А после того, как к этому хору присоединилась моя свекровь, мы с ребятами посовещались и решили, что рожать здесь я не буду ни при каких обстоятельствах. Уж лучше у рандомно освободившегося врача военного госпиталя, чем у тех, кого могли убедить, что лучше мертвая княжна, чем наследница с джаннатскими корнями. Моя дочь будет больше похожа на Гаяра, чем на родного отца. И с этим Раду предстоит научиться жить. Он знал. Скрывать что-то подобное от него я не могла. Но отказался это обсуждать. И лишь однажды сказал, что это было ожидаемо. Слишком явно во мне говорить кровь предков.

— Внешность имеет значение. Но для представителей княжеской семьи гораздо важней ряд других качеств. Таких, как здоровье, устойчивость психики и способности к обучению. Ты получила от своего отца ряд признаков, которые у него не проявлялись явно, но в твоем случае стали доминантными. А затем передала их своему ребенку. Это не хорошо и не плохо. Мы с тобой примерно равны, если брать основные жизненные функции. Хотя уровень иммунитета у тебя гораздо выше моего. Зрение же подкачало. И костная структура более хрупкая, а вот нейронные связи образуются быстрей. Но, в целом, нельзя сказать, что твои или мои гены чем-то лучше. Мастера-евгеники не зря свой хлеб ели. И хотя мой народ пошел по другому пути – Изменения, двигались мы к одной цели, — сказал он, глядя в низкий потолок нашей каюты, а я не решилась более заводить разговор на эту тему.

Дни летели за днями. И ни один из них я не могла бы назвать радостным.

Мне даже позволили поговорить с Раду.

Один раз.

Шесть минут.

В присутствии двенадцати свидетелей.

Глядя в его красные от недосыпа глаза и впалые щеки, я радостно щебетала о том, как у меня все замечательно. А потом плакала в подушку полночи. Потому что мне без него было плохо. И я не могла понять, почему так. Я ведь его не люблю.

Лишь приюты и госпитали, помогали отключиться от собственных проблем. Там всем было гораздо хуже, чем мне.

Единственную слабость, которую я себе позволяла, это не заходить в бокс к безнадежным. Да и не пустили бы меня к ним. Лель в данном вопросе оказался непреклонен:

— У тебя и так, что не день – праздник. Давай добавим стресса. Это же именно то, что надо беременным. И ты родишь на шестом месяце. Здорово будет, правда?

Но в тот день со мной была Лада, а он по видеосвязи ругался с отделом поставок и логистики, которые должны были обеспечить всем необходимым новый кризисный центр для детей, потерявших родителей. Открыть-то его открыли. И даже направили туда четыреста сирот. Но одежду и учебные принадлежности не привезли. Кроватей хватало едва ли половине ребят. Но хоть еда была, и на том спасибо.

Эту девочку — мою ровесницу я встретила в коридоре. Она буквально бросилась мне в ноги. Ее побелевшие пальцы вцепились в мой подол и талийка торопливо затараторила:

— Пожалуйста, скажите моей маме, что так было нужно. Что это было правильно. У меня меньше всего шансов. Меня все равно не спасут. Поэтому я должна быть первой. Тогда других смогут вылечить. А я не могу. Не могу сказать ей, что иду умирать. Она обо всем узнает лишь, когда все закончится. Это было моим условием.

Так я узнала, что Джаннат применил биологическое оружие, избирательно убивающее Изменненных. Вирус удалось нейтрализовать. А вот остановить режим самоуничтожения организма у пострадавших наши врачи пока не могли. Даже гибернация не давала ничего, кроме небольшой отсрочки. Ученым, как бы бесчеловечно это не звучало, нужны были живые «образцы». Никто никого не принуждал, и даже не уговаривал. На это шли добровольцы.

Но самым страшным оказалось то, что они все были в сознании. Им даже обезболивающие не могли ввести.

Я держала Хаят за руку все десять часов, что она оставалась в сознании. А она говорила обо все на свете. О своем детстве и о том, как ее дразнили за джаннатское имя, хотя оно вполне себе таллийское. Была же Хаят Долог – изобретатель микронных нано-ботов и Хаят Занич – знаменитый историк. И еще два десятка выдающихся женщин, носивших это славное имя.

