но право на развод давать не спешил, и обозлившаяся Персефона нажаловалась на него Гере, преподнеся все так, будто она — невинная подземная овечка, а он — коварный похититель и соблазнитель. Олимп тогда сотряс грандиозный скандал…

Поэтому Минта была уверена, что Зевс не очень обрадуется Персефоне, торчащей, словно гаремный евнух, подле его покоев. Какое-то время нимфа обдумывала вариант попросить о помощи Макарию — та точно не откажется отвлечь Геру, пока Минта развлекается с ее мужем — но, поразмыслив, решила, что с юной царевны станется ввергнуть Олимп в пучину хаоса. А отвечать за возможное разрушение вотчины олимпийских богов простой нежной нимфе как-то не с руки.

Однако Судьба-Ананка благоволила несчастной нимфе — желанный Эгидодержец сам, лично спустился в Подземный мир с братским визитом! Этот шанс нельзя было упустить!

— Мне кажется, это плохая идея, — с сомнением качнула головой Персефона, когда Минта поделилась с ней гениальным планом по соблазнению Владыки Олимпа.

К тому моменту Зевса уже встретили, накормили, напоили, обмыли ноги, представили Персефоне и Макарии, и повели прогуливаться вдоль Стикса. Эх, если бы Минта не отсыпалась в своих покоях после пережитого стресса, она бы успела на омовение ног!.. И Зевс бы точно не устоял!..

Впрочем, нимфа была уверена в том, что он и так однозначно не устоит — главное, чтобы сестрица не путалась под ногами. Нимфа уперла руки в бока и состроила капризную гримаску:

— Ну, сестрица! Такой шанс выпадает раз в жизни!

— Да, и только потому, что не каждая может это пережить, — нахмурилась царица. — Если Гера узнает…

Она с сомнением посмотрела на Зевса, который неторопливо уходил куда-то в сторону Стикса и вел неспешную беседу с Аидом.

Минта проследила за ее взглядом. Искристо-белое торжественное одеяние Владыки Олимпа не скрывало, а только подчеркивало могучее сложение, сильные ноги и руки, принадлежали не человеку, богу, а какой-то прекрасной статуе, изваянной великим скульптором. Чуть вьющиеся волосы цвета темного золота ниспадали на плечи тяжелыми волнами, а когда нимфа перевела взгляд ниже, то не смогла удержаться от восторженного вздоха. Не то услышав, не то почувствовав этот вздох, Зевс обернулся и быстро, оценивающе взглянул на нимфу. Та затрепетала, чувствуя, как к щекам приливает кровь, но властитель ее дум уже отвернулся, что-то вполголоса выспрашивая у Аида.

Тот в своем темном наряде казался мрачной тенью Владыки Олимпа. С точки зрения Минты, тень эта совершенно не выдерживала конкуренции — она и двигалась иначе, и держалась не так царственно, и не могла похвастаться такой мускулистой фигурой (и такой потрясающей задницей!).

Персефона же смотрела на эту тень так, словно каждую секунду оттискивала его образ в зрачках.

Не всегда; когда они разговаривали, подземная царица вела себя вполне адекватно, но порой Минта замечала, как на нее накатывает, и каждая секунда словно становится последней.

Нимфочка никогда не желала себе ничего подобного. Она всегда хотела любви легкой, как поцелуй бабочки, буквально на подсознательном уровне ощущая, насколько может быть больно… она встряхнула головой и снова переключилась на созерцание самого достойного объекта в поле ее зрения. А именно, на божественную поясницу Громовержца.

Зевс словно почувствовал ее взгляд копчиком — обернулся, наградил Минту покровительственной улыбкой, и нимфа робко опустила глаза, пожирая Владыку Олимпа взглядом из-под ресниц.

Макария, целых полчаса мирно играющая с гигантским муравьем поодаль, оторвалась от своего увлекательного занятия и пакостно хихикнула в сторону нимфы.

Спина Зевса вздрогнула (как, собственно, и все живое в округе); Аид подхватил брата под локоть, ускоряя шаг и уводя его в сторону Флегетона. По пути он оглянулся через плечо и выразительно показал Минте кулак.

