— Что, теперь сторожишь моё дыхание? — спросил он у пустоты.

— Ребята старались, вытаскивали тебя. Будет обидно, если помрёшь, — ответил воздух голосом Жинги и Лишард, наконец, смог сосредоточиться и разглядеть её.

— Велен говорил, что Корон научился тебя вычислять. Вижу, это не единичный случай, — он указал взглядом на ветку.

— В этот раз попал со второй попытки, — предсказательница смотрела куда-то перед собой. — Точность определённо растёт. Сегодня утром с десяток камней бросил, прежде чем попал.

Лишарду каждый раз становилось неловко, когда Жинга вот так — равнодушно и безучастно — говорила о том, как с ней обращаются, будто это было естественно и правильно.

— Я попрошу его перестать, — в такие минуты Жингу очень хотелось защитить. Хоть как-то.

— Не надо, — неожиданно резко возразила предсказательница.

— Почему? — удивился Лишард.

— Так я хоть немного чувствую себя живой. Надоело быть призраком, — Жинга и правда выглядела очень усталой.

— Тогда попросим Наяну снять покров.

— Нет, — опять возразила Жинга. И, не дожидаясь вопроса, ответила, — так Корон находит меня только тогда, когда посчитает нужным.

Лишард взял её за руку. Пусть это было непросто, но он долго смотрел на неё, до тех пор, пока мог удерживать внимание. Очень хотелось что-то сказать. Поддержать эту невероятно сильную женщину, которая жила будто бы каждый её день был вопреки всему. Но нужных слов не находилось. Что он мог сказать? Пожалеть её? Ей не нужна была его жалость, о, нет. Сказать, что он её понимает? Но он наверняка не понимал её, даже близко не понимал. Пообещать быть рядом? Глупо. Да и сложно говорит такое фигуре, то и дело растворяющейся в воздухе. На помощь внезапно пришли фразочки Лесного Народа.

— Я услышал твои слова… — здесь не хватало имени, но к такой фразе и имя должно прилагаться соответствующее.

— Чёрная Кобра, — откликнулась Жинга.

— Что? — не понял Лишард.

— Так меня бы звали, если бы у меня на родине имена давались бы так же, как в Лесу.

Лишард улыбнулся, устало прикрывая глаза. Иногда способности Жинги почти-что-читать-мысли были весьма приятны. Когда он снова открыл глаза, он её, конечно, уже не рассмотрел, хотя его рука всё ещё сжимала запястье предсказательницы.

— Отдыхай давай, — проворчал сумрак возле него. — Не бойся, забудешь дышать — я напомню.

Лишард незаметно для себя задремал, пытаясь вспомнить, что это за зверь такой — кобра. В полусне ему рисовалось что-то вроде большой, тёмно-коричневой, в жёлтых, напоминавших формой полумесяцы, пятнах, кошки.

— Я не верю, что ты помнишь это с детства.

Дон подскочил на месте от внезапности этой раздавшейся из темноты фразы. Вообще-то он сторожил лагерь… Но это была Наяна, так что ничего удивительного.

— Что именно? — этим вопросом он оттянул на пару мгновений время, когда придётся шевелить мозгами. Кажется, он действительно задремал.

— Приём Алена, — Наяна не стала упрекать его и говорить, что он прикидывается, что не понимает.

— Ты и права, и нет, — усмехнулся Дон.

Наяна села рядом и приготовилась слушать.

— У меня на родине действительно все знают этот приём. То есть, конечно, не все умеют его правильно применять… Но все знают, что он существует. У него есть сложное название, которое я не помню, — надо же, как безболезненно далось это признание! Впрочем, на фоне всех событий тревоги о том, что он мог что-то там забыть, отошли на второй, если не на третий план, — его часто называют «искусственное дыхание», хотя это, вроде, неправильно.

— Ты говоришь, что немногие умеют правильно его применять, — прицепилась к слову Наяна, — но ты умеешь. То есть ты должен был научиться этому до двенадцати лет и в течение семнадцати лет после этого не забыть. Или ты много практиковался?

— Честно признать, я делал это впервые.

