Макария, прихрамывая и стараясь не наступать на непонятно как ушибленную ногу, пошла к воронке, рассудив, что там, наверняка, находится самое интересное. Периодически она переступала через тела нимф, амазонок и океанид, внимательно поглядывая, не попадется ли кто из своих. Свои не попадались, но все на удивление были живы — не то из-за того, что все сторонницы Концепции были на удивление удачливы, и при взрыве никого не прибило, не то из-за того, что Смерть, которая должна была срезать пряди, сама валялась без сознания.

— Макария, ты? — донесся до нее голос мамы. — Ты в порядке? Мы тут.

Мамы в обозримом пространстве не имелось — одни закопченные развалины да приходящие в себя амазонки — поэтому царевна прикинула направление по голосу.

— В порядке, — крикнула Макария маме, обходя особо крупный кусок олипийского дворца. — А, вот вы где!

Мамы по-прежнему не было видно, зато у покрытой копотью тумбы полусидел, подогнув одну ногу и опираясь спиной на относительно ровный кусок мрамора, папа Аид. В обожженных лохмотьях вместо одежды, с копотью на лице и мраморной крошкой в волосах он выглядел крайне живописно, однако, опять же, здоровее, чем Танат. По крайней мере, когда он открыл глаза, чтобы посмотреть на Макарию, взгляд у него был цепким и внимательным, а не мутным и плавающим, как у незадачливого Убийцы.

— Как ты себя чувствуешь? — уточнил папа Аид, чуть приподнимая голову и слегка морщась.

— Я-то прекрасно, а Танат без сознания, — сообщила Макария. — Где мама?

— Я тут, — вновь подала голос Персефона. — У нас тут Геката без сознания, во всех трех телах, Гера рыдает, и Зевс без ноги. Макария, идем-ка сюда, я хочу убедиться, что ты в порядке.

Царевна обогнула тумбу — папа Аид снова откинул голову назад и прикрыл глаза — и обняла маму, тоже грязную, но относительно целую. Мама хлопотала над Гекатой — хлопала по щекам и совала под нос оторванный лист какого-то, очевидно, только что выращенного ею растения с резким неприятным запахом.

Рядом, всхлипывая, сидела растрепанная и замызганная Гера — всхлипывала она над оторванной чуть выше колена волосатой ногой в золоченой сандалии. Остальных частей Зевса поблизости видно не было.

Увидев Макарию, Гера решительно вытерла нос рукой и встала:

— Пойдем поищем, что там еще осталось. Мы послали эту дуру Артемиду за Асклепием, Пэоном и остальными, к ее приходу хорошо бы собрать в кучку остальные части моего драгоценного супруга и хотя бы полить нектаром…

— Зачем? — озадачилась Макария, не совсем улавливая взаимосвязи.

— Нектар помогает богам восстанавливать силы, — пояснила мама. — Нам тут всем нужен нектар, — она помолчала и добавила. — И самогон. Побольше самогона.

— Будет вам самогон, — буркнула Геката, кое-как открывая, вернее, разлепляя глаза и трясущейся рукой отодвигая руку Персефоны с листом пахучего растения. — Убери эту дрянь, ты что, решила пойти по стопам Деметры?

— Тихо, не накликай, — несколько смущенно отозвалась мама, властным жестом укладывая Гекату обратно. — Лежи пока тебя не посмотрит Асклепий.

— Я древнее хтоническое чудовище… — не согласилась Трехтелая.

— Там уже одно такое валяется, — хихикнула Макария, показывая в сторону Таната. — Ладно, пошли.

Геката, не удовлетворившись полученными объяснениями, пожелала подробностей, и мама принялась рассказывать, что Танат, со слов Макарии, лежит без сознания, и если Трехтелая согласится не шевелиться и спокойно дождаться помощи, она сходит и посмотрит, что с ним; Афина временно оглохла из-за своего шлема, Артемида же практически не пострадала и ее отправили за помощью; Макария тоже в порядке; потери среди нимф, нереид и океанид еще никто не считал, не до того пока, ими тоже займется Артемида, когда приведет Асклепия; Зевс валяется где-то с той стороны воронки, но до туда еще никто не добрался, потому, что хлопот и по эту сторону хватает, и здесь только его нога; Аид говорит, что все хорошо, но наверняка врет, потому, как выглядит нездорово…

Макария, которая как раз обходила тумбу со стороны папы, подтвердила, что да, нездорово. Тот коротко усмехнулся, и, не открывая глаз, сообщил, что ужасно устал, и еще у него кружится голова, но, по крайней мере, он не лежит без сознания, как Танат, и не валяется вокруг фрагментами, как Зевс.

