— Аллилуйя! — привычно сыронизировал посол.

— Страшновато, — признал Леннон.

— А что там у тебя? — кивнул я на сверток.

— «Итальянская шаурма», — исковеркав последнее, непривычное ему слово, Леннон аккуратно приоткрыл сверток. — На всех купил. Даже для вас, мистер Уилсон.

— Спасибо, я тронут, — с утрированной благодарностью покивал посол.

— Спасибо, — одобрил я. — Мы здесь надолго, так что шаурма очень в тему. Идемте! — поднялся с дивана и повел делегацию в собственно студию. — Я совершенно не хочу обидеть вашего зятя, мистер Уилсон, но вы знали, что румынская армия — самая сильная в мире?

— Почему? — послушно спросил посол.

— Потому что с Гитлером дошла до Москвы, а потом, со Сталиным, до Берлина.

В нужную дверь мы ввалились с хохотом, слегка напугав обнаружившегося на рабочем месте Семена Степановича.

— Здравствуйте, Семен Степанович, — поздоровались мы со звукорежиссером, и я представил гостей. — Знакомьтесь — Джон Леннон, тот самый, а это — Дункан Арчибальд Уилсон, действующий английский посол.

— Гуд морнинг, — спокойно пожал руки звукач.

Семен Степанович очень хорошо осознает наше нынешнее место в мировой музыке, поэтому никакого пиетета не испытывает.

— Располагайтесь, дамы и господа, — указал я на стулья вокруг стола — мы тут часто перекусываем, пришлось озаботиться.

Гости и охрана расселись, а Виталина подхватила электрический чайник и пошла наливать воду.

— Амаана, давай начнем с отечественного? — предложил я.

— «Люди труда»? — уточнила она.

— Ага, — кивнул я, и девушка пошла в будку.

— В нашей стране каждый исполнитель должен иметь в репертуаре песни о любви к родине, пролетариату и так далее, — пояснил я для Леннона. — Можно обвинить государство в давлении, но я так не считаю и с огромным удовольствием сочиняю гражданскую лирику. Послушаешь? — предложил певцу наушники.

— Амаана, ты не против? — запросил он подтверждение.

— Не против, — улыбнулась она и скрылась в кабинке окончательно.

Леннон пересел на табурет, надев девайс на голову. То же самое сделал и я. Семен Степанович включил записанную оркестром города Хабаровска минусовку. Певица, ясное дело, тренировалась, поэтому вступила вовремя:

— Висит на орбите в холодной дали… [Горькие усы — Люди труда] [ https://www.youtube.com/watch?v=zyjB310h_a0&ab_channel=%D0%93%D0%BE%D1%80%D1%8C%D0%BA%D0%B8%D0%B5%D0%A3%D1%81%D1%8B].

Песня сложнее, чем привычный Амаане репертуар Boney M, но за два с половиной часа мы добились нужного результата, а Джон заваливал певицу комплиментами. И заслуженно! Перекусив итальянским блюдом «шаурма», перешли к записи экспортного сингла:

— I wanna call the stars… [Diana Ross — When You Tell Me That You Love Me] [ https://www.youtube.com/watch?v=c0pIjB7OsMs&ab_channel=TOPMUSICHOME]

Эта песня попроще, главное — нежное придыхание, и Амаана блестяще с ним справилась. Ну а Леннон… А Леннон, судя по роже, уже продумывает стратегию развода с Йоко Оно, глядя на нашу якутку щенячьими глазами.

КГБ по-прежнему работает идеально.

Отмечать запись мы отправились в кофейню. Кофе-машина здесь американская, а зерна, понятное дело, из Африки, сорта «элитные». А других в СССР и не завозят, потому что наши люди достойны только лучшего! В зале привычно пусто, но через полтора часа закончится рабочий день, и сюда набегут швеи с фабрики игрушек — им кофейня особенно полюбилась, а эффект ко времени отбоя успеет выветриться, позволив спокойно уснуть перед новым рабочим днем.

Я сидел на мягком диване за установленным на металлические ножки столиком. Справа от меня, у окошка с видом на двор детского садика, где сейчас катаются с горок ребятишки — Виталина. Напротив — мистер Уилсон и сидящий у прохода дядя Семен. Через проход — Джон и Амаана, друг напротив друга и совсем не обращают на нас внимания.

— Ты правда хочешь поехать со мной⁈ — мастерски сымитировала удивление Амаана.

