Брижине захотелось отдёрнуть руку. Это и в самом деле походило на сумасшествие. Забрать только одно воспоминание? На такое она точно неспособна. Если её дар вырвался свободу, то его очень трудно загнать обратно в клетку. Он будет жадно впиваться в камни и выпьет намного больше, чем несколько часов жизни.

– Я не смогу.

– В укрытии у тебя прекрасно получилось, – возразил взывей, плотнее прижимая её ладонь к холодным камням. – Я буду помогать, – от его пальцев по коже скользнул холодок, наполняя Брижину спокойствием, – и остановлю тебя, если понадобится.

Она снова попыталась высвободить руку, дёрнулась назад и прижалась спиной к груди Эмельена. Инстинктивно отпрянула, почти облокачиваясь на подоконник.

«Не надо было приходить!» – сокрушалась про себя. – «Нельзя оставаться с ним наедине».

– Не бойся, – прошептал взывей тем самым голосом, от которого по спине бежали мурашки. – Я правда смогу остановить.

А ей хотелось накричать на него. За то, что он сам и был причиной её страха.

– Хорошо, – сбегать показалось всё же постыдным. Поэтому Брижина решила побыстрее разделаться с заданием. И уйти из этой слишком тесной комнаты не стыдясь, а с гордо поднятой головой. – Если не остановишь, знай. Моя смерть будет на твоих руках, – сказала она и, как вчера в укрытии, отпустила извивавшуюся в ней тёмную силу. Вечно голодную. Жадную до жизни.

В тот миг Брижина вновь почувствовала азарт. И свободу. Пьянящую, дикую, непривычную. Когда можно быть собой и при этом не чувствовать себя мерзко. Эмельен остановит её, если она не справится. Он не даст ей забрать слишком много.

Первая капля жизни и первое воспоминание, которым поделились с ней камни. Руки взывея лежащие на подоконнике. Его внимательный взгляд вдаль, на сад. На дорожку, по которой Брижина недавно прошла в резиденцию. Улыбка на лице взывея. Он увидел её. Отошёл к креслу. Присел. Снова встал. Он тоже волновался.

Но вряд ли именно этим воспоминанием он хотел с ней поделиться. И Брижина взяла ещё каплю. Впитала в себя больше. Снова Эмельен. Стоит у окна и говорит невидимому собеседнику: «Мир большой. Он намного больше, чем этот остров, Брижина. Я хочу показать тебе этот мир».

От этих слов её прошибло током. Забыв, что не может контролировать дар, Брижина отчаянно попыталась убрать руку. И видит Твердыня, смогла бы, если бы Эмельен ей не помешал, заставляя новое воспоминание перетекать в неё вместе жизнью камней.

Прошлый вечер. Взывей вернулся в комнату позже, чем они расстались у укрытия. К тому времени уже опустились сумерки. Он скинул с себя сюртук, расслабил завязки на рубашке, приоткрывая подтянутую, покрытую мелкими волосками грудь, присел в кресло. Провёл рукой по волосам и откинул голову на спинку. Смотрел в потолок.

Он ничего не говорил, но Брижина видела его мысли. Они были осязаемы. Тягучи. Такие же вязкие, как у неё вчера. Когда она металась по комнате, не зная, сошла ли с ума, позволив взывею подойти к ней так близко.

Эмельен, наконец, отпустил её ладонь, позволяя отдёрнуть руку от подоконника. Тут же повернул Брижину к себе и посмотрел в глаза. Ища в них что-то. И находя это.

– А говорила, не справишься, – прошептал он, нехотя убирая ладони с её плеч. – Попробуем завтра снова? – спросил и, казалось, с волнением ждал ответа.

– Нет, – выпалила Брижина. – Не знаю… Я подумаю до утра.

Не прощаясь, она обошла его и выбежала из комнаты. Даже не посмотрела, заметил ли её кто-то из слуг. Надеялась, что нет. Иначе ей будет сложнее сюда вернуться.

Освальд Шенье

За окном сегодня бушевала метель. Первая в этом сезоне, но самая яркая за всю мою жизнь. Не из-за искрящегося снега, а из-за улыбки, которую мне удалось увидеть на губах Кэтлин. Мы сидели в столовой и завтракали, когда она подскочила и побежала к окну.

– Милорд, смотрите, – прижалась к оконной раме. – Смотрите какое чудо. Это же не просто снег!