Нимфочка возмущенно обернулась к Персефоне:

— Видела, да?! Твоя змеища, значит, хихикает, распугивая все живое, а достается за это несчастной нимфе! Где справедливость, я спрашиваю! Смотрите, обижусь и примкну к Афродите!

— Я предлагаю оставить этот вариант на крайний случай, — серьезно предложила Персефона. — Ты будешь нашим секретным оружием.

Минта обиженно надула губки, и царица усмехнулась:

— Ладно, уговорила! Пойдем ко мне в покои, подберем тебе украшения…

— А я сотворю одежду и благовония! — вскочила Макария, оставив в покое гигантского муравья (тот явно обрадовался и поспешил ретироваться куда-то в сторону асфоделевых полей).

— Гекате твори, ей понравится! — воскликнула нимфа, хватая Персефону за руку, пока та не передумала, — Пойдем, пойдем, скоро они закончат с мужскими разговорами и начнется пир, и я буду подавать напитки.

Минта уже заранее прикидывала, как будет наклоняться, демонстрируя самые аппетитные части своей фигуры, и в какой момент «случайно» прольет на грудь вина.

Персефона закатила глаза и пробормотала что-то про озабоченных нимф, но Минта ее не слушала, а деловито тащила в нужном направлении. Вокруг них нарезала круги Макария, полная гениальных идей относительно Минтиных нарядов, и нимфа невольно посочувствовала будущему мужу маленькой царевны.

— Таким образом, мы решили, что будем сидеть и ждать их решающего удара, — мягко, обманчиво-мягко сказал Аид, осторожно касаясь волос Персефоны гребнем из черного дерева.

Его голос был шелестящим шелком, ласковым ветром в ее волосах, едва заметным касанием. Персефона не хотела вслушиваться в слова — хотела только наслаждаться его голосом, его прикосновениями. Она сидела на скамье в зале для пиршеств, опустив голову на сложенные руки, Владыка расчесывал ей волосы плавными, аккуратными движениями, а рядом ехидничала Макария, у которой, собственно, Аид и забрал этот гребень, дабы та не повыдергивала матери все волосы. Царевна, которая в принципе не очень понимала, как надо расчесывать, чтобы подопытные не сбегали в ужасе, и держала гребень аки орудие убийства, была не против. Персефона даже заподозрила, что это было запланировано Макарией с самого начала.

Так или иначе, сейчас царице не хотелось думать об интригах своей неугомонной дочурки. Она мысленно пообещала себе поговорить с Гекатой о том, что Макария как-то слишком сильно обеспокоена личной жизнью своей матери. Гребень это еще ничего, тут даже, может, и не было никакого умысла, но если вспомнить ее многоходовую интригу с участием Адониса, Ареса и Харона, в результате которой Адонис прилюдно высказался, что Афродита нравится ему куда больше, чем Персефона, после чего второй (!) раз погиб от руки Ареса (тот даже отвлекся от своей бесконечной стройки), утратил дарованное ему тело, и удалился на асфоделевые луга в виде тени…

Нет, Персефоне не было жалко Адониса. Совсем не было. Бывший фаворит ее совсем не интересовал, однако Макария явно напрашивалась на профилактическую беседу.

Но не сейчас.

Сейчас Аид расчесывал Персефоне волосы и в красках пересказывал военный совет. С его слов выходило, что Владыки — Небесный и Подземный — потратили полчаса на обсуждение тактики и стратегии в грядущем противостоянии с Афродитой и ее сторонницами, еще столько же ушло на рассказы Аида о мире смертных, после чего они с чистой совестью сменили тему и принялись обсуждать баб.

«Что за небесное создание стояло рядом с твоей Персефоной и строило мне глазки?», — вопросил Зевс. — «Это, случайно, не та прелестная нимфа, из-за которой Гера едва не оторвала мне мое божественное достояние?..»

«Случайно та, — сдержанно ответил Подземный Владыка. — Ее зовут Минта, это сестра Персефоны по матери. Насчет отца не знаю, но, судя по всему, либо ты, либо Эрот, либо Приап».