Отец их бросил, оборвав всякие отношения не только с бывшей женой, но и с ребенком, что для местных было несколько не свойственно. Они, хоть и не отличались разборчивостью связей до брака, но тем, кого решились назвать партнерами по жизни, верность, как правило, хранили. А к детям тут было достаточно бережное отношение.

Это тоже послужило причиной постоянных насмешек. И девчонка, будучи подростком, пустилась во все тяжкие. Экстремальные развлечения, наркотики и куча правонарушений.

— Я всегда являлась для мамы причиной бесконечного беспокойства. А теперь это. Но я должна хоть что-то в своей жизни сделать правильно. То, чем можно гордиться.

Мне тяжело было слушать исповедь девушки из, все еще, чуждого мне мира. Но ей становилось легче, а это было единственным, что я могла для нее сделать. Поддерживать и уговаривать бороться. Я старалась ее отвлечь. Предлагала взятку в виде позволения потрогать живот, в котором толкалась моя малышка. И даже обещала сначала взять ее в дружные ряды фрейлин, а потом и вовсе назвать маленькую княжну ее именем. Если она выживет.

Иногда желание жить буквально вытаскивает человека из могилы. Но это был не тот случай.

Вот почему так всегда? Лучшие умирают молодыми. Какой-то глупый закон мироздания. Или делает лучшими их сама готовность умереть за высшие идеалы? Я-то отношусь к когорте «простых смертных» и могу путать причину со следствием. Но как же обидно терять таких людей. Как горько, что большинство просто не понимает всего ужаса этой потери. Не для них конкретно, но для общества в целом.

— Мы не жалуемся и не плачем, — самым противным голоском, на который была способна, пропела Мара – одна из моих «любимых» фрейлин. И с гадким смешком продолжила. – Напомнить чьи это слова, Ваша светлость? Или кто-то умер?

И только после ее слов поняла: слезы так давно катятся по моим щекам, что я просто перестала это чувствовать.

Вот говорил мне папа: сначала думай, потом делай. Но вы попробуйте каждый свой шаг просчитывать. Особенно, когда ярость волной накрывает. В общем пощечина вышла хорошая. Как хук справа. Эту дрянь не нокаутировало, однако с ног сбило. И вот сидит она на своих нижних восьмидесяти и прижав ладонь к щеке на меня удивленно смотрит.

— Да как ты смеешь? Каждый день. Каждый час. Они умирают. Чтобы такие бессмысленные создания, как ты жили. В богатстве и комфорте, который я нарушила, заставив вас всех выполнять хоть какую-то общественно-полезную работу. Знаю, что вам нравились сплетни и показы мод в фешенебельных салонах. Но пока идет война вы не будете праздно шататься, получая содержание, которое можно было бы потратить с большей пользой. Но княжеская семья чтит традиции. Лишь поэтому я еще не разогнала вас всех. А ты с глаз моих уберись. Иначе пожалеешь, что на свет родилась.

И вот в таком настроении я отправилась сообщать родителям Раду о том, как будут звать их внучку.

Отступление

— А ведь аналитики предупреждали, что принцессе будет тяжело влиться в высшее общество, — устало протянул его светлость князь Мирен, искоса поглядывая на одного из своих настоящих друзей, коих не может быть много у венценосной особы. Но они росли и воспитывались вместе. Именно ему правитель Талие доверял практически безоговорочно. А как еще можно относиться к человеку, которому фактически доверил самое ценное – воспитание старшего сына. Надо было и Алеса ему отдать. Тогда у него было бы два достойных наследника вместо одного. Но княгиня категорично заявила, что младшего сына будет растить она сама.

Теперь предстояло пожимать плоды этой ошибки.

— Любому приличному человеку будет тяжело влиться в высшее общество, — фыркнул Верес Нарски, потирая переносицу. – Семья Ширин не станет заострять ситуацию или требовать извинений.

— Что ты им пообещал?