– Это метель, Кэтлин, – ответил, подходя и вставая позади неё. – Первая и одна из немногих, – положил руки ей на плечи. Не смог удержаться. Хотя и обещал дать ей время и не напирать. – На Иль-Нойер довольно тёплые зимы.

– Это не снег, – выдохнула она. – Это волшебство какое-то, – и улыбнулась.

Её улыбка – вот настоящее волшебство. Она ярче любого снега и солнца. От одной мысли, что я мог её не увидеть, не удостоиться – сердце болезненно сжалось. Мне отчаянно захотелось продлить этот миг восторга и счастья. И оградить свою будущую супругу от всех волнений. Не просто поддержать её, а защитить.

Именно в тот лучезарный миг я и осознал, насколько номинальна моя должность эрра. Насколько она ничтожна на Иль-Нойер. Здесь, в отличие от материка, решение эрра могли оспорить. Подвергнуть сомнению. А его супругу лишить неприкосновенности. Ведь она, как и все, должна подчиняться устоям Иль-Нойер. Традициям, выстраданным поколениями.

Один проступок и её накажут. Сбросят в Нутро. Лишат жизни во благо острова. Даже если сейчас Кэтлин старалась соответствовать представлениям об эн-нари, отношение Высшей могло измениться в одно мгновение. Небрежно брошенная фраза. Слишком вызывающий взгляд. Что угодно могло пробудить подозрения. Спокойной жизни, увы, нам уже не видать. И оттого на душе было ещё тяжелее.

От одной только мысли, что на Кэтлин могли напасть снова, меня начинало трясти. Кровь закипала в жилах, разгорячённая гневом. Во мне больше не было покорного принятия судьбы. Я уже не готов был мириться с нашей участью. Не готов отдать свою эн-нари. Положить её на жертвенник и притвориться, что это не страшно. Что мне всё равно.

Как?.. Как мой отец позволил маме уйти без боя? Как все предыдущие эрры отпускали возлюбленных, осушив их до дна? Это больше не укладывалось в голове.

Её улыбка – вот что мне хотелось бы видеть каждое утро. День за днём и год за годом. И не думать, не считать, сколько ей осталось. Не проклинать судьбу, а взять своё. Отстоять наше право на счастье. Защитить.

Об этом я размышлял, когда провожал Кэтлин до Службища. Снег пушился и хрустел под ногами, моя невеста смеялась и даже Брижина не выглядела суровой.

На обратном пути, одиноком и тихом, я принял решение. Такое, которого не принимал, наверно, ни один эрр этого острова. Я решил начать собственное сражение. Должность эрра Иль-Нойер не всегда была номинальной. Когда-то давно у нас в руках находилась настоящая власть. И её отголоски, которыми я собирался воспользоваться, по-прежнему сохранялись.

Я не стал сворачивать в резиденцию и прошёл немного дальше. К дому, куда не наведывался уже пару месяцев из-за своей поездки на материк и событий, случившихся после.

Когда вошёл, управляющий засуетился и побежал к хозяину. Вернувшись, пригласил меня в столовую.

– Господин Рошер ещё завтракает, – пояснил он.

Гюставу Рошеру, моему доброму другу и наставнику, в отличие от Кэтлин, не нужно было торопиться в Службище, поэтому он мог позволить себе поздний подъём. Позавтракать неспешно и только потом заняться делами.

– Надеюсь, не помешал, – я присел на стул напротив.

Рошер качнул копной седых вьющихся волос, за схожесть которых с пушинками одуванчика его дразнили в юности. Сейчас представить, как кто-то насмехается над ним, было просто немыслимо. Седовласый, коренастый, немного в теле, он уже не производил впечатления легкомысленности. Его зоркий взгляд подмечал каждую деталь. Его острый ум быстро сопоставлял факты. Он просчитывал каждый шаг наперёд и хранил в памяти даже припорошённые временем мелочи.

Промокнув губы салфеткой, Рошер подозвал к себе лакея. Потом повернулся ко мне.

– Чаю или чего покрепче? – спросил он, скривив губы в ухмылке. – Выглядишь так, что мне и самому захотелось выпить. Причём с утра, что странно.

– Покрепче хотелось бы, – кивнул я и тут же приподнял руку, останавливая лакея. – Но сейчас нужно сохранять рассудок ясным. И не тратить время впустую. Поэтому ни того ни другого. Я ненадолго.