Леннон взял ее за руку и безапелляционно заявил:

— Я хочу прокатиться с тобой на оленях под северным сиянием!

— Как романтично, — поморщившись, шепнул посол.

— Поедете в тундру, мистер Уилсон? — хохотнул я.

— Увы, я и так сильно задержался на этом конце материка, — развел он руками. — Боюсь, повлиять на решение Джона не получится. Придется запросить ему нормальное сопровождение и, как у вас говорят, «содействие на местах».

— О «содействии» не беспокойтесь, мистер Уилсон — Амаана у нас звезда мирового масштаба, и мы ни в коем случае не допустим, чтобы с ней что-то случилось. Позаботимся и о Джоне, — утешил его я.

Посол отправился к расположенному на стене около стойки баристы телефону.

— Джон, там очень темно и холодно, — попыталась отговорить Леннона девушка. — Нет водопровода, туалета и электричества.

— Мне все равно! — горячо заверил ее Джон.

— Эх, любовь, — умилился я.

— Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним… — тихонько пропела Вилочка.

— И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю! — подхватил я.

— Хей-хей! — бодро вклинился вернувшийся мистер Уилсон. — Прошу меня простить, — он снял с вешалки пальто и начал одеваться. — Вынужден отбыть в Москву ближайшим рейсом. Вручаю мистера Леннона вашим заботливым рукам. До свидания.

— До свидания, мистер Уилсон, — поднявшись на ноги, я пожал протянутую руку. — Было весело.

— Было, — подтвердил он, пожимая руки остальным. — Мистер Леннон, желаю вам не замерзнуть до смерти в тундре.

— А? — вынырнув из карих глаз Амааны, Джон удивленно посмотрел на руку посла. — А, да! — пожал. — Всего доброго, мистер Уилсон. Надеюсь, мы больше не увидимся.

— Я тоже на это надеюсь, — не остался в долгу посол. — Мисс Заякина, моё почтение.

И мистер Уилсон нас покинул. Немного жаль — чисто по-человечески он мне нравится, хоть и вражина. Спустя еще пяток минут разговоров — Амаана успешно «уговорилась» взять Джона с собой — мы допили кофе, и я поднялся на ноги:

— Идем на телеконцерт.

Звездочка поехала с нами в РАФике, и по пути Леннон по ее настоянию записал список необходимого в поездке барахла, включая подарки — никакой «огненной воды», отец Амааны решительный ее противник. Пропустив Джона с девушкой вперед, в студию, я подкатил к Виталине:

— Он же «психонавт», значит срочно нужно организовывать аутентичного шамана, способного напоить Леннона отваром наших родных мухоморов и очень аккуратно «обработать» в нужную нам сторону.

Вилочка иронично на меня посмотрела с видом «а то без тебя никто не догадался».

— Ну и хорошо, — не обиделся я, и мы вошли в фойе, где усилились Олей.

Сдав куртки следом за Амааной и Ленноном и проводив взглядом отправившегося звонить куда следует дядю Семена, мы прошли в уже набитый массовкой зрительный зал, где за автографы Джона и звездочки купили возможность смотреть шоу из первого ряда. Я дал отмашку режиссеру, тот скомандовал «мотор», и под энергичную отбивку на сцену выкатились музыканты. Фронтмен-«монах» надел на себя балалайку и подошел к микрофону, толкнув подводку с характерным фольклорным выговором:

— Здравствуй, люд честной!

Мы ответили аплодисментами.

— Ох долгохонько в лесу я жил, даж с медведём дружбу завел. Поздоровайся с народом-то, мишка!

«Медведь» помахал нам лапой.

— А это вот — Никодим, — указал монах на клавишника. — Шарманщик наш, таланту невероятного, в городе музицировать учился. А в барабан стучать будет Ваня, — указал на ударника. — Долго на кадках да ведрах ремеслу учился, всех птиц лесных распугал.

Тот изобразил бодрую короткую дробь. Похлопали.

— Ну а я, стало быть, Феофан, — погладил фронтмен окладистую бороду. — Сидели мы как-то в избушке моей, на балалаечке играли, и придумали жанр новый, музыкальный — «драм» называется. Слово непривычное, небывалое, с иноземного как «барабан» переводится, что, стало быть, сущность передает. Музыка плясовая, но с умом! Быстрая, но мелодичная! Материалистическая, но богоугодная! А когда мы первый раз сыграть попробовали, так вся изба ходуном ходила! Покажу!