Это было чистой правдой. Не считая детских игр с «оживлением» старшего брата, которые, конечно же, не в счёт, Дон никогда этого не делал. В памяти живо всплывала (ха, как иронично!) его двоюродная тётя, медсестра, которая злостно ругалась, когда «приём Алена» показывали в фильмах. Тогда-то он и запомнил, что почти все делают это неправильно.

— И у тебя получилось, — заметила Наяна.

— Сам удивился, — Дон почесал бороду, — но тут больше заслуга Маирана, нежели моя. Мне в основном надо было считать до тридцати.

Наяна внимательно посмотрела на него. Человеку непривычному было бы сложно сохранять спокойствие под внимательным взглядом Наяны, но Дон уже привык и не к такому.

— Ладно… — вздохнул Дон. Смысла умалчивать, вообще-то, не было никакого, а чесать языком всяко приятнее, чем нести вахту молча, но удержаться от того, чтобы хоть чуть-чуть подразнить скрытницу тайной, было невозможно. — Однажды я поспорил с одним целителем. Я был юн и пьян и мне хотелось приключений на свою… хм…

— Ты и на трезвую голову справляешься, — усмехнулась Наяна.

— Так вот. Я поспорил с одним целителем, что знаю о целительстве то, чего не знает он. И попытался рассказать ему приём Алена. Он, конечно же, поржал. Вот тут-то я и узнал, что в Кай-Дон-Моне это известно. Впечатлился, конечно. Он поправил меня. И научил делать это правильно.

Дон поплотнее завернулся в плащ. Знатная была попойка…

— Глупо прокололся. Надо было про микробов рассказывать, — признал он, — судя по всему, целители про них пока не прознали. С другой стороны, от этого спора вышла неплохая польза.

— Какая?

— Пришлось выучить эту грёбаную аптечку.

Настырный целитель ещё два месяца каждую неделю приходил проверять, действительно ли Дон запомнил или ответил и выбросил всё из головы.

— Думаю, ты не рассказал про микробов потому что не знал, как объяснить источник этого знания, — заявила Наяна.

— Да ты меня насквозь видишь! — с лёгкой иронией отозвался Дон. Как ни крути, она была совершенно права.

Наяна встала и явно собиралась уйти.

— Погоди! — спохватился Дон, — ты что, знаешь, кто такие микробы?

— Нет.

— Тогда почему не спросила? — это было в высшей степени подозрительно.

— Подожду, пока ты выучишь это с поправками. Толку мне, если ты расскажешь неверную информацию? — скрытница взмахнула плащом и удалилась.

Дон не удержался от того, чтобы тихонько, про себя, рассмеяться. Наяна любила спрашивать. Он — отвечать. И она была готова потерпеть, чтобы побесить его. Ну и кому сейчас будет хуже?

Дон сосредоточился и стал вспоминать всё, что помнил о микробах, стараясь не слишком погружаться в размышления и не отвлекаться от дозора. Тоже неплохое упражнение.

Легко было обещать себе быть сильной, когда рядом Дон шутит про пиво и пирожки, а перед глазами — красивый закат. От того обещания ничего не осталось. В голове были только две мысли: о Юне и о Марко. Они бесконечно сменяли друг друга, как жуткий, высасывающий силы и волю хоровод. Лина что-то делала, с кем-то говорила, кажется, даже улыбалась, но внутри была выжженная пустыня. Ни страха, ни тревоги за будущее. Казалось, даже боли не осталось. Только бесконечные воспоминания.

— Расчешись, — Лина сунула гребень в руку Корона. Он не сжал пальцы и гребень упал на землю.

Лина подняла гребень. Ей хотелось схватить Корона за плечи, встряхнуть и прикрикнуть: «веди себя нормально!». Но она, конечно, не стала этого делать. Это просто раздражительность. Это всё усталость, горе, беспокойство. Она сердится не на Корона. Марко учил её думать так.

Лина усадила брата и взяла гребень сама. Было бы что расчёсывать! Не так много времени прошло с тех пор, как Корон обрился налысо. Скорее она хотела вычесать из волос скопившийся в них мусор. За правым ухом она обнаружила колтун вокруг репья и принялась распутывать его. Корон порой часами вычёсывал колючки из густой шерсти Юны.

Лина с трудом заставила пальцы не дрожать. Корон сидел неподвижно, ничем не показывая, что процедура его беспокоит. Может, думает о том же, о чём она?