— Хоть ты посиди спокойно, я сейчас разберусь с этими нежными хтоническими чудовищами, приду и буду гладить тебя по голове, — мрачно пообещала Персефона, и снова переключилась на Гекату. — А ты лежи.

Макария обошла двух испуганно отползающих при виде нее амазонок (видимо, Артемида еще не успела объявить им об амнистии) и догнала решительно направляющуюся к воронке Геру:

— Давай я понесу ножку Зевса, — предложила царевна. — Пусть у тебя руки будут свободны.

— Ну, это же все-таки мой муж, — хихикнула царица цариц. — Хотя… а, ладно, неси, на мой взгляд, это не самая ценная его часть, — она наклонилась над воронкой, всматриваясь в что-то на дне и… — А-а-а-а-а!!!

На визжащей Гере тут же скрестились взгляды всех присутствующих, включая тут же подскочивших и принявшихся испуганно отползать нимф.

— Что там, что там? — завопила Макария. — Там Зевс?! — она вгляделась в нечто, шевелящееся на дне воронки, — И-и-и-и-и-и-и!!!

Зрелище действительно было впечатляющим — хотя и не совсем понятным.

— Да что там? — крикнула Персефона, — Геката, я кому сказала, лежать?! Аид, стой! Сиди!

— Там, — задыхаясь, начала Гера, оттаскивая Макарию, которая перестала визжать и сама уже пыталась объяснить, — Там Афродита…

— Арес, — перебила ее Макария. — Да Арес это!

— Накаченная, как мужик…

— Арес — блондинка…

— Две задницы…

— Три ноги, руки… одна, две…

— У Афродиты спина волосатая, как…

— …четыре руки!..

— … и женская грудь!.. Одна! Странно, их должно быть минимум две…

— Да что там происходит, вы можете объяснить нормально! — Персефона решительно вклинилась между Герой и Макарией, опустила глаза в воронку и выдала сложную лексическую конструкцию.

— Ну что, — ехидно уточнила Гера, — может, ты сможешь объяснить это нормально?..

Мама набрала воздуха в грудь; папа Аид тихо подошел сзади и положил руку ей на плечо, и она перехватила его за локоть; наплевавшая на все указания Геката подобралась слева, и, машинальным жестом поправляя вуали, с искренним любопытством уставилась в воронку всеми имеющимися глазами, и, наконец, с другой стороны воронки раздался болезненный стон Владыки Олимпа:

— Что происходит?.. Гера?.. Что это за нога у тебя в руках…

— Твоя, дорогой, — мгновенно повеселела царица цариц, бросаясь к мужу.

— Мои при мне, — без особой уверенности в голосе прохрипел Зевс. — Их же две было, да?

— Тогда, — констатировала Макария, снова заглянув в воронку. — Это нога Аресофродиты. Или Афродитареса.

— Или Афроареса…

Резкий, неприятный голос этого надоедливого создания (как будто Персефона и правда исхитрилась зачать Макарию не от него, Ареса, а от дядюшки Аида, иначе откуда такой мерзости на свет появиться) ввинчивался в уши — хотелось закрыть их руками.

Перед глазами все плыло, изображение никак не желало собираться в цельную картину. Точнее, хотело, но охват этой картины получался слишком уж разноплановым. И ракурс был непривычным — словно у Афродиты появилось парочка дополнительных глаз.

«У Ареса», — возразил внутренний голос.

«Нет, у Афродиты», — возмутилась она. — «Я — Неистовая Афродита, прекрасная покровительница кровавой войны, когда я появляюсь на поле брани, в меня все влюбляются и…», — он встряхнул головой, потом встряхнул второй головой, и, открыв свой прекрасный ротик, выругался в адрес мерзкой Макарии, ее надоедливой матери Персефоны и ее сволочного любовника дядюшки Аида, чья мерзкая привычка лезть не в свое дело испортила им всю Концепцию.

Потом она кое-как утвердилась на трех ногах — четвертую, как он помнил, оторвало во время взрыва — и испустил поток ругательств в адрес тупицы Афины, из-за любви которой к несовместимым компонентам ее, Афродиту, чуть не разорвало пополам, а потом соединило с Афродитой, то есть с Аресом — в общем, соединило. И без фаллоса, к сожалению — они специально осмотрелись со всех сторон. А все Афродита… тьфу! Арес!.. если бы Арес соизволил предупредить Афродиту о том, что подлая Артемида переметнулась на сторону Персефоны, а Аид ухитрился освободиться… если бы Афродита не принялась делить Аресово достоинство, они бы… они бы…